Президент и премьер-министр начинают напоминать Пьеро и Арлекина (соответственно), которые носятся по сцене балаганчика, бьют друг друга деревянными мечами и истекают клюквенным соком. Юные зрители вздрагивают от напряжения и, вцепившись в подлокотники кресел, делают один из самых важных выборов в жизни – между хохочущим Арлекином и хнычущим Пьеро. Ну, а зрители постарше пытаются угадать, что же хотел сказать аудитории автор пьесы, он же главный кукловод, он же владелец театра и божьей милостью Карабас-Барабас всея Грузии, он же Бидзина Григорьевич.
Борьба за власть в нашей солнечной стране в основном опирается на советские традиции и по-прежнему напоминает схватку бульдогов под ковром. Правда, те бульдоги в СССР были размером с тиранозавра, а сейчас они помельче, да и коврик несколько обветшал, но главный принцип остался неизменным. Бои различных группировок за сферы влияния, за близость к верховному правителю, за источники дохода и.т.д. ведутся вдали от любопытных глаз с применением отнюдь не демократических методов. Так было и при Эдуарде Первом (это когда Шеви рулил советской Грузией), и при Эдуарде Втором (а это когда Шеви рулил Грузией независимой), и при Гамсахурдиа, и при Саакашвили.
Местные эксперты, словно советологи времен «холодной войны», почти никогда не владели полной информацией, а лишь вглядывались в очертания перекатывающегося под ковром клубка, пытаясь дорисовать картину происходящего. Два года назад этот коврик с бульдогами перенесли в гостиную Бидзины Григорьевича, а с недавнего времени президент Маргвелашвили и премьер Гарибашвили стали использовать его как татами, публично демонстрируя некое подобие борьбы нанайских мальчиков в исполнении пьяных привратников Шаолиньского монастыря.
Михаил Саакашвили обращался с законодательством как вивисектор-самоучка с бездомной кошкой; пришить все обратно, исправить все сразу непросто. Права и обязанности премьера и президента местами накладываются друг на друга, и двусмысленные с юридической точки зрения ситуации возникают постоянно. Но разве это достаточная причина для того, чтобы два руководителя столь высокого ранга каждую неделю обменивались эмоциональными, чуть ли не истеричными заявлениями, в подтексте которых всегда присутствует ярко выраженное желание унизить оппонента. Они метят друг в друга, но попадают по авторитету благодетеля, который, совсем недавно преодолев сопротивление большей части сторонников, лично втащил этих милых, но беспокойных молодых людей на вершину Олимпа.
Важно понимать, что Иванишвили нужно ровно пять минут для того, чтобы положить конец этой сваре, равно как и политической карьере любого из фигурантов. Но он не вмешивается, и подчеркнуто демонстративное противостояние продолжается, несмотря на то, что оно вредит и «Грузинской мечте», и самому Иванишвили. Оно не может перерасти в полноценный кризис – полномочия президента слишком малы, а его влияние на широкие массы избирателей и парламент весьма ограничено. Так к чему же эти сцены? Неужели дело всего лишь в неуемной амбициозности или в попытке подменить реальную политическую борьбу ее имитацией, показав телезрителям схватку этих нанайских мальчиков вместо схватки тех самых бульдогов?
Отличие нового режима от предыдущих не только в относительной мягкости и рассудительности; есть еще один нюанс. Иванишвили неоднократно отмечал, что ему не нужна внесистемная, деструктивная, как он выражается, оппозиция, но, судя по всему, он не намерен повторять ошибок предшественников. Шеварднадзе в свое время изолировал «звиадистов» от большой политики, не оставив им ничего, кроме безысходной ненависти, отрицания всей системы и попыток ее расшатать. Саакашвили стремился к полной маргинализации целого ряда оппонентов и строил своего рода берлинскую стену для их сдерживания, но в итоге изолировал и замуровал сам себя. Вообще, фактическая однопартийность часто подталкивает правителей к недальновидным стратегиям. А вот Иванишвили, судя по ряду признаков, вероятно, откажется от создания очередного «политического гетто». Власти, безусловно, будут и дальше громить бывшую правящую партию, не допуская ее усиления и восстановления в прежнем виде, но отдельным лидерам и целым группам «националов», скорее всего, предоставят своеобразный коридор для выхода из окружения и возможность реинтеграции в политическую жизнь на новых условиях.
Судя по СМИ и социальным сетям, вначале «националы» смеялись над Маргвелашвили, затем он начал им нравиться и вот они уже помещают эту слабую, априори несамостоятельную фигуру в самый центр сложных политических расчетов, а завтра, возможно, двинутся навстречу президенту, отдаляясь от бесплодных грез о «грузинском майдане» и беспощадном реванше к дозволенной в рамках системы оппозиционности и в меру буйному, но неопасному диссидентству. Они так долго мечтали о расколе в правящей коалиции, что вполне могут (и, возможно, готовы) принять желаемое за действительное. Иногда следует дать противнику ложную надежду, как сказал бы Сунь-цзы в приватной беседе с Лао-цзы.
Политические комментаторы как-то уж слишком одновременно принялись рассуждать о двух политических полюсах, возникающих вблизи премьера и президента. Если так, то они создаются на пустом месте на основе высосанного из пальца конфликта и, скорее всего, не только для того, чтобы сбить с толку отдельно взятых «националов» или иностранных партнеров, а для принуждения к системности всех политически активных групп без исключения, будь то местные западники, почвенники или остро- и тупоконечники. Если они начнут оперировать в рамках новой системы координат, то вскоре попадут в зависимость от того или иного (и неважно какого) выдвиженца Иванишвили и примут правила игры, которые исключают сколь-нибудь серьезную дестабилизацию режима. Возможно, речь идет о более тонком замысле, чем одноразовое распределение голосов избирателей между двумя воображаемыми полюсами, как на выборах 1999-го, когда «Союз граждан» Шеварднадзе и «Возрождение» Абашидзе продемонстрировали весьма впечатляющее единоборство правой и левой руки.
А может там, на сцене, не Пьеро и Арлекин, а два гамельнских крысолова? Или даже три, если взглянуть на Ираклия Аласания, который беспокойно ерзает на скамье запасных. Вот зазвучала одна флейта, и вслед за ней вступает другая. Впрочем, право на существование имеет и иная версия, в рамках которой крестный отец и «капо ди тутти капи» утратил чутье и контроль и настолько ослаб, что позволяет «консильери» и «капореджиме» прилюдно плевать друг в друга, позоря честь семьи и его имя. Только вот вряд ли найдется смельчак, который расскажет об этом предположении самому Дону, глядя ему в глаза.
нения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
