ЦХИНВАЛИ--Вопреки уверениям российских властей о том, что процесс восстановления Южной Осетии подходит к концу, в республике подавляющее большинство жителей, утративших жилье в ходе войны 2008 года, готовится встречать третью зиму в палатках. В гостях у одной семьи, оставшейся без крыши над головой, побывал Мурат Гукемухов.
Дорога в осетинское село Сарабук, находящееся в каком-то десятке километров от Цхинвала, заканчивается на половине. А дальше тянется кое-как отмеченное колеей направление, тоскливое и непроглядное. Мадина говорит:
"Вы сами видели дороги, здесь невозможно в дождливую погоду".
Лента дороги вьется через грузинское село Эредби, полностью разрушенное после войны 2008 года. В 1991 году, во время первой осетино-грузинского конфликта здесь были заживо похоронены 12 осетин, рассказывает наш гид и спутник, правозащитник Виссарион Асеев. Эта история полностью задокументирована, местная прокуратура вела следствие по факту массового убийства людей. Поэтому село было на особом счету.
На протяжении километра-полутора мы не видим ни одного целого дома. «А как уничтожали дома?», - спрашиваю я Виссариона. «Были специальные команды, - отвечает он, - состоявшие из осетинских ополченцев и российских военнослужащих. Они и жгли».
Мы едем к «погорельцам». Так в Осетии называют тех, чье жилье было разрушено в ходе военных действий. Манане 42 года. Она живет в Цхинвале, поскольку растить двух своих детей в палатке, установленной во дворе рядом с разрушенным домом считает неправильным. Палаточное житье не для людей.
"Зимой очень холодно бывает, невозможно там. Все время надо топить печку. Обещают, вот еще два месяца подождите, и все будет. Сколько можно ждать?", - говорит Манана.
Но 72-летняя свекровь Мананы Фатима продолжает считать развалины собственным домом и переезжать в город не намерена. Тем более в этом году Манана на 25 тысяч рублей, оставшихся от компенсации за утраченное имущество, справила новую палатку. Она хотя и невелика – метров 10, но зато утеплена на славу. Внутри даже настелен настоящий деревянный пол. Чем не дворец! Но Манана мечтает о жизни в деревне. Если бы дом восстановили и разминировали окрестные поля, жизнь тут же стала бы настоящим раем:
"Мы хотим ферму построить. Как мы будем зимовать, не знаю. Невозможно в лес пойти, там кругом мины. Месяц тому назад две коровы подорвались. Обращались мы, но ноль внимания. Если бы дороги сделать, мины разминировать, все бы завели скот. В деревне лучше сейчас жить, чем в городе".
В Сарабуке шесть разрушены, восстановлен только один дом. Село до 2008 года было зажато среди грузинских деревень и, как рассказывает Манана, постоянно подвергалось обстрелу. Первый раз дом уничтожили до основания в 2004 году. Тогда семья нашла в себе силы восстановить его самостоятельно. Сегодня и сил на это нет, да и гложет чувство несправедливости. В конце концов, твоему государству Россия выделила огромные деньги на восстановление, а они канули в карманы бессовестных чиновников. Вот как описывает ситуацию с «погорельцами» в республике Виссарион Асеев:
"Ситуация, которую мы наблюдали в Сарабук, к сожалению, типична. Большинство погорельцев будут встречать третью зиму в палатках. Они стали заложниками разногласий между российскими и югоосетинскими чиновниками в том, что власти стали восстанавливать больше домов, чем было оговорено в списке подлежащих восстановлению в первую очередь. Из-за этих малопонятных споров финансирование строительства постоянно приостанавливается. Реально за эти годы жилье восстанавливается по два месяца за каждый год. Никаких реальных очагов влияния на ситуацию у погорельцев нет. Некому защищать их права и некому жаловаться. А последние заявления российских и югоосетинских СМИ и чиновников уровня Шувалова говорят о том, что процесс восстановления будет окончен в этом году. Здесь погорельцами это воспринимается не только с недоверием, но и со страхом - что они будут забыты в угоду позитивным отчетам и рапортам о том, что все уже сделано и процесс завершен".
Манана и Фатима отказываются отпускать нас без традиционных трех тостов. Сухая, будто слепленная из глины, Фатима поднимает бокал вина. Виссарион переводит. «За здоровье всех, - говорит она, - и русских, и осетин, и грузин. Все люди, всех жалко...»
На обратном пути в разрушенном грузинском селе мы заходим в православный храм, который сначала казался необитаемым. Внутри расставлены иконки, а на алтаре лежат монеты. «Лари», - думаю я. Приглядываюсь: «Рубли».
Дорога в осетинское село Сарабук, находящееся в каком-то десятке километров от Цхинвала, заканчивается на половине. А дальше тянется кое-как отмеченное колеей направление, тоскливое и непроглядное. Мадина говорит:
"Вы сами видели дороги, здесь невозможно в дождливую погоду".
Лента дороги вьется через грузинское село Эредби, полностью разрушенное после войны 2008 года. В 1991 году, во время первой осетино-грузинского конфликта здесь были заживо похоронены 12 осетин, рассказывает наш гид и спутник, правозащитник Виссарион Асеев. Эта история полностью задокументирована, местная прокуратура вела следствие по факту массового убийства людей. Поэтому село было на особом счету.
На протяжении километра-полутора мы не видим ни одного целого дома. «А как уничтожали дома?», - спрашиваю я Виссариона. «Были специальные команды, - отвечает он, - состоявшие из осетинских ополченцев и российских военнослужащих. Они и жгли».
Мы едем к «погорельцам». Так в Осетии называют тех, чье жилье было разрушено в ходе военных действий. Манане 42 года. Она живет в Цхинвале, поскольку растить двух своих детей в палатке, установленной во дворе рядом с разрушенным домом считает неправильным. Палаточное житье не для людей.
"Зимой очень холодно бывает, невозможно там. Все время надо топить печку. Обещают, вот еще два месяца подождите, и все будет. Сколько можно ждать?", - говорит Манана.
Но 72-летняя свекровь Мананы Фатима продолжает считать развалины собственным домом и переезжать в город не намерена. Тем более в этом году Манана на 25 тысяч рублей, оставшихся от компенсации за утраченное имущество, справила новую палатку. Она хотя и невелика – метров 10, но зато утеплена на славу. Внутри даже настелен настоящий деревянный пол. Чем не дворец! Но Манана мечтает о жизни в деревне. Если бы дом восстановили и разминировали окрестные поля, жизнь тут же стала бы настоящим раем:
"Мы хотим ферму построить. Как мы будем зимовать, не знаю. Невозможно в лес пойти, там кругом мины. Месяц тому назад две коровы подорвались. Обращались мы, но ноль внимания. Если бы дороги сделать, мины разминировать, все бы завели скот. В деревне лучше сейчас жить, чем в городе".
В Сарабуке шесть разрушены, восстановлен только один дом. Село до 2008 года было зажато среди грузинских деревень и, как рассказывает Манана, постоянно подвергалось обстрелу. Первый раз дом уничтожили до основания в 2004 году. Тогда семья нашла в себе силы восстановить его самостоятельно. Сегодня и сил на это нет, да и гложет чувство несправедливости. В конце концов, твоему государству Россия выделила огромные деньги на восстановление, а они канули в карманы бессовестных чиновников. Вот как описывает ситуацию с «погорельцами» в республике Виссарион Асеев:
"Ситуация, которую мы наблюдали в Сарабук, к сожалению, типична. Большинство погорельцев будут встречать третью зиму в палатках. Они стали заложниками разногласий между российскими и югоосетинскими чиновниками в том, что власти стали восстанавливать больше домов, чем было оговорено в списке подлежащих восстановлению в первую очередь. Из-за этих малопонятных споров финансирование строительства постоянно приостанавливается. Реально за эти годы жилье восстанавливается по два месяца за каждый год. Никаких реальных очагов влияния на ситуацию у погорельцев нет. Некому защищать их права и некому жаловаться. А последние заявления российских и югоосетинских СМИ и чиновников уровня Шувалова говорят о том, что процесс восстановления будет окончен в этом году. Здесь погорельцами это воспринимается не только с недоверием, но и со страхом - что они будут забыты в угоду позитивным отчетам и рапортам о том, что все уже сделано и процесс завершен".
Манана и Фатима отказываются отпускать нас без традиционных трех тостов. Сухая, будто слепленная из глины, Фатима поднимает бокал вина. Виссарион переводит. «За здоровье всех, - говорит она, - и русских, и осетин, и грузин. Все люди, всех жалко...»
На обратном пути в разрушенном грузинском селе мы заходим в православный храм, который сначала казался необитаемым. Внутри расставлены иконки, а на алтаре лежат монеты. «Лари», - думаю я. Приглядываюсь: «Рубли».
