Выяснилось на днях, что еще в 30 гг. 20-го века был разработат проект прокладки железной дороги параллельно ТрансКаму. Ветка должна была была дойти до Гори, но не сложилось – то кто-то был против, то средства отсутствовали. Маленькая заметка об этом вызывала у меня чувство какой-то надсадной тревоги, почти досады, и я не мог тогда понять, отчего это меня так залихорадило.
После работы дома я опять вспомнил о прочитанном, поморщился от неприятного ощущения и вдруг сообразил, что прекрасно помню эту железную дорогу. Но каким образом - ее же так и не построили? В памяти мгновенно ожили тысячи разных мелочей, связанных с нею. Вот я маленький – зима, Тбилис. Мама укутала меня в свитера, завернула в шарфы, соорудив подобие колобка, и, переваливаясь с ноги на ногу, как пингвин, я важно шествую за ней на перрон Тбилисского вокзала. Отсюда мы поедем во Владикавказ, где живет моя бабушка. Я, видимо, засыпаю почти сразу, а просыпаюсь уже когда состав въезжает на ТранКам. Вокруг горы, закрытые снегом – нестрпимая, непозволительная красота, которая меня, маленького, накрыла с головой, оглушила раз и навсегда. С тех пор где-то глубоко внутри меня зазвенела тонкая серебрянная струна, дрожь которой на пределе разрыва не раз напоминала мне, что я все еще жив и должен бороться. Горячий чай, конфеты, курица, которую я наотрез отказывался есть, пустынный полустанок в Джаве – не мог же я все это придумать.
Так значит, реальность подменили? Та, в которой я жил ребенком и юношей, имела железную дорогу от Гора до Владикавказа через Цхинвал, а мне сегодня внушают, что ее едва-едва начинали строить несколько раз и совсем забросили, когда выяснилось, что это нецелесообразно с экономической точки зрения.
Я начинаю разматывать клубок и обнаруживаю, что тот мир был принципиально иным, с иными геополитическими, культурными, административно-территориальными параметрами. Я и мама жили в самом прекрасном городе мира – Тбилисе, со смешанным, преимущественно осетино-армянским населением. Столица древней Алании была настолько красивой, насколько красивой я хотел бы (хочу и сейчас) видеть свою жизнь.
Я вспоминаю еще один эпизод, связанный с железной дорогой. Лучшая подпольная барахолка пластинок находилась в Цхинвале – городе, расположенном на выходе из Рукского тоннеля. Еще в 17 веке там поселились грузины - часть картвельского племени, мигрировавшая с территорий, расположенных на обратной стороне Кавказского хребта. Их назвали южными грузинами, а соотвественно, тех, кто остался жить на Северном Кавказе – северными. В Цхинвале у грузин можно было достать любой товар, считавшеийся в СССР дефицитным – джинсы, дубленки, книги, хрусталь. А я, месяцами собиравший мятые рубли, пятерки и трешки, набрав нужную сумму, несся к цхинвальским барыгам за платинками все на том же поезде по той железной дороге. Когда один раз я трясся в пустом поезде на обратном пути в столицу, уже где-то недалеко от Тбилиса в вагон зашла девушка. Она обратила внимание на диск в моих руках и мы разговорились о музыке. Закончилась наша беседа тем, что я ей - милой грузинской девушке - подарил пластинку, которая в тот момент была бесценна - это был Led Zeppelin. Тогда я понял, какое это немыслимое счастье – просто отдать незнакомому и милому тебе человеку самое ценное, что имеешь.
А потом развалился СССР и наши осетинские националисты начали гонять грузин и абхазов - еще один маленький народ, живущий на окраине Алании – по всей стране. Грузины, когда наше руководство ликвидировало их автономию, провозгласили себя независимой республикой Южная Грузия и пошло-поехало. Националисты рванули туда, чтобы привести в чувство это стадо деревенских баранов. Но там им дали достойный отпор, и по всей Алании, включая Тбилис, начались гонения на грузин. Они вынуждены были бежать в Россию – около ста тысяч человек.
Я очень хочу, чтобы мне вернули мое детство и мою железную дорогу. Я очень хочу, чтобы мне вернули девушку и ощущение неизмеримого счастья, которое я испытал при знакомстве с нею, хочу снова испытать то детское изумление при виде заснеженных гор Кавказского хребта. Но только не надо мне возвращать озверевшие толпы моих соотечественников, ни в коем случае не стоит возвращать нападений на Цхинвал, избавьте мою память и мое настоящее от придурковатых осетинских фюреров, веровавших в исключительность осетинской нации. Без них я легко обойдусь.
И да – я готов обменяться с грузинами территориями, странами, местами проживания (как это вроде бы все устроено сейчас), лишь бы они вновь не испытали пережитой ими трагедии.
После работы дома я опять вспомнил о прочитанном, поморщился от неприятного ощущения и вдруг сообразил, что прекрасно помню эту железную дорогу. Но каким образом - ее же так и не построили? В памяти мгновенно ожили тысячи разных мелочей, связанных с нею. Вот я маленький – зима, Тбилис. Мама укутала меня в свитера, завернула в шарфы, соорудив подобие колобка, и, переваливаясь с ноги на ногу, как пингвин, я важно шествую за ней на перрон Тбилисского вокзала. Отсюда мы поедем во Владикавказ, где живет моя бабушка. Я, видимо, засыпаю почти сразу, а просыпаюсь уже когда состав въезжает на ТранКам. Вокруг горы, закрытые снегом – нестрпимая, непозволительная красота, которая меня, маленького, накрыла с головой, оглушила раз и навсегда. С тех пор где-то глубоко внутри меня зазвенела тонкая серебрянная струна, дрожь которой на пределе разрыва не раз напоминала мне, что я все еще жив и должен бороться. Горячий чай, конфеты, курица, которую я наотрез отказывался есть, пустынный полустанок в Джаве – не мог же я все это придумать.
Так значит, реальность подменили? Та, в которой я жил ребенком и юношей, имела железную дорогу от Гора до Владикавказа через Цхинвал, а мне сегодня внушают, что ее едва-едва начинали строить несколько раз и совсем забросили, когда выяснилось, что это нецелесообразно с экономической точки зрения.
Я начинаю разматывать клубок и обнаруживаю, что тот мир был принципиально иным, с иными геополитическими, культурными, административно-территориальными параметрами. Я и мама жили в самом прекрасном городе мира – Тбилисе, со смешанным, преимущественно осетино-армянским населением. Столица древней Алании была настолько красивой, насколько красивой я хотел бы (хочу и сейчас) видеть свою жизнь.
Я вспоминаю еще один эпизод, связанный с железной дорогой. Лучшая подпольная барахолка пластинок находилась в Цхинвале – городе, расположенном на выходе из Рукского тоннеля. Еще в 17 веке там поселились грузины - часть картвельского племени, мигрировавшая с территорий, расположенных на обратной стороне Кавказского хребта. Их назвали южными грузинами, а соотвественно, тех, кто остался жить на Северном Кавказе – северными. В Цхинвале у грузин можно было достать любой товар, считавшеийся в СССР дефицитным – джинсы, дубленки, книги, хрусталь. А я, месяцами собиравший мятые рубли, пятерки и трешки, набрав нужную сумму, несся к цхинвальским барыгам за платинками все на том же поезде по той железной дороге. Когда один раз я трясся в пустом поезде на обратном пути в столицу, уже где-то недалеко от Тбилиса в вагон зашла девушка. Она обратила внимание на диск в моих руках и мы разговорились о музыке. Закончилась наша беседа тем, что я ей - милой грузинской девушке - подарил пластинку, которая в тот момент была бесценна - это был Led Zeppelin. Тогда я понял, какое это немыслимое счастье – просто отдать незнакомому и милому тебе человеку самое ценное, что имеешь.
А потом развалился СССР и наши осетинские националисты начали гонять грузин и абхазов - еще один маленький народ, живущий на окраине Алании – по всей стране. Грузины, когда наше руководство ликвидировало их автономию, провозгласили себя независимой республикой Южная Грузия и пошло-поехало. Националисты рванули туда, чтобы привести в чувство это стадо деревенских баранов. Но там им дали достойный отпор, и по всей Алании, включая Тбилис, начались гонения на грузин. Они вынуждены были бежать в Россию – около ста тысяч человек.
Я очень хочу, чтобы мне вернули мое детство и мою железную дорогу. Я очень хочу, чтобы мне вернули девушку и ощущение неизмеримого счастья, которое я испытал при знакомстве с нею, хочу снова испытать то детское изумление при виде заснеженных гор Кавказского хребта. Но только не надо мне возвращать озверевшие толпы моих соотечественников, ни в коем случае не стоит возвращать нападений на Цхинвал, избавьте мою память и мое настоящее от придурковатых осетинских фюреров, веровавших в исключительность осетинской нации. Без них я легко обойдусь.
И да – я готов обменяться с грузинами территориями, странами, местами проживания (как это вроде бы все устроено сейчас), лишь бы они вновь не испытали пережитой ими трагедии.
