ВАШИНГТОН---Вслед за Абхазией Южная Осетия получила для себя специального представителя из Москвы. 21 марта президент России назначил на этот пост главу Северной Осетии Таймураза Мамсурова. Какие плюсы и минусы имеет новое кадровое назначение Кремля? На этот вопрос отвечает политолог Сергей Маркедонов.
Североосетинский фактор в этнополитическом и социально-экономическом развитии Южной Осетии невозможно недооценить. Во время вооруженного противостояния между этой непризнанной республикой и Грузией именно Владикавказ выступал самым сильным и последовательным лоббистом югоосетинских интересов. В 1992 году не склонные к сепаратизму власти Северной Осетии даже шантажировали Москву возможностью отказа от участия в подписании Федеративного договора до того момента, пока российская позиция по отношению к конфликту между Тбилиси и Цхинвали не станет более четкой и определенной. Неслучайно поэтому Дагомысские соглашения, поставившие точку в первом грузино-осетинском противоборстве, учитывали особые североосетинские интересы. В течение всей «мирной паузы» Владикавказ имел своего представителя в Смешанной контрольной комиссии, ответственной за мирное урегулирование. Северная Осетия принимала беженцев и вынужденных переселенцев с Юга как в начале 1990-х годов, так и во время августовской войны 2008 года. И сегодня роль североосетинской инфраструктуры в послевоенном развитии Южной Осетии велика, как никогда. Все эти факты и сюжеты, на первый взгляд, свидетельствуют в пользу назначения Таймураза Мамсурова специальным представителем президента России.
Однако четыре важных нюанса при очередном кадровом решении Кремля было упущено. О них следует сказать подробнее. Во-первых, грузино-осетинский конфликт, как сообщающийся сосуд, связан с другим этнополитическим противостоянием - осетино-ингушским. В рамках небольшого комментария рассказать обо всех «общих сюжетах» нет никакой возможности. Однако необходимо зафиксировать, что многие в Ингушетии рассматривают ситуацию вокруг Южной Осетии не как защиту российских государственных интересов, а как осетинский национальный проект. Благо, и СМИ Северной Осетии, и новый спецпредставитель лично дают немало поводов именно для такой оценки. И хотя в 2009-2010 гг. руководством Северной Осетии и Ингушетии были сделаны важные шаги к нормализации отношений, сложный узел полностью не развязан. И это состояние весьма способствует сохранению той фрустрации, которая присутствует в ингушском обществе. Назначение главы Северной Осетии в качестве полномочного представителя президента РФ ставит его «по умолчанию» в ранг управленцев федерального значения. И в Ингушетии в этом контексте данный шаг может быть воспринят как недружественный акт, действие, призванное зафиксировать привилегированный статус соседней республики. Добавим к этому, что вопрос о так называемом геноциде ингушского народа находится на рассмотрении в парламенте Грузии. Кто даст гарантию того, что выдвижение Мамсурова (воспринятое как односторонняя поддержка осетинского дела в ущерб Ингушетии) не подвигнет ингушских националистов к более тесной кооперации с грузинскими властями. Хочу оговориться, российский интерес в Южной Осетии требует своего продвижения. Но разве пост спецпредставителя (если уж он так потребен Кремлю) не мог бы быть занят каким-нибудь политическим тяжеловесом, который бы воспринимался на Кавказе (и Северном и Южном) как этнически нейтральная фигура? Ведь каким бы важным ни было осетинское направление, про граждан РФ ингушского происхождения также следует помнить. Как минимум не забывать! Во-вторых, назначение полпреда из Северной Осетии оживляет слухи и предположения о скором объединении «двух Осетий», что на международном уровне вряд ли будет воспринято позитивно. Запад не в риторике, но в реальной политике в большей или меньшей степени смирился с российским присутствием в Абхазии и в Южной Осетии. Но вот очевидное территориальное приращение России вряд ли будет принято. И практического смысла для российских интересов в таком шаге не видно. Стоит ли самому давать козыри в руки другим игрокам? В-третьих, во время случившегося в Южной Осетии внутриполитического кризиса Владикавказ отнюдь не играл роли «честного брокера», явно симпатизируя одной стороне. Между тем, как именно медиация Владикавказа могла бы помочь и профилактике, и недопущению многих неприятных вещей, коим мы стали свидетелями в последние полгода. В-четвертых, четкая «этническая привязка» при выборе спецпредставителя выглядит, как делегирование важных общероссийских полномочий на места, что по многим внешним признакам выглядит, как повторение старой северокавказской практики управления, не слишком удачно апробированной Москвой.
Североосетинский фактор в этнополитическом и социально-экономическом развитии Южной Осетии невозможно недооценить. Во время вооруженного противостояния между этой непризнанной республикой и Грузией именно Владикавказ выступал самым сильным и последовательным лоббистом югоосетинских интересов. В 1992 году не склонные к сепаратизму власти Северной Осетии даже шантажировали Москву возможностью отказа от участия в подписании Федеративного договора до того момента, пока российская позиция по отношению к конфликту между Тбилиси и Цхинвали не станет более четкой и определенной. Неслучайно поэтому Дагомысские соглашения, поставившие точку в первом грузино-осетинском противоборстве, учитывали особые североосетинские интересы. В течение всей «мирной паузы» Владикавказ имел своего представителя в Смешанной контрольной комиссии, ответственной за мирное урегулирование. Северная Осетия принимала беженцев и вынужденных переселенцев с Юга как в начале 1990-х годов, так и во время августовской войны 2008 года. И сегодня роль североосетинской инфраструктуры в послевоенном развитии Южной Осетии велика, как никогда. Все эти факты и сюжеты, на первый взгляд, свидетельствуют в пользу назначения Таймураза Мамсурова специальным представителем президента России.
Однако четыре важных нюанса при очередном кадровом решении Кремля было упущено. О них следует сказать подробнее. Во-первых, грузино-осетинский конфликт, как сообщающийся сосуд, связан с другим этнополитическим противостоянием - осетино-ингушским. В рамках небольшого комментария рассказать обо всех «общих сюжетах» нет никакой возможности. Однако необходимо зафиксировать, что многие в Ингушетии рассматривают ситуацию вокруг Южной Осетии не как защиту российских государственных интересов, а как осетинский национальный проект. Благо, и СМИ Северной Осетии, и новый спецпредставитель лично дают немало поводов именно для такой оценки. И хотя в 2009-2010 гг. руководством Северной Осетии и Ингушетии были сделаны важные шаги к нормализации отношений, сложный узел полностью не развязан. И это состояние весьма способствует сохранению той фрустрации, которая присутствует в ингушском обществе. Назначение главы Северной Осетии в качестве полномочного представителя президента РФ ставит его «по умолчанию» в ранг управленцев федерального значения. И в Ингушетии в этом контексте данный шаг может быть воспринят как недружественный акт, действие, призванное зафиксировать привилегированный статус соседней республики. Добавим к этому, что вопрос о так называемом геноциде ингушского народа находится на рассмотрении в парламенте Грузии. Кто даст гарантию того, что выдвижение Мамсурова (воспринятое как односторонняя поддержка осетинского дела в ущерб Ингушетии) не подвигнет ингушских националистов к более тесной кооперации с грузинскими властями. Хочу оговориться, российский интерес в Южной Осетии требует своего продвижения. Но разве пост спецпредставителя (если уж он так потребен Кремлю) не мог бы быть занят каким-нибудь политическим тяжеловесом, который бы воспринимался на Кавказе (и Северном и Южном) как этнически нейтральная фигура? Ведь каким бы важным ни было осетинское направление, про граждан РФ ингушского происхождения также следует помнить. Как минимум не забывать! Во-вторых, назначение полпреда из Северной Осетии оживляет слухи и предположения о скором объединении «двух Осетий», что на международном уровне вряд ли будет воспринято позитивно. Запад не в риторике, но в реальной политике в большей или меньшей степени смирился с российским присутствием в Абхазии и в Южной Осетии. Но вот очевидное территориальное приращение России вряд ли будет принято. И практического смысла для российских интересов в таком шаге не видно. Стоит ли самому давать козыри в руки другим игрокам? В-третьих, во время случившегося в Южной Осетии внутриполитического кризиса Владикавказ отнюдь не играл роли «честного брокера», явно симпатизируя одной стороне. Между тем, как именно медиация Владикавказа могла бы помочь и профилактике, и недопущению многих неприятных вещей, коим мы стали свидетелями в последние полгода. В-четвертых, четкая «этническая привязка» при выборе спецпредставителя выглядит, как делегирование важных общероссийских полномочий на места, что по многим внешним признакам выглядит, как повторение старой северокавказской практики управления, не слишком удачно апробированной Москвой.
