Все кончено. Позади три месяца споров, истерик, битья посуды, грозных жестов и слезливых угроз. Парламент таки внес изменения в Конституцию, вследствие чего Михаил Саакашвили уже никогда, никак и ни за какие коврижки не сможет единолично и самодержавно отправить правительство в отставку и поручить исполнение министерских обязанностей своим назначенцам без одобрения законодателей. Тем самым в идею "легитимного переворота" был вбит осиновый кол.
Оценивая это событие, следует учесть, что политика и психология в современной Грузии переплелись, как змеи в брачный период. Переворот и быстрый реванш "националов" был невозможен и без всяких конституционных ограничений; ресурсов для подобных художеств попросту не существовало. Но досужие разговоры на эту тему создавали психологический фон, который, подобно грозовой туче, висел над грузинской политикой, давил на нее и оказывал более чем ощутимое воздействие. В наэлектризованной атмосфере, в нервической ажитации политики, эксперты и журналисты просчитывали какие-то абсолютно безумные варианты. Многие "националы", мечтая о роспуске правительства и весеннем реванше, с головой уходили в огненные фантазии, от которых дедушка Фрейд и дядюшка Юнг побежали бы в ужасе. А их противники готовились вскочить на коней и крошить, крошить контру в мелкий винегрет и в капусту под майонезом. Но, увы, разгоревшийся было костер шекспировских страстей зашипел под умиротворяющей струей огнетушителя.
Подыскивая по этому поводу возвышенную политическую метафору, можно вспомнить мятежную франкоговорящую осень 1791 года и мятущиеся силуэты в пафосных окнах дворца Тюильри. В начале революции страх, нерешительность и осознание собственной слабости помешали Людовику XVI расправиться с депутатами, а спустя два года после принятия Конституции он потерял юридическую возможность сделать это. Нет никакой возможности провести параллель и даже перпендикуляр между двумя правителями или историческими периодами, но, вероятно, следует отметить, что именно после законодательных ограничений бессилие короля стало явным и общепризнанным, и его окончательно списали со счетов. Понимание того, что вождь не может ничего изменить и неотвратимо становится частью Прошлого, постепенно распространяется среди тех "националов", которые до сих пор считали, что он могуч, как Прометей, сорвавшийся с цепи. Конституционные поправки, убившие и расчленившие надежду на скорый реванш, играют в этом процессе очень важную роль. Можно еще долго всматриваться в сиротливую, как-то внезапно сгорбившуюся фигурку в туманной глубине дворцового окна, хотя большинство, скорее всего, предпочтет заняться чем-то более интересным.
Работы - непочатый край: поля не вспаханы, девушки не целованы, дома не построены, деревья не посажены. Неплохо было бы воткнуть победоносные штыки в землю и заняться всем этим прямо сейчас, когда вопрос о власти решен окончательно и, судя по всему, бесповоротно, а вероятность переворота снижена до микроскопических величин. Полтора года беспощадного политического противостояния, неопределенности и постоянного ожидания дестабилизации завершились, а это, помимо всего прочего, значит, что молчаливый мораторий на критику Иванишвили и его команды, к которым в период борьбы за власть присоединилась большая часть общества, теряет свою актуальность и становится вреден, как колорадский жук.
За что критиковать? А хотя бы за непотизм. За спорные, местами идиотские кадровые решения. За непотребство на местах. За неповоротливость, нерешительность и косноязычность. За излишнюю тягу к властным привилегиям и сопутствующим аксессуарам. За поползновения к "бархатному авторитаризму". Мало ли за что можно и нужно критиковать правительство. Главное сейчас – не дать ему укрыться за маской "меньшего зла". Именно сейчас, потому что потом будет поздно.
Да, власть перестала пытать и убивать заключенных. Полиция не бросается на инакомыслящих с яростью саблезубого тигра. Государство больше не напоминает взбесившийся бульдозер с пьяным колхозником за рычагами, которому ничего не стоит задавить прохожего и снести пару хибарок. В лучшую сторону изменилось многое, и всего, разумеется, не перечислить. Трудно сказать, познается ли зло в сравнении, но все ошибки, которые успело совершить новое правительство, скорее всего, и в самом деле являются меньшим злом. Но из этого вовсе не следует, что это мелкое, увертливое, опасное, как пиранья, зло может быть оправдано и обществу следует смириться с его существованием.
Конституционные поправки подвели своего рода черту под крайне нервным пред- и поствыборным периодом, а, возможно, и под всей старой политикой с ее непредсказуемыми завихрениями и необузданным, не вполне просвещенным абсолютизмом. Скорее всего, это и есть точка окончательного расставания с Прошлым. Для Грузии наступают новые, еще не совсем понятные, возможно, немного пугающие и не слишком уютные, но, безусловно, интересные времена.
Оценивая это событие, следует учесть, что политика и психология в современной Грузии переплелись, как змеи в брачный период. Переворот и быстрый реванш "националов" был невозможен и без всяких конституционных ограничений; ресурсов для подобных художеств попросту не существовало. Но досужие разговоры на эту тему создавали психологический фон, который, подобно грозовой туче, висел над грузинской политикой, давил на нее и оказывал более чем ощутимое воздействие. В наэлектризованной атмосфере, в нервической ажитации политики, эксперты и журналисты просчитывали какие-то абсолютно безумные варианты. Многие "националы", мечтая о роспуске правительства и весеннем реванше, с головой уходили в огненные фантазии, от которых дедушка Фрейд и дядюшка Юнг побежали бы в ужасе. А их противники готовились вскочить на коней и крошить, крошить контру в мелкий винегрет и в капусту под майонезом. Но, увы, разгоревшийся было костер шекспировских страстей зашипел под умиротворяющей струей огнетушителя.
Подыскивая по этому поводу возвышенную политическую метафору, можно вспомнить мятежную франкоговорящую осень 1791 года и мятущиеся силуэты в пафосных окнах дворца Тюильри. В начале революции страх, нерешительность и осознание собственной слабости помешали Людовику XVI расправиться с депутатами, а спустя два года после принятия Конституции он потерял юридическую возможность сделать это. Нет никакой возможности провести параллель и даже перпендикуляр между двумя правителями или историческими периодами, но, вероятно, следует отметить, что именно после законодательных ограничений бессилие короля стало явным и общепризнанным, и его окончательно списали со счетов. Понимание того, что вождь не может ничего изменить и неотвратимо становится частью Прошлого, постепенно распространяется среди тех "националов", которые до сих пор считали, что он могуч, как Прометей, сорвавшийся с цепи. Конституционные поправки, убившие и расчленившие надежду на скорый реванш, играют в этом процессе очень важную роль. Можно еще долго всматриваться в сиротливую, как-то внезапно сгорбившуюся фигурку в туманной глубине дворцового окна, хотя большинство, скорее всего, предпочтет заняться чем-то более интересным.
Работы - непочатый край: поля не вспаханы, девушки не целованы, дома не построены, деревья не посажены. Неплохо было бы воткнуть победоносные штыки в землю и заняться всем этим прямо сейчас, когда вопрос о власти решен окончательно и, судя по всему, бесповоротно, а вероятность переворота снижена до микроскопических величин. Полтора года беспощадного политического противостояния, неопределенности и постоянного ожидания дестабилизации завершились, а это, помимо всего прочего, значит, что молчаливый мораторий на критику Иванишвили и его команды, к которым в период борьбы за власть присоединилась большая часть общества, теряет свою актуальность и становится вреден, как колорадский жук.
За что критиковать? А хотя бы за непотизм. За спорные, местами идиотские кадровые решения. За непотребство на местах. За неповоротливость, нерешительность и косноязычность. За излишнюю тягу к властным привилегиям и сопутствующим аксессуарам. За поползновения к "бархатному авторитаризму". Мало ли за что можно и нужно критиковать правительство. Главное сейчас – не дать ему укрыться за маской "меньшего зла". Именно сейчас, потому что потом будет поздно.
Да, власть перестала пытать и убивать заключенных. Полиция не бросается на инакомыслящих с яростью саблезубого тигра. Государство больше не напоминает взбесившийся бульдозер с пьяным колхозником за рычагами, которому ничего не стоит задавить прохожего и снести пару хибарок. В лучшую сторону изменилось многое, и всего, разумеется, не перечислить. Трудно сказать, познается ли зло в сравнении, но все ошибки, которые успело совершить новое правительство, скорее всего, и в самом деле являются меньшим злом. Но из этого вовсе не следует, что это мелкое, увертливое, опасное, как пиранья, зло может быть оправдано и обществу следует смириться с его существованием.
Конституционные поправки подвели своего рода черту под крайне нервным пред- и поствыборным периодом, а, возможно, и под всей старой политикой с ее непредсказуемыми завихрениями и необузданным, не вполне просвещенным абсолютизмом. Скорее всего, это и есть точка окончательного расставания с Прошлым. Для Грузии наступают новые, еще не совсем понятные, возможно, немного пугающие и не слишком уютные, но, безусловно, интересные времена.
