ВЗГЛЯД ИЗ МОСКВЫ---«Цветная революция» в Цхинвали отменяется на неопределенное время. Однако - это не повод для самоуспокоения и подготовки победных реляций.
Внутриполитические события в Южной Осетии редко попадают в фокус журналистского и экспертного внимания. В отличие от Абхазии здесь нет разветвленной сети институтов гражданского общества и независимой прессы, а оппозиция недостаточно сильна. Интеллектуальные и финансовые ресурсы оппонентов югоосетинской власти находятся не внутри самой республики, а, скорее во Владикавказе и в Москве. Взяв курс на вхождение в состав России, отказавшись от диверсифицированной внешней политики, югоосетинские власти не слишком утруждают себя выработкой стандартов, принятых на Западе. Или хотя бы ее имитацией.
В этой связи попытка оживления протестных настроений в Южной Осетии в марте 2010 года требует к себе особого внимания. 20-21 марта в этой республике должны были пройти самые крупные после признания независимости Россией антиправительственные выступления. И хотя революционных планов у организаторов акции не было, многие комментаторы предрекали, что в случае «стихийного творчества» недовольных масс одним митингом дело может и не ограничиться. Однако на этот раз прогнозы относительно успешного выступления оппозиции не оправдались. Оказалось, что простое проникновение в пределы республики извне для оппозиционеров - непреодолимая задача. Власть уверенно контролирует ситуацию.
Но означает ли это, что оппозиция лишена всяческих шансов на успех, а эйфория после признания не проходит и, следовательно, не наступает время более трезвой оценки качества собственных властей и в целом уровня республиканского менеджмента? Не будем спешить с выводами. На первый взгляд, лозунги организаторов акций 20-21 марта в Цхинвали существенно отличаются от инициатив абхазской оппозиции. В них не так много собственно политики. Их пафос направлен против медленных темпов жилищного строительства и неэффективного восстановления республики. Между тем даже помимо воли организаторов мартовских акций в политику их «загоняют». Иначе к чему заявления МВД республики о том, что оппозиционная деятельность «инспирирована грузинскими спецслужбами и их временно окопавшимися соратниками в Москве из числа осетинских перебежчиков». Почему тогда в Москве, а не в Тбилиси. Или в Брюсселе? Впрочем, в подобных заявлениях трудно искать формальную логику, если само существование оппозиционного мнения рассматривается, как действие против государственности. В этой связи стоит вспомнить, что югоосетинское ирредентистское движение начиналось тоже не с политики, а с требований удовлетворительного решения медицинских вопросов в тогдашней автономной области в составе Грузии.
Однако внутренние проблемы Южной Осетии - это не только вопрос об отношениях тамошней власти к своим критикам. Не в последнюю очередь это тест на состоятельность российской политики в республиках, которые Москва взяла под свою защиту. Означает ли эта «защита» тотальное покровительство власти или речь идет о поддержании качественного уровня жизни и эффективного менеджмента в Южной Осетии и в Абхазии. Отвечая на этот вопрос, надо понимать простой факт. В отличие от абхазов осетины имеют намного больше социальных связей с Грузией. Лишившись всякой возможности для реализации своей позиции в Цхинвали (Владикавказе, Москве), теоретически они намного проще, чем абхазы найдут выходы в Тбилиси. Примеры тому - уход Дмитрия Санакоева и Алана Парастаева, которые до определенной поры боролись против Тбилиси. Нужен ли России такой вариант? Сомнительно. Но если он не нужен, значит пришла пора переоценить свою стратегию в отношении двух бывших грузинских автономий и перейти от складывания яиц в одну корзину к взаимодействию со всем спектром, имеющимся внутри Южной Осетии и Абхазии. Только так можно сохранить пророссийский вектор в них.
Внутриполитические события в Южной Осетии редко попадают в фокус журналистского и экспертного внимания. В отличие от Абхазии здесь нет разветвленной сети институтов гражданского общества и независимой прессы, а оппозиция недостаточно сильна. Интеллектуальные и финансовые ресурсы оппонентов югоосетинской власти находятся не внутри самой республики, а, скорее во Владикавказе и в Москве. Взяв курс на вхождение в состав России, отказавшись от диверсифицированной внешней политики, югоосетинские власти не слишком утруждают себя выработкой стандартов, принятых на Западе. Или хотя бы ее имитацией.
В этой связи попытка оживления протестных настроений в Южной Осетии в марте 2010 года требует к себе особого внимания. 20-21 марта в этой республике должны были пройти самые крупные после признания независимости Россией антиправительственные выступления. И хотя революционных планов у организаторов акции не было, многие комментаторы предрекали, что в случае «стихийного творчества» недовольных масс одним митингом дело может и не ограничиться. Однако на этот раз прогнозы относительно успешного выступления оппозиции не оправдались. Оказалось, что простое проникновение в пределы республики извне для оппозиционеров - непреодолимая задача. Власть уверенно контролирует ситуацию.
Но означает ли это, что оппозиция лишена всяческих шансов на успех, а эйфория после признания не проходит и, следовательно, не наступает время более трезвой оценки качества собственных властей и в целом уровня республиканского менеджмента? Не будем спешить с выводами. На первый взгляд, лозунги организаторов акций 20-21 марта в Цхинвали существенно отличаются от инициатив абхазской оппозиции. В них не так много собственно политики. Их пафос направлен против медленных темпов жилищного строительства и неэффективного восстановления республики. Между тем даже помимо воли организаторов мартовских акций в политику их «загоняют». Иначе к чему заявления МВД республики о том, что оппозиционная деятельность «инспирирована грузинскими спецслужбами и их временно окопавшимися соратниками в Москве из числа осетинских перебежчиков». Почему тогда в Москве, а не в Тбилиси. Или в Брюсселе? Впрочем, в подобных заявлениях трудно искать формальную логику, если само существование оппозиционного мнения рассматривается, как действие против государственности. В этой связи стоит вспомнить, что югоосетинское ирредентистское движение начиналось тоже не с политики, а с требований удовлетворительного решения медицинских вопросов в тогдашней автономной области в составе Грузии.
Однако внутренние проблемы Южной Осетии - это не только вопрос об отношениях тамошней власти к своим критикам. Не в последнюю очередь это тест на состоятельность российской политики в республиках, которые Москва взяла под свою защиту. Означает ли эта «защита» тотальное покровительство власти или речь идет о поддержании качественного уровня жизни и эффективного менеджмента в Южной Осетии и в Абхазии. Отвечая на этот вопрос, надо понимать простой факт. В отличие от абхазов осетины имеют намного больше социальных связей с Грузией. Лишившись всякой возможности для реализации своей позиции в Цхинвали (Владикавказе, Москве), теоретически они намного проще, чем абхазы найдут выходы в Тбилиси. Примеры тому - уход Дмитрия Санакоева и Алана Парастаева, которые до определенной поры боролись против Тбилиси. Нужен ли России такой вариант? Сомнительно. Но если он не нужен, значит пришла пора переоценить свою стратегию в отношении двух бывших грузинских автономий и перейти от складывания яиц в одну корзину к взаимодействию со всем спектром, имеющимся внутри Южной Осетии и Абхазии. Только так можно сохранить пророссийский вектор в них.
