ПРАГА---71 год назад, 23 февраля, в коммунистический праздник – День Красной Армии – вайнахи – чеченцы и ингуши спешно были выселены из родных мест. Чеченский режиссер Руслан Коканаев снял художественный фильм о депортации еще в прошлом году, но Министерство культуры России запретило показ фильма на территории страны. Чиновники сочли, что эта, по их мнению, вымышленная история может способствовать разжиганию межнациональной розни. Об этом мы побеседовали с кинорежиссером Русланом Коканаевым.
Руслан Коканаев: Я, конечно, предполагал, что будут какие-то проблемы со съемкой картины и изложением всех фактов, которые происходили. Там же происходило много всякого вопиющего. Но дело в том, что такого рода картины невозможно снимать, изолировавшись от власти, поэтому, конечно же, я обратился в официальные органы и дома, и в Москве. После того как сценарий был готов, я в первую очередь сходил с ним в парламент, поговорил с руководителями нашего парламента, они одобрили. Потом я направил письмо в комитет по кинематографии при Министерстве культуры России с приложением сценария. Они мне выдали удостоверение национального фильма, и вроде бы все было хорошо – не было никаких проблем во время съемок картины. Я почувствовал некоторое напряжение в конце фильма, когда мы стали приближаться к финальной сцене – сожжению Хайбаха, – потому что мы не особо распространялись о том, что будем именно такие сцены снимать подробно. Потом уже мы попытались как-то смягчить финал картины. После того как монтаж картины был завершен, начали поступать предложения убрать эти сцены.
Амина Умарова: Что вы имеете в виду под словом «смягчить»?
Руслан Коканаев: Там было много таких моментов, о которых надо было бы рассказать, но мы живем в сегодняшнем сложном мире, мне самому не хотелось настраивать людей друг против друга, показывать там чересчур жестокие сцены, которых было очень много. Например, описывается, что детей, которые выползали из этой конюшни, брали и бросали назад; когда голодные дети плакали в этой конюшне вторые сутки, Гвишиани отвечает: «сейчас накормим всех», и т.д. Много таких моментов, которые могли бы озлобить людей. Но, тем не менее, саму историю мы пытались показать. Естественно, некоторые моменты туда не вошли. Та картина, которая сейчас «гуляет» в сети, – это техническая версия, которую я привез домой для того, чтобы показать по требованию контролирующих органов в прокуратуре и где-то еще. Потом она каким-то образом попала в сеть. Официального разрешения на прокат мы не получили. После монтажа ко мне подходили несколько человек и говорили, чтобы я убрал расстрел людей в больнице, спрашивали, какой протяженности будет эпизод с конюшней.
Амина Умарова: Вы имеете в виду людей из власти?
Руслан Коканаев: Нет, из власти не подходили напрямую, но разговоры-то были оттуда. Приходили наши ребята, которые работали с нами, довольно серьезные люди, много лет работающие в кино. Говорили, чтобы я убрал то-то и то-то. Я видел картины в России и пострашнее и не знаю, почему такая реакция именно на нашу картину.
Амина Умарова: Говорят, что это «историческая фальшивка». Вы получили официальный ответ из Министерства культуры России, что в НКВД нет подтверждения этому факту. Но был Мальсагов, который первый пробрался к Хрущеву, по инициативе которого была создана комиссия, которая два раза проводила там раскопки и нашла останки. Было возбуждено дело, но, тем не менее, дело не было доведено до конца. Не чувствовали ли вы, что это еще одна попытка, дабы эта история не всплыла?
Руслан Коканаев: Конечно, чувствовал и чувствую сейчас. Дело в том, что глупо говорить, что этого не было, когда существуют целые села, где живут дети погибших там людей. Я на своей странице в «Фейсбуке» опубликовывал старые видеоматериалы свидетелей, которые там в то время были, включая и председателя тогдашнего исполкома селения Хайбах. Есть видеоматериалы, в достоверности которых можно убедиться, проведя экспертизу. Живы дети этих людей, жива дочь тогдашнего председателя сельского исполкома, жива жена Мальсагова – у меня есть видеорепортаж, в котором она дает интервью, мы с ней разговаривали примерно полтора часа, и она все рассказала. Поэтому говорить, что этого не было, по крайней мере просто безнравственно по отношению к тем людям, которые там погибли, и их родственникам, как если мне завтра скажут, что моего отца не существовало вообще. Сейчас эти обсуждения прекратились. Ранее в интернете об этом многое говорилось, в частности, один человек из Санкт-Петербурга писал, что не было этого и не могло быть никак. Но куда девать людей, которые являются свидетелями. До сих пор живы люди, которые побывали в депортации, – они же тоже это знают. Я знаю, что даже есть люди, которые живы до сих пор, видевшие это своими глазами, они просто боятся об этом говорить. Последний свидетель в нашей картине Мумади Эльгакаев тоже был реальным свидетелем. Это человек, которого живым вытащили из этой конюшни, и он до последних дней своей жизни тоже боялся говорить об этом, опасаясь, что с ним могут что-нибудь сделать. Недавно я ездил в село, собирал людей, разговаривал с ними, даже сегодня были люди, которые отказались что-либо говорить на эту тему.
Амина Умарова: Волею судьбы ваш фильм оказался теперь фестивальным фильмом. Вы его можете показывать за границей?
Руслан Коканаев: Да, могу.
Амина Умарова: Уже показывали его?
Руслан Коканаев: Он был показан на Варшавском кинофестивале, а также в Берлине. Он был показан на Московском кинофестивале в России, но заниматься вплотную этим делом – фильм-то нужно продвигать – у меня в данном случае не было возможности, поэтому я попросил об этом своих земляков, проживающих в Европе, и они этим занимаются. Уже к 23 февраля два-три общества во Франции, Германии попросили у меня разрешения, и я разрешил показать там картину.
Амина Умарова: Я знаю, что с этим фильмом связан финансовый скандал. Кто финансировал съемки фильма и почему вдруг потом это вылилось в такой скандал с Эркеновым?
Руслан Коканаев: Я не знаю о таком скандале. У нас с Эркеновым подписан контракт, который мы полностью выполнили, компания все проплатила. Очевидно, Эркенову кто-то обещал дополнительно какие-то гонорары, поэтому эти претензии он должен предъявить тем, кто ему обещал. Так как Эркенов работал хорошо, у меня к нему нет никаких претензий. Со стороны нашей кинокомпании мы выплатили даже больше, чем было прописано в контракте.
Амина Умарова: Сам он отказался с нами разговаривать. Я хотела бы вас спросить: есть ли у вас в планах еще снимать фильмы, связанные с историей вашего народа?
Руслан Коканаев: Да, конечно. Сейчас я работаю над сценарием о маленьких детях, которые остались в депортации и решили идти домой пешком. Это действительно реальная история – они пришли домой, и история о том, как они добирались оттуда. В принципе, работа уже на стадии завершения, но дело в том, что такого рода проекты нуждаются в спонсорских деньгах. Надеяться на государственное финансирование мне, в частности, не приходится, потому что я видел, что происходило во время этого проекта, поэтому, конечно, есть мечта снимать еще. Надо же снимать то, что востребовано, чего ждут люди. Время и режимы могут говорить что угодно, но то, что находится в душах людей, невозможно какими-то лозунгами или разговорами затушевать. Нужно снимать и говорить о злободневном, о том, что у тебя внутри горит. Делать фильм по заказу, по накатанной линии, снимать про Отечественную войну, про хорошую жизнь тоже нужно, но при этом нельзя не говорить о недостатках, потому что человек, оглядываясь в прошлое, планирует свое будущее. Нельзя, не называя ошибок прошлого, планировать будущее, потому что это прошлое потом обязательно возвращается – это правило жизни. Поэтому картина «Приказано забыть», начиная с самого названия, говорит о том, что, когда была депортации 44-го года, причины-то были те же самые, которые не дают развиваться стране, когда желание одного человека становилось законом вопреки Конституции и всех норм морали. С этим надо как-то бороться. Бороться с этим с оружием в руках, воевать? Я могу так это делать, кто-то делает по-другому, поэтому в любом случае, конечно, надо защищать свой народ, чтобы в будущем таких вещей не повторялось. А защищать его можно только таким образом.
Амина Умарова: Руслан, допустим, это было 71 год назад. А если взять Алды или село Комсомольское (по-чеченски Саади-Котар), что там происходило? Появился ли у вас какой-то опыт, чтобы снять фильм, чтобы вам потом не говорили, что это «историческая фальшивка»? Вы извлекли какой-то урок из того, что было?
Руслан Коканаев: Говорить о том, что картина «Приказано забыть» о событиях Хайбаха является «исторической фальшивкой» – верх глупости. Сказав это, они совершили большую глупость, а почему – будет ясно чуть позже. Я, конечно же, хотел бы снять фильм о прошедшей войне, но, понимаете, опять же любое произведение должно заставлять зрителя думать о причинах того, что произошло, о перспективах. Любая картина и произведение ценно только тогда, когда люди думают об этом, как-то исправляют свою жизнь, и потом огромное количество людей задают себе много вопросов и поступают как-то адекватно в жизни. Я хотел бы снять картину не только о чеченской, но и о русской трагедии и трагедии многих политиков, которые в этом оказались замешаны. Для меня произошедшие события – это огромная трагедия, прежде всего. Вот об этом я бы хотел снять фильм. Но, опять же, для таких проектов нужно искать спонсоров. Я надеюсь, что с божьей помощью я смогу что-то сделать.
