После победы на парламентских выборах "Грузинской мечты" тысячи заключенных вышли на свободу. Так распорядилась власть. Незадолго до выборов грузинские телекомпании показали видеокадры, на которых сотрудники Глданской тюрьмы издевались над узниками. О невыносимых условиях в местах заключения часто говорили и грузинские правозащитники. Через тюремные муки пришлось пройти и жителю Тбилиси под условным именем Алекс. Он считает, что бывшим заключенным нелегко приходится и на свободе.
"Пятая Губернская, Шестая, Семнадцатая, Девятнадцатая, "резбольница"..." Это те пенитенциарные учреждения, через которые 30-летний Алекс прошел за восемь лет тюрьмы. Худощавый сутуловатый парень, как и тысячи других заключенных, 23 января, собрав свои нехитрые пожитки, вышел на свободу. С собой у него было мало вещей, но среди них – самое дорогое, что напоминало о редких счастливых моментах. Например, альбом с фотографиями детей:
"Когда у кого-то из заключенных рождался ребенок или племянник, мы сами накрывали сладкий стол. Обменивались фотографиями детей. Теперь у меня большой альбом. На многих фотографиях нет имен, даже не помню, чьи это дети, их так много".
Даже покинув тюрьму, Алекс долго не мог поверить, что находится на свободе. Арестовали его, когда ему было чуть больше 20 лет. В беседе со мной он не стал скрывать, что совершал преступления, о которых правоохранительные органы так и не узнали. Осудили его по стандартной для многих в Грузии статье – хранение, потребление и распространение наркотиков.
Спустя восемь лет он удивленно рассматривает столицу, поражаясь большим переменам. Не заблудиться на изменившихся улицах ему помогает хорошая память. Но родной город он не узнает не только из-за его нового облика:
"Я представлял его таким, каким оставил, – с теплыми, дружелюбными людьми. А теперь я вижу вокруг нервных людей".
Хотя тут же Алекс добавил, что негативного отношения к бывшим заключенным, как бывало раньше, он не почувствовал. На протяжении всей беседы со мной Алекс часто повторял, что ему повезло гораздо больше других заключенных, которые вышли на свободу. На свободе его ждали близкие, а многие бывшие узники оказались в одиночестве, без работы.
"У многих, вышедших из заключения, нет денег на дорогу, нет дома. Власть поступает так, чтобы они вернулись обратно, в тюрьму. У них ведь должны быть средства к существованию. Их толкают на преступления. Представьте, как поступит человек, у которого нет денег на еду и дорогу".
Но и Алекс не чувствует на себе заботу власти. Еще в заключении он одним из первых громко возмущался пытками людей, за что неоднократно и сам подвергался расправе. Но после освобождения Алекса власти и не подумали позаботиться о его подорванном здоровье, не говоря уже о психологической реабилитации:
"После того, как я освободился, два раза был в министерстве (по исполнению наказаний, пробации и юридической помощи – прим. ред.), но никакой помощи не получил. Много раз спрашивали, как я себя чувствую. Отвечал, что позвоночник беспокоит и так далее. Да и сам министр хорошо знает о моих проблемах. Когда меня пытали, он был Народным защитником. Он неоднократно говорил об этих фактах. Но я вышел и не почувствовал к себе внимания. Многие вышли из тюрьмы инвалидами. Некоторым осталось жить пару месяцев. У некоторых рак. Их семьи мучаются, чтобы купить лекарства. Но они заболели в тюрьме из-за избиений".
Алекса часто избивали потому, что не могли заставить его прекратить говорить о пытках в тюрьмах. Администрация требовала отозвать жалобы. Но тщетно. Узник часто сидел в карцере. Пару раз даже из-за того, что просто засмеялся после девяти часов вечера:
"В карцере, в маленькой комнате сидели по 4-5 человек, голые. Был у нас чиатурец Паата. Мы радовались, когда он приходил. Когда он бил кого-то, тот сразу же вырубался, и после этого его уже не избивали".
Алекса сотрудники тюрьмы нещадно били и в марте 2006 года во время нашумевшего тогда тюремного бунта. Он вспоминает, что за полночь узники стали кричать, что в "резбольнице" избивают заключенных. Он вспоминает, как заключенные взломали камеры и стали открывать друг другу двери. Начался бунт. Алекс уверен, что все было инсценировано. Спецназ появился слишком быстро:
"Они влезли через окна четвертого этажа. Сразу стали стрелять. Многие заключенные тогда погибли. Жертв было больше, чем тогда говорили. Я своими глазами видел четырех убитых".
Но на этом для Алекса ничего не закончилось. Его и еще 12 человек отправили в карцер. Там их снова избили. Несколько дней держали без воды, голых. Об этом узнал Народный защитник. Но позже десять из тринадцати пострадавших отозвали свои жалобы. Они объяснили это тем, что разделись сами, а синяки появились от случайного падения.
Бывший узник хорошо знает, как сотрудники тюрем добиваются таких показаний. Например, они могли поместить заключенного в одно помещение с больными туберкулезом. Именно так поступили с Алексом. А через месяц после этого туберкулез появился и у него.
Как-то раз ему даже показали документ, в котором была… описана причина его смерти. Так его пытались сломить, заставить отозвать все свои жалобы. Именно в такие тяжелые моменты Алекс и понял, кого можно назвать настоящим другом:
"Если бы человек просто встал рядом со мной и поговорил, его бы отправили в "Крит" (так называют грузинскую тюрьму № 1 строго режима, в которую отправляют заключенных из других тюрем за нарушение внутреннего распорядка – прим. ред.) или избили. Надеялись, что так я отзову иски. Поэтому многие заключенные не хотели даже здороваться со мной. Представьте, что в такой период кто-то из узников пойдет на все это ради того, чтобы встать рядом с тобой. С таким будешь дружить всю жизнь".
Мой вопрос, насколько улучшилась ситуация в тюрьмах после парламентских выборов, ему явно оказался не по душе:
"Я не понимаю этого слова – "изменилось". Имеется в виду, что нас не бьют? Этим нас попрекают? Если этим стала Грузия похожа на Европу, то отвечу – да нас не бьют".
Алекс рассказывает, что до сих пор в тюрьмах остаются тяжелобольные люди. Не выпускают и тех, кому положено условно-досрочное освобождение. Людей отпускают по знакомству. А это для заключенных не что иное, как пытка:
"В течение двух недель, пока я ждал амнистии, я пережил то, что не переживал за восемь тюремных лет. Это было самой большой пыткой. А теперь представьте, каково человеку, для которого УДО уже возможно больше года, и он ждет освобождения каждый месяц".
Для того чтобы научиться маниакально ценить свободу, ему понадобились восемь лет заключения. Он прожил их почти каждый день без твердой уверенности, наступит ли для него утро. Теперь, когда все самое страшное осталось позади, он осознает – будущее зависит только от него.
"Пятая Губернская, Шестая, Семнадцатая, Девятнадцатая, "резбольница"..." Это те пенитенциарные учреждения, через которые 30-летний Алекс прошел за восемь лет тюрьмы. Худощавый сутуловатый парень, как и тысячи других заключенных, 23 января, собрав свои нехитрые пожитки, вышел на свободу. С собой у него было мало вещей, но среди них – самое дорогое, что напоминало о редких счастливых моментах. Например, альбом с фотографиями детей:
"Когда у кого-то из заключенных рождался ребенок или племянник, мы сами накрывали сладкий стол. Обменивались фотографиями детей. Теперь у меня большой альбом. На многих фотографиях нет имен, даже не помню, чьи это дети, их так много".
Даже покинув тюрьму, Алекс долго не мог поверить, что находится на свободе. Арестовали его, когда ему было чуть больше 20 лет. В беседе со мной он не стал скрывать, что совершал преступления, о которых правоохранительные органы так и не узнали. Осудили его по стандартной для многих в Грузии статье – хранение, потребление и распространение наркотиков.
Спустя восемь лет он удивленно рассматривает столицу, поражаясь большим переменам. Не заблудиться на изменившихся улицах ему помогает хорошая память. Но родной город он не узнает не только из-за его нового облика:
"Я представлял его таким, каким оставил, – с теплыми, дружелюбными людьми. А теперь я вижу вокруг нервных людей".
Хотя тут же Алекс добавил, что негативного отношения к бывшим заключенным, как бывало раньше, он не почувствовал. На протяжении всей беседы со мной Алекс часто повторял, что ему повезло гораздо больше других заключенных, которые вышли на свободу. На свободе его ждали близкие, а многие бывшие узники оказались в одиночестве, без работы.
"У многих, вышедших из заключения, нет денег на дорогу, нет дома. Власть поступает так, чтобы они вернулись обратно, в тюрьму. У них ведь должны быть средства к существованию. Их толкают на преступления. Представьте, как поступит человек, у которого нет денег на еду и дорогу".
Но и Алекс не чувствует на себе заботу власти. Еще в заключении он одним из первых громко возмущался пытками людей, за что неоднократно и сам подвергался расправе. Но после освобождения Алекса власти и не подумали позаботиться о его подорванном здоровье, не говоря уже о психологической реабилитации:
"После того, как я освободился, два раза был в министерстве (по исполнению наказаний, пробации и юридической помощи – прим. ред.), но никакой помощи не получил. Много раз спрашивали, как я себя чувствую. Отвечал, что позвоночник беспокоит и так далее. Да и сам министр хорошо знает о моих проблемах. Когда меня пытали, он был Народным защитником. Он неоднократно говорил об этих фактах. Но я вышел и не почувствовал к себе внимания. Многие вышли из тюрьмы инвалидами. Некоторым осталось жить пару месяцев. У некоторых рак. Их семьи мучаются, чтобы купить лекарства. Но они заболели в тюрьме из-за избиений".
Алекса часто избивали потому, что не могли заставить его прекратить говорить о пытках в тюрьмах. Администрация требовала отозвать жалобы. Но тщетно. Узник часто сидел в карцере. Пару раз даже из-за того, что просто засмеялся после девяти часов вечера:
"В карцере, в маленькой комнате сидели по 4-5 человек, голые. Был у нас чиатурец Паата. Мы радовались, когда он приходил. Когда он бил кого-то, тот сразу же вырубался, и после этого его уже не избивали".
Алекса сотрудники тюрьмы нещадно били и в марте 2006 года во время нашумевшего тогда тюремного бунта. Он вспоминает, что за полночь узники стали кричать, что в "резбольнице" избивают заключенных. Он вспоминает, как заключенные взломали камеры и стали открывать друг другу двери. Начался бунт. Алекс уверен, что все было инсценировано. Спецназ появился слишком быстро:
"Они влезли через окна четвертого этажа. Сразу стали стрелять. Многие заключенные тогда погибли. Жертв было больше, чем тогда говорили. Я своими глазами видел четырех убитых".
Но на этом для Алекса ничего не закончилось. Его и еще 12 человек отправили в карцер. Там их снова избили. Несколько дней держали без воды, голых. Об этом узнал Народный защитник. Но позже десять из тринадцати пострадавших отозвали свои жалобы. Они объяснили это тем, что разделись сами, а синяки появились от случайного падения.
Бывший узник хорошо знает, как сотрудники тюрем добиваются таких показаний. Например, они могли поместить заключенного в одно помещение с больными туберкулезом. Именно так поступили с Алексом. А через месяц после этого туберкулез появился и у него.
Как-то раз ему даже показали документ, в котором была… описана причина его смерти. Так его пытались сломить, заставить отозвать все свои жалобы. Именно в такие тяжелые моменты Алекс и понял, кого можно назвать настоящим другом:
"Если бы человек просто встал рядом со мной и поговорил, его бы отправили в "Крит" (так называют грузинскую тюрьму № 1 строго режима, в которую отправляют заключенных из других тюрем за нарушение внутреннего распорядка – прим. ред.) или избили. Надеялись, что так я отзову иски. Поэтому многие заключенные не хотели даже здороваться со мной. Представьте, что в такой период кто-то из узников пойдет на все это ради того, чтобы встать рядом с тобой. С таким будешь дружить всю жизнь".
Мой вопрос, насколько улучшилась ситуация в тюрьмах после парламентских выборов, ему явно оказался не по душе:
"Я не понимаю этого слова – "изменилось". Имеется в виду, что нас не бьют? Этим нас попрекают? Если этим стала Грузия похожа на Европу, то отвечу – да нас не бьют".
Алекс рассказывает, что до сих пор в тюрьмах остаются тяжелобольные люди. Не выпускают и тех, кому положено условно-досрочное освобождение. Людей отпускают по знакомству. А это для заключенных не что иное, как пытка:
"В течение двух недель, пока я ждал амнистии, я пережил то, что не переживал за восемь тюремных лет. Это было самой большой пыткой. А теперь представьте, каково человеку, для которого УДО уже возможно больше года, и он ждет освобождения каждый месяц".
Для того чтобы научиться маниакально ценить свободу, ему понадобились восемь лет заключения. Он прожил их почти каждый день без твердой уверенности, наступит ли для него утро. Теперь, когда все самое страшное осталось позади, он осознает – будущее зависит только от него.
