МОСКВА---Вчера в Цхинвальской тюрьме стало плохо Дмитрию Калоеву. Как сообщает его мать, активист оппозиции Южной Осетии Фатима Маргиева, сокамерники Дмитрия, вернувшись с утренней прогулки, обнаружили, что он так и не встал с кровати. Пульс у молодого человека не прощупывался. Приехавшая «скорая» доставила Калоева в больницу. К счастью, врачам удалось привести его в чувства. Возможной причиной остановки сердца 28-летнего парня называют отравление.
Но как и чем мог отравиться человек, сидящий в тюрьме? По одной из версий — он выпил какие-то лекарства. Но в Цхинвали заговорили о том, что отравление могло быть умышленным. Этого же мнения придерживается и сама Фатима Маргиева. Задержание сына весной этого года по обвинению в убийстве умершего от передозировки друга она связывает с давлением на себя. Вчерашнее событие — тоже часть этой кампании.
Находясь в условиях, когда свобода ограничена — в тюрьме, отделении милиции, психиатрической клинике, армии, — человек оказывается крайне зависим от руководства этих учреждений. На государство, принявшее решение ограничить свободу, в этой ситуации ложится еще большая ответственность за соблюдение всех остальных прав и свобод человека, нежели когда он находится на свободе. Так, к примеру, если человек был задержан милицией, а спустя несколько часов вышел из отделения со сломанной рукой, МВД может сколько угодно говорить, что он сам упал, ответственности с них это не снимает. Детальное расследование, которое должно проводиться по каждому факту нарушения, обязано определить степень такой ответственности.
В случае с Дмитрием Калоевым к администрации СИЗО возникает достаточно много вопросов. Даже если предположить, что молодой человек, действительно, сам отравился, то как он мог это сделать? Российское законодательство, действие которого власти Южной Осетии признают на своей территории, предполагает, что у заключенного могут находиться только те лекарства, которые были одобрены тюремным врачом. Что за лекарства, и в каком объеме должен был употребить молодой человек, чтобы они привели к таким последствиям? Если это были необходимые лекарства, передозировка которыми могла кончиться летально, то почему они в таком количестве находились у заключенного? Знал ли тюремный врач обо всем этом, равно как вообще о состоянии здоровья заключенного? Вcе эти обстоятельства, равно как и версию о возможном отравлении, должно проверить следствие.
Вот только уровень доверия к правоохранительным органам, особенно в делах, где прослеживается политическая подоплека, крайне низок. При этом, родственники и помогающий им северо-осетинский правозащитник Руслан Магкаев жалуются еще и на то, что получить свидание с Дмитрием крайне сложно. Прояснить ситуацию могло бы независимое расследование.
В России, к примеру, в 2008 году был принят Федеральный закон «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания». Тогда в каждом регионе появилась так называемая общественная наблюдательная комиссия. Ее члены из числа общероссийских, межрегиональных и районных общественных организаций получили право на посещение следственных изоляторов, колоний и тюрем с незапланированными проверками. За два года была выявлена и предана гласности масса нарушений. Закон выглядел очень прогрессивным, и принятие его даже называлось одним из главных достижений Общественной палаты России.
Как раз сейчас происходит утверждение списков членов общественных наблюдательных комиссий второго созыва на следующие три года. В большинстве регионов правозащитники столкнулись с тем, что из состава комиссий самыми разными способами оказались выведены наиболее активные правозащитники, а их место заняли представители общественных организаций, объединяющих ветеранов силовых структур, либо по формальным критериям в ряде регионов такие комиссии могут быть не сформированы вовсе.
В Южной Осетии и прежде ничего подобного не существовало. Некоторые местные общественники, пытавшиеся время от времени получить разрешение на посещение тюрьмы, сталкивались с большими сложностями, и каждый раз все зависело от решения отдельного человека: следователя, судьи или министра юстиций. Теперь же ссылаться на позитивный опыт России становится еще сложнее. Но даже, несмотря на это, если власти считают подозрения в свой адрес необоснованными, они должны привлекать независимых общественников к расследованиям хотя бы в таких резонансных делах.
