Сижу на сухумской набережной, лениво слежу за курортным многолюдьем и пытаюсь понять, что же изменилось за двадцать с небольшим лет. С внешним слоем вроде бы все понятно – другая эпоха, живем не в империи, а в частично признанной стране, вроде как даже балуемся рыночной экономикой, свободы слова хоть залейся, раньше только мечтать о таком, предприимчивые кадры сменили черные волги на черные джипы, а партбилеты на счета в банках, ездим за границу без разрешения партийной ячейки, товаров столько, что трудно сфокусировать взгляд, и даже Интернет из заграничной технологии превратился в удобное средство для анонимных разборок.
Сижу одна, чтобы не мешали думать, на столике чашка остывающего кофе и только что вышедший в Сухуме сборник статей «Северный Кавказ и Абхазия», в котором местные авторы анализируют геополитические игры вокруг Северного Кавказа и модный черкесский вопрос.
Поверхность залива ослепительно блестит и мешает сосредоточиться. Полуденный зной тоже не способствует, в тени олеандра не очень-то укроешься от яростного черноморского солнца. Зато даже кожей ощущаешь течение времени и привычку вечности сбивать человека с толку – море и небо одни и те же, и три тысячи лет назад волна так же однообразно шумела у ног задумавшегося туземца, навевая мысль, что все преходяще.
И все же здесь и сейчас требуют своего – день неповторим, знойная плотность нашего бытия просится на язык, и цикады пилят с неутомимостью, достойной лучшего применения.
Изменились ли мы сами, человеки, пережившие развал империи, войну, блокаду, постоянное безденежье и долгое непризнание?
С одной стороны, безусловно, да – залюбуешься свободой, с которой авторы сборника рассуждают о сложных политических процессах, раздают всем сестрам по серьгам, в советское время такая свобода анализа была лишь в самиздате, сейчас это норма экспертного сообщества.
С другой – мы уже забыли, как после войны говорили друг другу о том, что теперь знаем истинную стоимость барахла, что все это вода, а главное – человеческое: добро, взаимовыручка, верность. Хотя, наверное, забыли лишь те, кто снова гоняется за барахлом и готов отнять у соседа клочок земли, чтобы поставить свою инотачку.
Тоска по старым теплым отношениям, не обремененным прагматизмом, витает над нашим берегом – значит, мы действительно изменились, и, как нам кажется, не в лучшую сторону. Теперь мы все говорим вслух, даже то, о чем лучше было бы промолчать. Больше стало самостоятельности и безответственности: так бывает, когда общество еще не устоялось, и законы существуют лишь на бумаге, а не вошли в плоть и кровь.
Но наш социум выжил в тяжелых условиях; несмотря на все внутренние противоречия, мы не докатились до гражданской войны, и сосед в наших краях – это почти родственник, то есть чувства локтя мы не утратили.
С соседнего столика мне присылают мороженое, не любитель, но ради чувства локтя приходится есть.
Короче, сижу под пятой глобализации, проступающей сквозь олеандр и сухумскую жару, и показываю ей фигу – она еще не добралась до нас полностью.
Конечно, мы уже общество потребления, достаточно заглянуть в забитые барахлом шкафы и выставленную в магазинах мебель из Арабских Эмиратов, но легкая самобытность еще курится над нашими поступками, и, открывая глаза по утрам, наши деловые люди еще не кидаются к монитору с котировками на мировых биржах, а едут на роскошных иномарках полкилометра до набережной, чтобы выпить в дружеском кругу чашку кофе и обменяться вчерашними новостями, успевшими за ночь приобрести историческую достоверность.
Сижу одна, чтобы не мешали думать, на столике чашка остывающего кофе и только что вышедший в Сухуме сборник статей «Северный Кавказ и Абхазия», в котором местные авторы анализируют геополитические игры вокруг Северного Кавказа и модный черкесский вопрос.
Поверхность залива ослепительно блестит и мешает сосредоточиться. Полуденный зной тоже не способствует, в тени олеандра не очень-то укроешься от яростного черноморского солнца. Зато даже кожей ощущаешь течение времени и привычку вечности сбивать человека с толку – море и небо одни и те же, и три тысячи лет назад волна так же однообразно шумела у ног задумавшегося туземца, навевая мысль, что все преходяще.
И все же здесь и сейчас требуют своего – день неповторим, знойная плотность нашего бытия просится на язык, и цикады пилят с неутомимостью, достойной лучшего применения.
Изменились ли мы сами, человеки, пережившие развал империи, войну, блокаду, постоянное безденежье и долгое непризнание?
С одной стороны, безусловно, да – залюбуешься свободой, с которой авторы сборника рассуждают о сложных политических процессах, раздают всем сестрам по серьгам, в советское время такая свобода анализа была лишь в самиздате, сейчас это норма экспертного сообщества.
С другой – мы уже забыли, как после войны говорили друг другу о том, что теперь знаем истинную стоимость барахла, что все это вода, а главное – человеческое: добро, взаимовыручка, верность. Хотя, наверное, забыли лишь те, кто снова гоняется за барахлом и готов отнять у соседа клочок земли, чтобы поставить свою инотачку.
Тоска по старым теплым отношениям, не обремененным прагматизмом, витает над нашим берегом – значит, мы действительно изменились, и, как нам кажется, не в лучшую сторону. Теперь мы все говорим вслух, даже то, о чем лучше было бы промолчать. Больше стало самостоятельности и безответственности: так бывает, когда общество еще не устоялось, и законы существуют лишь на бумаге, а не вошли в плоть и кровь.
Но наш социум выжил в тяжелых условиях; несмотря на все внутренние противоречия, мы не докатились до гражданской войны, и сосед в наших краях – это почти родственник, то есть чувства локтя мы не утратили.
С соседнего столика мне присылают мороженое, не любитель, но ради чувства локтя приходится есть.
Короче, сижу под пятой глобализации, проступающей сквозь олеандр и сухумскую жару, и показываю ей фигу – она еще не добралась до нас полностью.
Конечно, мы уже общество потребления, достаточно заглянуть в забитые барахлом шкафы и выставленную в магазинах мебель из Арабских Эмиратов, но легкая самобытность еще курится над нашими поступками, и, открывая глаза по утрам, наши деловые люди еще не кидаются к монитору с котировками на мировых биржах, а едут на роскошных иномарках полкилометра до набережной, чтобы выпить в дружеском кругу чашку кофе и обменяться вчерашними новостями, успевшими за ночь приобрести историческую достоверность.
