Майя Ачба и Харон Кварацхелия. Она – абхазка, он – грузин. До войны смешанная семья проживала в Очамчирэ. После начала боевых действий в Абхазии, в начале 90-х, домом для Майи и Харона, как и для многих других беженцев, стала комната в интернате для глухонемых. Появление по соседству абхазки в свое время не осталось незамеченным.
Стихотворение на абхазском, написанное грузином Мирианом Мирнели. Пенсионерка Майя Ачба, зачитавшая несколько строк из маленькой книжицы, рассказывает: стихи на абхазском для нее, словно частица родного края, который она вместе с мужем и детьми покинула двадцать лет назад. Говорит: день, когда уезжали, помнит, словно вчерашний:
"Мы в тот день поехали в Гали. Там у нас родственники. Только легли часов в 11-12 – кричат: "Очамчирэ взяли! Нужно уходить!" Мы все, что с собой было, покидали в машину. Что взяли, даже сами не знаем. Из Гали до Зугдиди мы ехали целую ночь. Люди пешком шли, бежали, скотину выводили – индюшек, коров".
Майя из княжеского рода, дочь абхазского аристократа Леонтия Ачба. В двадцатилетнем возрасте вышла замуж за грузина Харона. Тогда, по ее словам, национальный вопрос в Абхазии не стоял. Все изменилось в начале девяностых. Люди стали опасаться друг друга, вспоминает Майя. И признается: ей тоже было страшно ехать в Тбилиси, даже с мужем грузином.
В столице Майя и Харон нашли комнату в бывшем интернате для глухонемых. Появление здесь абхазки не осталось незамеченным среди соседей-грузин, таких же беженцев, вспоминает теперь уже с улыбкой Майя:
"Пошел слух, мол, здесь абхазка живет. Но в основном все с уважением. Лишь один раз нашлась женщина, которая начала возмущаться: "Что тебе, абхазке, здесь нужно, не могла там остаться?" Я ей не ответила, а женщины, которые были рядом, начали заступаться за меня. Стыдили ее, мол, как тебе не стыдно, что ты говоришь? Ну, а я даже не обиделась, ведь кто как думает".
Пока мы беседовали с Майей, к ней несколько раз заглянули соседи. Выяснилось, что предприимчивая женщина оборудовала на месте небольшой продуктовый ларек. Самым большим спросом у живущих здесь беженцев пользуется абхазская аджика. Ее Майя готовит сама. По рецепту, которому ее обучили в Очамчирэ. Как раз за аджикой и заглянула Мзия Бокучава – беженка из Гульрипши:
"С ее стороны это был поистине героический поступок. С пятью детьми она приехала в Тбилиси, не зная, что ее ждет. Конечно, простые люди ни при чем, но все же понимаю, что она могла чего-то опасаться. Как ее встретят? Как относиться будут? Кстати, у нас здесь еще одна соседка есть, Иамзе, она сюда свою маму-абхазку привезла. Несмотря ни на что, в нас нет ненависти".
Пока мы беседовали с Майей, ее супруг сидел рядом, не проронив ни слова. Лишь только улыбался и время от времени кивал головой в знак согласия. Недавно ему сделали операцию, и какое-то время Харон не сможет говорить. Общается с Майей и детьми через записки. Перешел на эпистолярный жанр, шутит его супруга. Через пару минут он протянул записку и мне. На тыльной стороне тетради размашистым почерком Харитон Кварацхелия подвел итог нашего разговора:
"Не боялся, потому что знал: если даже что-то, я здесь для чего? Моя жена ведь княжна! Все, с вопросами хватит! Наш домашний ликер не пробовал?"
Стихотворение на абхазском, написанное грузином Мирианом Мирнели. Пенсионерка Майя Ачба, зачитавшая несколько строк из маленькой книжицы, рассказывает: стихи на абхазском для нее, словно частица родного края, который она вместе с мужем и детьми покинула двадцать лет назад. Говорит: день, когда уезжали, помнит, словно вчерашний:
"Мы в тот день поехали в Гали. Там у нас родственники. Только легли часов в 11-12 – кричат: "Очамчирэ взяли! Нужно уходить!" Мы все, что с собой было, покидали в машину. Что взяли, даже сами не знаем. Из Гали до Зугдиди мы ехали целую ночь. Люди пешком шли, бежали, скотину выводили – индюшек, коров".
Майя из княжеского рода, дочь абхазского аристократа Леонтия Ачба. В двадцатилетнем возрасте вышла замуж за грузина Харона. Тогда, по ее словам, национальный вопрос в Абхазии не стоял. Все изменилось в начале девяностых. Люди стали опасаться друг друга, вспоминает Майя. И признается: ей тоже было страшно ехать в Тбилиси, даже с мужем грузином.
В столице Майя и Харон нашли комнату в бывшем интернате для глухонемых. Появление здесь абхазки не осталось незамеченным среди соседей-грузин, таких же беженцев, вспоминает теперь уже с улыбкой Майя:
"Пошел слух, мол, здесь абхазка живет. Но в основном все с уважением. Лишь один раз нашлась женщина, которая начала возмущаться: "Что тебе, абхазке, здесь нужно, не могла там остаться?" Я ей не ответила, а женщины, которые были рядом, начали заступаться за меня. Стыдили ее, мол, как тебе не стыдно, что ты говоришь? Ну, а я даже не обиделась, ведь кто как думает".
Пока мы беседовали с Майей, к ней несколько раз заглянули соседи. Выяснилось, что предприимчивая женщина оборудовала на месте небольшой продуктовый ларек. Самым большим спросом у живущих здесь беженцев пользуется абхазская аджика. Ее Майя готовит сама. По рецепту, которому ее обучили в Очамчирэ. Как раз за аджикой и заглянула Мзия Бокучава – беженка из Гульрипши:
"С ее стороны это был поистине героический поступок. С пятью детьми она приехала в Тбилиси, не зная, что ее ждет. Конечно, простые люди ни при чем, но все же понимаю, что она могла чего-то опасаться. Как ее встретят? Как относиться будут? Кстати, у нас здесь еще одна соседка есть, Иамзе, она сюда свою маму-абхазку привезла. Несмотря ни на что, в нас нет ненависти".
Пока мы беседовали с Майей, ее супруг сидел рядом, не проронив ни слова. Лишь только улыбался и время от времени кивал головой в знак согласия. Недавно ему сделали операцию, и какое-то время Харон не сможет говорить. Общается с Майей и детьми через записки. Перешел на эпистолярный жанр, шутит его супруга. Через пару минут он протянул записку и мне. На тыльной стороне тетради размашистым почерком Харитон Кварацхелия подвел итог нашего разговора:
"Не боялся, потому что знал: если даже что-то, я здесь для чего? Моя жена ведь княжна! Все, с вопросами хватит! Наш домашний ликер не пробовал?"
