ВЗГЛЯД ИЗ МОСКВЫ---Террористическая атака на парламент Чечни стала новым громким инцидентом на российском Северном Кавказе. С одной стороны, это событие вряд ли можно рассматривать как некий поворотный пункт в истории северокавказского (или даже внутричеченского) терроризма. В течение года с момента отмены режима КТО в республике наблюдатели фиксировали не снижение, а лишь увеличение числа терактов в Чечне. Среди них были и такие дерзкие, как атака на родовое гнездо президента Чечни Центорой. И в этом контексте теракт 19 октября 2010 года ничего нового не открыл. С другой стороны, любая террористическая акция - это, как правило, символическое событие. Какие же символы мы можем увидеть в очередном громком грозненском теракте?
Во-первых, следует отметить, что всего за несколько дней до этого трагического инцидента в столице Чечни с большой помпой прошел Всемирный конгресс чеченского народа, на котором президент республики Рамзан Кадыров сделал заявку на роль чеченца номер один. Не в отдельно взятом субъекте РФ, а в мировом масштабе. Через несколько дней его вселенские амбиции были показательно поставлены под сомнение. После атаки на департамент голосования президентской администрации (а чем еще является в условиях локальной диктатуры парламент?) трудно поверить в то, что Чечня является стабильной и безопасной гаванью, а ее лидер так уж неуязвим для своих противников.
Во-вторых, политика России по «чеченизации власти» показала свой полный провал. Несколько лет назад среди российских экспертов у Рамзана Кадырова было определенное число поклонников, которые аргументировали свою позицию следующим образом. Да, Рамзан нарушает права человека. Да, он жесток и жёсток! Но он эффективен. Для определения кредо Кадырова Шамиль Бено даже использовал броское словосочетание «военно-полевой менеджер». Но оказывается, издержки от использования данного вида менеджмента не оправдываются. Мы имеем закрытый авторитарный режим с культом личности первого лица и отсутствием минимальной политической конкуренции, а также культивируемым национализмом и лайт-исламизмом за счет российского бюджета. Но при этом количество взрывов, терактов и диверсий не снижается, а важнейшая национальная задача для страны - интеграция Чечни не решается.
Таким образом, говоря языком экономистов, проект становится затратным и убыточным. Непонятно только, с кого спрашивать компенсацию за все это?
В-третьих, атака 19 октября оживила разговоры про «Ичкерию». Так получилось, что два наиболее громких теракта последних месяцев связывают с группой полевых командиров, которые откололись от Амарата «Кавказ» и политически разошлись с Доку Умаровым. Это бы еще ничего, но «раскольников» публично поддержал Ахмед Закаев. Фигура, которая, последовательно продвигает идею национального самоопределения, считая исламизм инсинуациями спецслужб. Наверное, сегодня поспешно говорить о реанимации идейного наследия Дудаева-Масхадова. В конце концов, вчерашние «амаратчики» не выбрасывали знамя Ичкерии и отрекались только от Умарова, что совсем не означает их идейной эволюции. Да и Закаеву, надо сказать, в последнее время, стало не хватать публичного внимания. Вот он и пытается использовать любую возможность для своего промоушна.
Однако в любом случае, какие бы идеологические цели ни преследовали организаторы громких терактов в Чечне, они бьют в одну точку. Они разрушают монопольное положение Рамзана Кадырова в республике и ставят под сомнение целесообразность его безграничной поддержки Кремлем. А значит – это сигнал не только Рамзану лично, но и его окружению: «Ваше положение не так прочно, как Вам кажется». Остается только гадать, как поведет себя окружение диктатора, когда поймет, что его власть далеко не так абсолютна, как казалось еще вчера. Примеры такого рода мы хорошо знаем хоть по нашей недавней истории, хоть по сюжетам Ближнего Востока или Латинской Америки. Парадоксальным образом, но растущая террористическая активность может подстегнуть публичную политику внутри Чечни. Ведь не только же в Москве думают об издержках «чеченизации» и выгодах от нее!
И последнее (по порядку, но не по важности). В то время как в Чечне формируются новые вызовы, федеральная власть демонстрирует неготовность реагировать на них. Она, как и прежде, не дает внятной интерпретации событий, занимается самоуспокоением и успокоением сограждан. Между тем, что делать в случае дальнейшей эрозии кадыровского режима, Москва не знает. Впрочем, а разве знает она, что делать в Дагестане, Кабардино-Балкарии или Ингушетии?
Во-первых, следует отметить, что всего за несколько дней до этого трагического инцидента в столице Чечни с большой помпой прошел Всемирный конгресс чеченского народа, на котором президент республики Рамзан Кадыров сделал заявку на роль чеченца номер один. Не в отдельно взятом субъекте РФ, а в мировом масштабе. Через несколько дней его вселенские амбиции были показательно поставлены под сомнение. После атаки на департамент голосования президентской администрации (а чем еще является в условиях локальной диктатуры парламент?) трудно поверить в то, что Чечня является стабильной и безопасной гаванью, а ее лидер так уж неуязвим для своих противников.
Во-вторых, политика России по «чеченизации власти» показала свой полный провал. Несколько лет назад среди российских экспертов у Рамзана Кадырова было определенное число поклонников, которые аргументировали свою позицию следующим образом. Да, Рамзан нарушает права человека. Да, он жесток и жёсток! Но он эффективен. Для определения кредо Кадырова Шамиль Бено даже использовал броское словосочетание «военно-полевой менеджер». Но оказывается, издержки от использования данного вида менеджмента не оправдываются. Мы имеем закрытый авторитарный режим с культом личности первого лица и отсутствием минимальной политической конкуренции, а также культивируемым национализмом и лайт-исламизмом за счет российского бюджета. Но при этом количество взрывов, терактов и диверсий не снижается, а важнейшая национальная задача для страны - интеграция Чечни не решается.
Таким образом, говоря языком экономистов, проект становится затратным и убыточным. Непонятно только, с кого спрашивать компенсацию за все это?
В-третьих, атака 19 октября оживила разговоры про «Ичкерию». Так получилось, что два наиболее громких теракта последних месяцев связывают с группой полевых командиров, которые откололись от Амарата «Кавказ» и политически разошлись с Доку Умаровым. Это бы еще ничего, но «раскольников» публично поддержал Ахмед Закаев. Фигура, которая, последовательно продвигает идею национального самоопределения, считая исламизм инсинуациями спецслужб. Наверное, сегодня поспешно говорить о реанимации идейного наследия Дудаева-Масхадова. В конце концов, вчерашние «амаратчики» не выбрасывали знамя Ичкерии и отрекались только от Умарова, что совсем не означает их идейной эволюции. Да и Закаеву, надо сказать, в последнее время, стало не хватать публичного внимания. Вот он и пытается использовать любую возможность для своего промоушна.
Однако в любом случае, какие бы идеологические цели ни преследовали организаторы громких терактов в Чечне, они бьют в одну точку. Они разрушают монопольное положение Рамзана Кадырова в республике и ставят под сомнение целесообразность его безграничной поддержки Кремлем. А значит – это сигнал не только Рамзану лично, но и его окружению: «Ваше положение не так прочно, как Вам кажется». Остается только гадать, как поведет себя окружение диктатора, когда поймет, что его власть далеко не так абсолютна, как казалось еще вчера. Примеры такого рода мы хорошо знаем хоть по нашей недавней истории, хоть по сюжетам Ближнего Востока или Латинской Америки. Парадоксальным образом, но растущая террористическая активность может подстегнуть публичную политику внутри Чечни. Ведь не только же в Москве думают об издержках «чеченизации» и выгодах от нее!
И последнее (по порядку, но не по важности). В то время как в Чечне формируются новые вызовы, федеральная власть демонстрирует неготовность реагировать на них. Она, как и прежде, не дает внятной интерпретации событий, занимается самоуспокоением и успокоением сограждан. Между тем, что делать в случае дальнейшей эрозии кадыровского режима, Москва не знает. Впрочем, а разве знает она, что делать в Дагестане, Кабардино-Балкарии или Ингушетии?
