5 сентября 2004 года мы с коллегой Олегом Кусовым вылетели во Владикавказ. К тому времени страшные кадры штурма школы номер один уже обошли агентства, коллеге Юре Багрову не давали работать спецслужбы. Кусов – военный журналист, и он родился в Беслане; я бывший врач. Поэтому мы решили, что должны лететь. Когда самолет заходил на посадку, Олег сказал: смотри, вот из этого леса пришли боевики. Картина напомнила мне полеты на санитарной авиации над Воронежской областью; топография теракта была наглядно проста, а размеры места действия так скромны, что это вызывало единственный вопрос: почему здесь никак не могут найти террористов? Нас встречал общий друг, фотограф Максим Мармур: Багров не мог выезжать за пределы Владикавказа, во время обыска у него отобрали паспорт (а также компьютер, диктофон и все рабочие записи). Через час мы поехали обсуждать рабочую схему в местное кафе, Олег и Юра тихо сказали: ведем светскую беседу, ужинаем и уходим. На улице они объяснили, что столик рядом с нами был занят парнями из ФСБ. В Юриной машине были “жучки”. Парни показали, как выглядит прослушка на мобильнике; мы часто выключали телефоны. Утром следующего дня мы отправились к школе номер один. Там я отсняла две пленки на простую "мыльницу", вот выбранные фото того времени. Это школьный двор (часть вещдоков еще сохранялась для следователей) и то, что осталось от спортзала и классов.
Беслан. Школа №1, 6 сентября 2004
Мы записывали людей, пришедших на пепелище, бродящих там с растерянными, опрокинутыми лицами. Это были бесланцы и владикавказцы, это были люди из соседних регионов, специально приехавшие увидеть руины школы и импровизированный мемориал с бутылками воды, цветами и игрушками. Мы записывали плачущих родителей. Мы входили в дома рядом со школой. Она, собственно, окружена трех- и четырехэтажными жилыми домами. Нас впускали в квартиры, не отказывали, люди хотели говорить. Это были небедные, очень чистые квартиры и хорошо одетые женщины. Беслан вообще довольно обеспеченный, красивый город с индустриальной архитектурой модерна, а Первая школа считалась лучшей, особенно по английскому языку, сюда даже возили детей из Владикавказа.
Потом мы пошли в больницы. Олег – в госпитали Владикавказа и отделения переливания крови, я – в реанимацию и ожоговое Бесланской районной больницы, к патологоанатомам. Мы записывали раненых детей и взрослых, хирургов и медсестер. В центральной больнице Владикавказа мне встретился лейтенант ФСБ, который говорил со мной минут двадцать, медленно плакал. Он сказал: мы все абсолютно изменились за эти дни. Через день мне встретился другой лейтенант, он пытался выгнать меня с железнодорожного тупика на окраине города, там проходили опознания тел погибших, мне удалось записать несколько реплик молодых солдатиков из Ростова, которые стояли в охране, и не слова, а скорее стон людей, которые пытались опознавать своих. Рефрижератор открывался, солдаты выносили тела, медики их разворачивали. Несмотря на холодильники, трупный запах был вполне отчетлив. Помню и железнодорожные запахи, асфальт и мазут. Солнце было очень ярким, южная природа продолжала оставаться красивой. На улицах Владикавказа и Беслана висели самодельные плакаты с портретами детей и просьбами помочь в розыске. Самые страшные рассказы были о том, что кто-то видел ребенка, которого только что похоронили. Мы записывали людей на кладбище; хоронили и по мусульманскому, и по православному обряду. Примерно две недели подряд в сентябре 2004 года в эфире Радио Свобода звучали репортажи из Беслана, которые представляли собой голоса свидетелей катастрофы.
Логика наших интервью хорошо видна в этой программе, собранной после всех эфиров. Мы назвали ее “Город ангелов”, не зная, что скоро так назовут участок кладбища с новыми могилами. К тому времени появилась песня рэпера Денислама Дудова, ей заканчивается программа.
В последний день я пошла в мечеть Владикавказа. Там оказалось несколько молодых людей. Из разговора с ними я поняла, что постсоветские новые мусульмане немногим отличаются от новых православных: если говорить коротко, им не хватает образования, но хватает предрассудков. Когда я летела в Беслан, то хотела понять, что такое Басаев, который представлялся мне исчадием ада. В Беслане я поняла, что Басаев – это фигура, полностью встроенная в постсоветский мир; никакого внешнего исламского терроризма для нас не существует, весь террор нулевых – лишь продолжение советской модели насилия. Собственно, мои наблюдения подтвердил потом 2008 год в Грузии и нынешний военный конфликт на Востоке Украины.
Через год мы сделали еще одну программу, она называлась "Город ангелов. Черная годовщина". Олег Кусов на этот раз ездил в Беслан один. Здесь уже говорится об ответственных за расследование.
В день монтажа по дороге в метро я услышала разговор двух москвичек: “зачем эти … бабы к нам лезут”? (имелось в виду обращение “Матерей Беслана” к российскому президенту; был употреблен уничижительный эпитет, означающий кавказскую национальность). Этот диалог столичных жительниц среднего возраста незабываем и кажется мне актуальным для общественного климата в России через 10 лет после Беслана.
