ПРАГА---Время нашей постоянной пятничной рубрики «Гость недели». Сегодня наш герой - доктор медицинских наук, профессор, член Всемирной европейской ассоциации пластических хирургов, лауреат российской премии «Грация» в номинации лучший пластический хирург – Цицино Шургая. С ней беседует Кети Бочоришвили.
Кети Бочоришвили: Это та профессия, которую вы выбрали себе сознательно или это произошло случайно?
Цицино Шургая: Это мой врожденный диагноз. Как поют многие, у кого есть голос, так у меня руки такие. В возрасте трех лет я уже шила себе что-то, руками работала, вязала. Помните, было модно и носили такие безрукавки с флагом Америки? Я нарисовала в клетках и все это за ночь связала. Это - мои руки, четвертое поколение после Константина Эристави, основателя хирургии в Грузии. А если по Менделе, то как раз четвертое поколение проявляет себя. У меня есть хирургический энциклопедический словарь, один из моих предков соавтор этого словаря, был действительным членом пяти академий разных стран.
Кети Бочоришвили: Никогда не думали ни о какой другой профессии?
Цицино Шургая: Никогда. У меня ничего не получится. Но, если бы я была дизайнером, то может быть что-то получилось, ведь это тоже связано с моей профессией. Я люблю чтобы все было в порядке: и дома, и у пациента моего.
Кети Бочоришвили: Я знаю, что вы закончили грузинский мединститут, а потом оказались в Москве.
Цицино Шургая: Я когда приехала в Москву, то поняла, что умею только читать о медицине и все. Потому что какая у нас была учеба? Как в Америке сейчас. Я почему уехала из Грузии, знаете? Все мои однокурсники сдавали экзамены через звонки.
Кети Бочоришвили: А в Москве?
Цицино Шургая: В Москве тоже, но меньший процент. У меня папа умер в августе, в сентябре я оказалась в Москве. Дали мне 300 рублей и я уехала. Волчий город, знаете сами. Единственное, что есть, так это очень большие возможности учиться. А здесь таких возможностей нет. Представьте себе: страна маленькая, нет бомжей, нет пьяниц, нет мороза ночью. Здесь как труп вскрыть? В Москве, когда я работала в морге, когда 40 градусов мороза - люди выпили, посидели на остановочке и заснули, и все. Они умирали просто от мороза. Такого здесь у нас нет. В основном, свои знания я получила в морге, потому что там есть возможность работать.
Кети Бочоришвили: С пластикой вы сразу определились?
Цицино Шургая: Я хотела что-то сделать на лице. Потому что у меня был такой комплекс – свое лицо мне не нравилось. Не знаю почему, но я хотела быть хирургом, который переделывает лицо. Для этого нужно быть челюстно-лицевым хирургом, и обязательно общая хирургия, обязательно микрохирургия. Это и за границей так же: четыре года так учишься микрохирургии, четыре года общей хирургии, и так далее. Образование продлилось больше в Америке: институт, интернатура, ординатура, аспирантура, докторантура, все эти курсы по микрохирургии, общей хирургии. Если собрать все вместе, то я где-то в 38 лет закончила учебу. Когда защитила докторскую, тогда я и закончила учебу.
Я сейчас работаю в Академии наук – это головная организация, нам дальше негде учиться, и мы обязаны, как члены европейской ассоциации пластических хирургов, ездить на конгрессы европейской ассоциации пластических челюстно-лицевых хирургов. Это бывает каждые два года в разных странах Европы. Потом я стала членом всемирной ассоциации пластических и эстетических хирургов, туда тоже ездим. Там учеба, ты можешь просто посетить, послушать все, что люди говорят, и можешь еще взять мастер-класс. Я их беру, если мне нужно. Тоже учеба, отдельные дипломы. У меня их где-то 58 дипломов и сертификатов разных стран, не помню точно сколько именно.
Кети Бочоришвили: Вы сказали такую фразу: «больше всего я люблю делать глаза».
Цицино Шургая: Да, моя любимая операция. Я всегда спрашиваю певцов: у вас какая самая любимая песня? Это азиатские глаза. Это я люблю. Глаза люблю, потому что у меня три авторских разработки, по поводу одной из них меня пригласили в Лондон в 2000 году, чтобы я им показала эту методику. И написали, что именно на этом конгрессе мы решили делать только ноу-хау, нам надоели эти повторы. А у меня было на самом деле ноу-хау, потому что я взяла нерв с ноги и пересадила в мышцу, поднимающую верхнее веко. Такая разница была между иностранными работами и моими. Там четко ограничение: кто занимается нервом, не занимается пластикой. Правда, вот этот симбиоз - это удача в моей жизни, что я могла совместить все это.
Кети Бочоривили: Ваши ощущения, когда вы что-то очень хорошее делаете из чего-то безобразного?
Цицино Шургая: Я тогда это называю шедевром. Когда есть результаты, которые мне очень сильно нравятся. И раньше, когда не было компьютеров, у меня были ящики, а один из ящиков я называю красным, потому что его я показать никому не имею право. Там конверты, на конвертах имя-фамилия мне ничего не говорит, поэтому я пишу: вот это Наташа, подруга Иры из Америки, или что-то придумываю. И вот начала писать: шедевр № 1, шедевр № 2, потому что это мне понравилось.
Кети Бочоришвили: А бывали случаи, когда вам хотелось дать себе по рукам?
Цицино Шургая: Себе по рукам? Что я так безобразно что-то сделала? Нет. По мозгам - да, потому что я жить не умею правильно. А по рукам - нет.
Кети Бочоришвили: Работать умеете, а жить не умеете правильно?
Цицино Шургая: Никогда не научусь разбираться в людях, кто мне хочет хорошее.
Кети Бочоришвили: Вы очень доверчивы?
Цицино Шургая: Да, я смотрю со своей колокольни, как говорят, и всем доверяю.
Кети Бочоришивили: Вы считаете свои операции?
Цицино Шургая: Нет, я забросила уже. Например, когда у меня набралось где-то 6 000 операций на веки, то я уже совсем запуталась в сделанных веках.
Кети Бочоришвили: Доктор, о вас очень многие ваши близкие говорят, что вы абсолютно непосредственный и простой человек, притом, что у вас такие регалии и вас знает фактически полмира. Вы приехали сейчас в Тбилиси и, насколько я знаю, вы сделали кучу благотворительных операций. Что вас заставляет это делать?
Цицино Шургая: У меня папа такой же был. Он умирал, он уже не мог ходить. Ему сказали, что какого-то соседа берут в армию. Подними, говорит, меня сейчас, помоги мне, чтобы я поднялся. И вот он весь дрожжит от слабости и дарит соседу сто рублей. Он был счастлив, мой отец. Потом, каждому студенту, которого он знает или не знает, он дарил красные десять рублей были, знаете? Мне говорят: как только я встречался с твоим отцом, я знал, что уже он мне подарит десять рублей. Не знаю, почему он такой, да и я тоже. Есть категория, которые хотят сделать себя красивей, так пусть они хоть что-то заплатят, чтобы потом я могла помочь людям, которым трудно. Это приятное ощущение, потому что вспоминаю Руставели: «то, что отдаешь – это твое, то, что оставляешь себе – это потеряно». Главное, чтобы я отдала, и я тоже буду счастлива.
Кети Бочоришвили: Это та профессия, которую вы выбрали себе сознательно или это произошло случайно?
Цицино Шургая: Это мой врожденный диагноз. Как поют многие, у кого есть голос, так у меня руки такие. В возрасте трех лет я уже шила себе что-то, руками работала, вязала. Помните, было модно и носили такие безрукавки с флагом Америки? Я нарисовала в клетках и все это за ночь связала. Это - мои руки, четвертое поколение после Константина Эристави, основателя хирургии в Грузии. А если по Менделе, то как раз четвертое поколение проявляет себя. У меня есть хирургический энциклопедический словарь, один из моих предков соавтор этого словаря, был действительным членом пяти академий разных стран.
Кети Бочоришвили: Никогда не думали ни о какой другой профессии?
Цицино Шургая: Никогда. У меня ничего не получится. Но, если бы я была дизайнером, то может быть что-то получилось, ведь это тоже связано с моей профессией. Я люблю чтобы все было в порядке: и дома, и у пациента моего.
Кети Бочоришвили: Я знаю, что вы закончили грузинский мединститут, а потом оказались в Москве.
Цицино Шургая: Я когда приехала в Москву, то поняла, что умею только читать о медицине и все. Потому что какая у нас была учеба? Как в Америке сейчас. Я почему уехала из Грузии, знаете? Все мои однокурсники сдавали экзамены через звонки.
Кети Бочоришвили: А в Москве?
Цицино Шургая: В Москве тоже, но меньший процент. У меня папа умер в августе, в сентябре я оказалась в Москве. Дали мне 300 рублей и я уехала. Волчий город, знаете сами. Единственное, что есть, так это очень большие возможности учиться. А здесь таких возможностей нет. Представьте себе: страна маленькая, нет бомжей, нет пьяниц, нет мороза ночью. Здесь как труп вскрыть? В Москве, когда я работала в морге, когда 40 градусов мороза - люди выпили, посидели на остановочке и заснули, и все. Они умирали просто от мороза. Такого здесь у нас нет. В основном, свои знания я получила в морге, потому что там есть возможность работать.
Кети Бочоришвили: С пластикой вы сразу определились?
Цицино Шургая: Я хотела что-то сделать на лице. Потому что у меня был такой комплекс – свое лицо мне не нравилось. Не знаю почему, но я хотела быть хирургом, который переделывает лицо. Для этого нужно быть челюстно-лицевым хирургом, и обязательно общая хирургия, обязательно микрохирургия. Это и за границей так же: четыре года так учишься микрохирургии, четыре года общей хирургии, и так далее. Образование продлилось больше в Америке: институт, интернатура, ординатура, аспирантура, докторантура, все эти курсы по микрохирургии, общей хирургии. Если собрать все вместе, то я где-то в 38 лет закончила учебу. Когда защитила докторскую, тогда я и закончила учебу.
Я сейчас работаю в Академии наук – это головная организация, нам дальше негде учиться, и мы обязаны, как члены европейской ассоциации пластических хирургов, ездить на конгрессы европейской ассоциации пластических челюстно-лицевых хирургов. Это бывает каждые два года в разных странах Европы. Потом я стала членом всемирной ассоциации пластических и эстетических хирургов, туда тоже ездим. Там учеба, ты можешь просто посетить, послушать все, что люди говорят, и можешь еще взять мастер-класс. Я их беру, если мне нужно. Тоже учеба, отдельные дипломы. У меня их где-то 58 дипломов и сертификатов разных стран, не помню точно сколько именно.
Кети Бочоришвили: Вы сказали такую фразу: «больше всего я люблю делать глаза».
Цицино Шургая: Да, моя любимая операция. Я всегда спрашиваю певцов: у вас какая самая любимая песня? Это азиатские глаза. Это я люблю. Глаза люблю, потому что у меня три авторских разработки, по поводу одной из них меня пригласили в Лондон в 2000 году, чтобы я им показала эту методику. И написали, что именно на этом конгрессе мы решили делать только ноу-хау, нам надоели эти повторы. А у меня было на самом деле ноу-хау, потому что я взяла нерв с ноги и пересадила в мышцу, поднимающую верхнее веко. Такая разница была между иностранными работами и моими. Там четко ограничение: кто занимается нервом, не занимается пластикой. Правда, вот этот симбиоз - это удача в моей жизни, что я могла совместить все это.
Кети Бочоривили: Ваши ощущения, когда вы что-то очень хорошее делаете из чего-то безобразного?
Цицино Шургая: Я тогда это называю шедевром. Когда есть результаты, которые мне очень сильно нравятся. И раньше, когда не было компьютеров, у меня были ящики, а один из ящиков я называю красным, потому что его я показать никому не имею право. Там конверты, на конвертах имя-фамилия мне ничего не говорит, поэтому я пишу: вот это Наташа, подруга Иры из Америки, или что-то придумываю. И вот начала писать: шедевр № 1, шедевр № 2, потому что это мне понравилось.
Кети Бочоришвили: А бывали случаи, когда вам хотелось дать себе по рукам?
Цицино Шургая: Себе по рукам? Что я так безобразно что-то сделала? Нет. По мозгам - да, потому что я жить не умею правильно. А по рукам - нет.
Кети Бочоришвили: Работать умеете, а жить не умеете правильно?
Цицино Шургая: Никогда не научусь разбираться в людях, кто мне хочет хорошее.
Кети Бочоришвили: Вы очень доверчивы?
Цицино Шургая: Да, я смотрю со своей колокольни, как говорят, и всем доверяю.
Кети Бочоришивили: Вы считаете свои операции?
Цицино Шургая: Нет, я забросила уже. Например, когда у меня набралось где-то 6 000 операций на веки, то я уже совсем запуталась в сделанных веках.
Кети Бочоришвили: Доктор, о вас очень многие ваши близкие говорят, что вы абсолютно непосредственный и простой человек, притом, что у вас такие регалии и вас знает фактически полмира. Вы приехали сейчас в Тбилиси и, насколько я знаю, вы сделали кучу благотворительных операций. Что вас заставляет это делать?
Цицино Шургая: У меня папа такой же был. Он умирал, он уже не мог ходить. Ему сказали, что какого-то соседа берут в армию. Подними, говорит, меня сейчас, помоги мне, чтобы я поднялся. И вот он весь дрожжит от слабости и дарит соседу сто рублей. Он был счастлив, мой отец. Потом, каждому студенту, которого он знает или не знает, он дарил красные десять рублей были, знаете? Мне говорят: как только я встречался с твоим отцом, я знал, что уже он мне подарит десять рублей. Не знаю, почему он такой, да и я тоже. Есть категория, которые хотят сделать себя красивей, так пусть они хоть что-то заплатят, чтобы потом я могла помочь людям, которым трудно. Это приятное ощущение, потому что вспоминаю Руставели: «то, что отдаешь – это твое, то, что оставляешь себе – это потеряно». Главное, чтобы я отдала, и я тоже буду счастлива.
