Тбилисская подземная жизнь скучна и однообразна. За пять десятков лет своего существования душные и шумные станции метро внешне почти не менялись. Метрополитеном сегодня пользуются люди с маленьким, реже – средним достатком.
Моя героиня по прозвищу Зизи – худощавая блондинка средних лет – поставила себе фантастическую цель: напоминать этой, погруженной в ежедневную суету массе людей о существовании иного, духовного плана реальности. Каждое утро она спускается в метро, садится в вагон и ездит, пока не закроются станции, рисуя своих случайных попутчиков. В руках у нее всегда мягкий карандаш и стопка белых листов альбомного размера.
"Это экстремальное рисование, – увлеченно объясняет мне художница. – Я рисую в течение двух-трех минут, не больше. Это время от одной остановки до другой. За эти несколько минут я должна успеть нарисовать хотя бы одного-двух людей, чтобы собрать копейки и купить на них что-то для дома, а еще карандаш и бумагу".
На Зизи в поезде смотрят, как на помешанную. Она садится на свободное место на скамье, быстро черкает что-то на листе, показывает набросок человеку, а потом смущенно протягивает ему руку с просьбой подать мелочь.
За день в правом кармане потрепанного плаща собирается тяжелая пригоршня мелких монет. Деньги для нее не главное, говорит Зизи, она была бы рада просто дарить свои рисунки. Но это единственный заработок, который кормит ее и единственного сына.
"Я вообще никогда сюда не приходила, потому что раньше мы не нуждались. Я даже не знала, где находятся станции метро. Но вот однажды, когда я вошла сюда, у меня как раз были с собой бумага и карандаш, и я начала рисовать. Нарисовала и показала попутчику, вот как сейчас это делаю. Это понравилось, и мне дали денег. Вот так я и начала зарабатывать…"
Прежде чем "уйти в метро", Зизи почти десять лет рисовала в престижных тбилисских студиях. Масляными красками на холсте она писала пейзажи и натюрморты. Под картинами стояли ее подписи с настоящими именем и фамилией – Лиана Заридзе. Она устраивала одну персональную выставку за другой, ее работы попадали в местные и зарубежные каталоги.
Два десятка лет назад все изменилось почти в одночасье. В дни гражданской войны в Тбилиси здание Союза художников на центральном проспекте города превратили в оружейный склад. После двух недель перестрелок и уличных боев горожане долго не могли прийти в себя. Неудивительно, говорит Зизи, что жителей столицы перестало волновать искусство. Ее картины тоже никому не были больше нужны.
"Сейчас очень плохое время, – говорит Зизи. – Художникам лучше вот так зарабатывать, чем где-то просто стоять, и один Бог знает, дадут денег или нет. Вот у тебя есть какая-то интересная картина, и ты хочешь продать ее за 100 долларов. Не продается! О каких 100 долларах речь, иногда бывает, что даже за 20 лари никто не берет".
Многие ее коллеги довольно быстро сориентировались в новых условиях и решили сменить род занятий. В отличие от них, Зизи категорически отказывалась бросить свое дело. Но сколько бы она тогда ни работала, как бы ни старалась, покупать ее картины никто не хотел.
"Очень трудно было мне, очень трудно... Были моменты, когда я почти решалась бросить рисование, потому что ничего не могла заработать. А вот в метро ко мне вернулось желание рисовать".
Зизи редко выходит на улицу. На ногах туфли далеко не последней модели, и на пару размеров больше нужного, но зато с каблуками. Темно-синее платье в крупный белый горошек подарила щедрая соседка. Бледная шея спрятана под черной легкой шалью, а волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Зизи очень старается выглядеть достойно, какими бы тяжелыми не оказывались ее обстоятельства.
За семь лет в тбилисском подземелье она умудрилась нарисовать около шести миллионов человек. Некоторых Зизи рисовала дважды, а то и чаще.
"Ни один рисунок не похож на другой – у каждого в этот момент свои мысли. Кто-то задумчив, другие – улыбаются, но у всех на лице есть какой-то отпечаток их личного горя. Да, может быть, сейчас они счастливы, но когда-то ведь они кого-то теряли, нет такого человека, кто не терял…"
В метро, говорит Зизи, ездят довольно жесткие люди, но с одной характерной особенностью: они могут безучастно наблюдать за тем, как кто-то рядом с ними каждый день переносит страдания – от голода ли, болезни или чего-то еще. Но если человеку становится внезапно крайне плохо – он, допустим, теряет сознание, – к нему бросаются все без исключения, чтобы помочь.
Себя Зизи называет "художником-передвижником". Совершенно серьезно говорит, что подобно Репину, Васнецову и Куинджи продвигает высокое искусство в массы.
Все те несколько часов, что мы провели вместе, она одну за другой рассказывала истории из жизни известных творцов, которые ее вдохновляют. Они, объясняла мне Зизи, не разменивались на ежедневную суету, всю свою жизнь посвятили искусству.
Но мало кто в метро готов понять высокие идеи Зизи.
"Все это меня очень утомляет... Я же не просто так рисую, я рисую от души, вся отдаюсь, иногда даже забываю поесть. Сегодня, например, один раз только поела, совсем почти не ем. И вот так по 10-12 часов я нахожусь в метро".
Зизи не в обиде на то, что окружающие люди ее не понимают и чаще всего проявляют полное безразличие к тому, что она делает. Она верит, что с годами жизнь станет лучше, все вернется на круги своя, и в людях тогда снова проснется стремление к высокому искусству.
Моя героиня по прозвищу Зизи – худощавая блондинка средних лет – поставила себе фантастическую цель: напоминать этой, погруженной в ежедневную суету массе людей о существовании иного, духовного плана реальности. Каждое утро она спускается в метро, садится в вагон и ездит, пока не закроются станции, рисуя своих случайных попутчиков. В руках у нее всегда мягкий карандаш и стопка белых листов альбомного размера.
"Это экстремальное рисование, – увлеченно объясняет мне художница. – Я рисую в течение двух-трех минут, не больше. Это время от одной остановки до другой. За эти несколько минут я должна успеть нарисовать хотя бы одного-двух людей, чтобы собрать копейки и купить на них что-то для дома, а еще карандаш и бумагу".
На Зизи в поезде смотрят, как на помешанную. Она садится на свободное место на скамье, быстро черкает что-то на листе, показывает набросок человеку, а потом смущенно протягивает ему руку с просьбой подать мелочь.
За день в правом кармане потрепанного плаща собирается тяжелая пригоршня мелких монет. Деньги для нее не главное, говорит Зизи, она была бы рада просто дарить свои рисунки. Но это единственный заработок, который кормит ее и единственного сына.
"Я вообще никогда сюда не приходила, потому что раньше мы не нуждались. Я даже не знала, где находятся станции метро. Но вот однажды, когда я вошла сюда, у меня как раз были с собой бумага и карандаш, и я начала рисовать. Нарисовала и показала попутчику, вот как сейчас это делаю. Это понравилось, и мне дали денег. Вот так я и начала зарабатывать…"
Прежде чем "уйти в метро", Зизи почти десять лет рисовала в престижных тбилисских студиях. Масляными красками на холсте она писала пейзажи и натюрморты. Под картинами стояли ее подписи с настоящими именем и фамилией – Лиана Заридзе. Она устраивала одну персональную выставку за другой, ее работы попадали в местные и зарубежные каталоги.
Два десятка лет назад все изменилось почти в одночасье. В дни гражданской войны в Тбилиси здание Союза художников на центральном проспекте города превратили в оружейный склад. После двух недель перестрелок и уличных боев горожане долго не могли прийти в себя. Неудивительно, говорит Зизи, что жителей столицы перестало волновать искусство. Ее картины тоже никому не были больше нужны.
"Сейчас очень плохое время, – говорит Зизи. – Художникам лучше вот так зарабатывать, чем где-то просто стоять, и один Бог знает, дадут денег или нет. Вот у тебя есть какая-то интересная картина, и ты хочешь продать ее за 100 долларов. Не продается! О каких 100 долларах речь, иногда бывает, что даже за 20 лари никто не берет".
Многие ее коллеги довольно быстро сориентировались в новых условиях и решили сменить род занятий. В отличие от них, Зизи категорически отказывалась бросить свое дело. Но сколько бы она тогда ни работала, как бы ни старалась, покупать ее картины никто не хотел.
"Очень трудно было мне, очень трудно... Были моменты, когда я почти решалась бросить рисование, потому что ничего не могла заработать. А вот в метро ко мне вернулось желание рисовать".
Зизи редко выходит на улицу. На ногах туфли далеко не последней модели, и на пару размеров больше нужного, но зато с каблуками. Темно-синее платье в крупный белый горошек подарила щедрая соседка. Бледная шея спрятана под черной легкой шалью, а волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Зизи очень старается выглядеть достойно, какими бы тяжелыми не оказывались ее обстоятельства.
За семь лет в тбилисском подземелье она умудрилась нарисовать около шести миллионов человек. Некоторых Зизи рисовала дважды, а то и чаще.
"Ни один рисунок не похож на другой – у каждого в этот момент свои мысли. Кто-то задумчив, другие – улыбаются, но у всех на лице есть какой-то отпечаток их личного горя. Да, может быть, сейчас они счастливы, но когда-то ведь они кого-то теряли, нет такого человека, кто не терял…"
В метро, говорит Зизи, ездят довольно жесткие люди, но с одной характерной особенностью: они могут безучастно наблюдать за тем, как кто-то рядом с ними каждый день переносит страдания – от голода ли, болезни или чего-то еще. Но если человеку становится внезапно крайне плохо – он, допустим, теряет сознание, – к нему бросаются все без исключения, чтобы помочь.
Себя Зизи называет "художником-передвижником". Совершенно серьезно говорит, что подобно Репину, Васнецову и Куинджи продвигает высокое искусство в массы.
Все те несколько часов, что мы провели вместе, она одну за другой рассказывала истории из жизни известных творцов, которые ее вдохновляют. Они, объясняла мне Зизи, не разменивались на ежедневную суету, всю свою жизнь посвятили искусству.
Но мало кто в метро готов понять высокие идеи Зизи.
"Все это меня очень утомляет... Я же не просто так рисую, я рисую от души, вся отдаюсь, иногда даже забываю поесть. Сегодня, например, один раз только поела, совсем почти не ем. И вот так по 10-12 часов я нахожусь в метро".
Зизи не в обиде на то, что окружающие люди ее не понимают и чаще всего проявляют полное безразличие к тому, что она делает. Она верит, что с годами жизнь станет лучше, все вернется на круги своя, и в людях тогда снова проснется стремление к высокому искусству.
