В Южной Осетии не стихает обида на северных родственников за то, что они сели за стол переговоров с представителями грузинских НПО. В Абхазии точно так же не стихает скандал по поводу изгнания президентом Анквабом брюссельского профессора Бруно Коппитерса, приехавшего читать в университет лекции по конфликтологии.
В Южной Осетии на переговоры во Владикавказе могли отреагировать не с такой запальчивостью. Неприязнь Анкваба ко всему бельгийскому могла быть не такой бурлескной. Но очень хорошо, что все получилось так, как получилось – наглядно, ярко и нарочито.
Это история про то, как искать себе место в мире, где есть только Россия, но очень хочется, чтобы был и Запад. И еще про то, как и чем различаются Абхазия и Южная Осетия.
Кое в чем, как выясняется, ничем. Только наличием профессора.
Сейчас речь не о том, что и встреча во Владикавказе, и Коппитерс случились не без молчаливого согласия Москвы – как минимум. Речь о том, что ни Владикавказ, ни Коппитерс не были вызовом или нонсенсом. Переговоры с тем, с кем у тебя проблемы, – вещь естественная. Лучше вести переговоры, чем не вести переговоры, китайцы еще когда об этом догадались. А лекции европейского профессора в Сухуми и вовсе не метеорит над Челябинском – в Абхазии всегда были открыты людям с Запада так, будто бы и не была единственным ее другом Россия.
Но в нашей ситуации у простых вещей особый смысл.
В Южной Осетии, вопреки официальному курсу, особых иллюзий насчет своего суверенного будущего не питают. Как бы ни пугали цхинвальские разоблачители тем, что Южная Осетия продается Грузии, все понимают: это невозможно. Невозможно пока быть более независимым, чем дотационный российский регион. И невозможно стать таковым официально с гарантией вечных дотаций. Если к этому добавить факт безальтернативности России, лучшего определения вакуума не найти ни в одном учебнике физики.
Спасение только одно: пробить окно в намертво забитой стене.
Но в том-то и дело, что исходная архитектура этого не предусматривала. И очень много людей научилось делать жизнь, исходя именно из этой архитектуры. Дело не в том, что за столом переговоров – грузины. Дело в том, что грузины в представлении югоосетинских патриотов и есть Запад. И отчасти это так. И отчасти в то, что это нельзя, в Южной Осетии многие продолжают верить. Но уже немало и тех, кто догадывается: в воздухе, который обычно бывает в большой комнате с одним зарешеченным окном, долго жить нельзя. Кругом враги, но и от единственного друга пользы нет, кроме денег, которые все равно разворуют.
Александр Анкваб правит в стране, в которой в безальтернативную дружбу верят намного меньше. Здесь всегда обижались на Запад. В том числе и за то, что своей холодностью он обрекает Сухуми на Москву. Именно это ведь и сказал в сущности Анкваб профессору Коппитерсу и всему его сообществу. Если, конечно, Анкваб был правильно понят, бельгийский профессор стал жертвой традиционной абхазской обиды. Вышло, конечно, грубовато. Но точно. Или помогайте, не скупясь, будьте, так сказать, альтернативой, или не обижайтесь. Пойдем в Москву.
Это два типа отношения к своей независимости. В Цхинвали ею тяготились – слишком долго, чтобы сразу оказаться готовыми к тому, что ничего, кроме нее, не будет. И теперь надо привыкать к тому, что переговоры – это необязательно предательство. В Сухуми тяготились своей единственной дружбой, здесь, в отличие от Цхинвали, верили, что у них какой-никакой выбор все-таки возможен.
Выбора, как выясняется, нет ни у тех, ни у других. И очень долго не будет. Потому особой разницы и нет. С более или менее состоявшейся независимостью или с независимостью, которую теперь все-таки придется строить. С бельгийским ли профессором или грузинскими НПО. Как удивительно бывают похожи такие с виду разные истории.
В Южной Осетии на переговоры во Владикавказе могли отреагировать не с такой запальчивостью. Неприязнь Анкваба ко всему бельгийскому могла быть не такой бурлескной. Но очень хорошо, что все получилось так, как получилось – наглядно, ярко и нарочито.
Это история про то, как искать себе место в мире, где есть только Россия, но очень хочется, чтобы был и Запад. И еще про то, как и чем различаются Абхазия и Южная Осетия.
Кое в чем, как выясняется, ничем. Только наличием профессора.
Сейчас речь не о том, что и встреча во Владикавказе, и Коппитерс случились не без молчаливого согласия Москвы – как минимум. Речь о том, что ни Владикавказ, ни Коппитерс не были вызовом или нонсенсом. Переговоры с тем, с кем у тебя проблемы, – вещь естественная. Лучше вести переговоры, чем не вести переговоры, китайцы еще когда об этом догадались. А лекции европейского профессора в Сухуми и вовсе не метеорит над Челябинском – в Абхазии всегда были открыты людям с Запада так, будто бы и не была единственным ее другом Россия.
Но в нашей ситуации у простых вещей особый смысл.
В Южной Осетии, вопреки официальному курсу, особых иллюзий насчет своего суверенного будущего не питают. Как бы ни пугали цхинвальские разоблачители тем, что Южная Осетия продается Грузии, все понимают: это невозможно. Невозможно пока быть более независимым, чем дотационный российский регион. И невозможно стать таковым официально с гарантией вечных дотаций. Если к этому добавить факт безальтернативности России, лучшего определения вакуума не найти ни в одном учебнике физики.
Спасение только одно: пробить окно в намертво забитой стене.
Но в том-то и дело, что исходная архитектура этого не предусматривала. И очень много людей научилось делать жизнь, исходя именно из этой архитектуры. Дело не в том, что за столом переговоров – грузины. Дело в том, что грузины в представлении югоосетинских патриотов и есть Запад. И отчасти это так. И отчасти в то, что это нельзя, в Южной Осетии многие продолжают верить. Но уже немало и тех, кто догадывается: в воздухе, который обычно бывает в большой комнате с одним зарешеченным окном, долго жить нельзя. Кругом враги, но и от единственного друга пользы нет, кроме денег, которые все равно разворуют.
Александр Анкваб правит в стране, в которой в безальтернативную дружбу верят намного меньше. Здесь всегда обижались на Запад. В том числе и за то, что своей холодностью он обрекает Сухуми на Москву. Именно это ведь и сказал в сущности Анкваб профессору Коппитерсу и всему его сообществу. Если, конечно, Анкваб был правильно понят, бельгийский профессор стал жертвой традиционной абхазской обиды. Вышло, конечно, грубовато. Но точно. Или помогайте, не скупясь, будьте, так сказать, альтернативой, или не обижайтесь. Пойдем в Москву.
Это два типа отношения к своей независимости. В Цхинвали ею тяготились – слишком долго, чтобы сразу оказаться готовыми к тому, что ничего, кроме нее, не будет. И теперь надо привыкать к тому, что переговоры – это необязательно предательство. В Сухуми тяготились своей единственной дружбой, здесь, в отличие от Цхинвали, верили, что у них какой-никакой выбор все-таки возможен.
Выбора, как выясняется, нет ни у тех, ни у других. И очень долго не будет. Потому особой разницы и нет. С более или менее состоявшейся независимостью или с независимостью, которую теперь все-таки придется строить. С бельгийским ли профессором или грузинскими НПО. Как удивительно бывают похожи такие с виду разные истории.
