Выборы в непризнанной стране – немного игра. Как и вообще многое из того, что происходит в непризнанных странах. Все, что у других обычно и серьезно, здесь, даже превращаясь в такую рутину, все равно протекает в жанре праздника непослушания. С налетом все той же игры, в которой важно то, что вроде бы важным быть не обязано. И наоборот.
Выборы в Нагорном Карабахе – давно обыденность. Даже руководство страны предпочитает называть их очередными и проходными. Будто уходя от подозрений в том, что речь может идти о начале большой смены политической модели вообще, тем более что в Армении такая смена вех вот-вот начнется. Там, где все немного игра, даже тектонические ожидания будто не всерьез и не для реальности, потому что главная реальность – это вызов всем тем, кто предпочитает не признавать. Выборы на наших широтах вообще не совсем для того, как известно, для чего их принято проводить в других местах. А в Карабахе они и вовсе как новый акт непрестанного доказательства, и это выгодно отличает непризнанные выборы от признанных по соседству в Армении или, наоборот, в Азербайджане, где у них нет даже такого ритуального смысла.
Поэтому интрига здесь начинается не после закрытия избирательных участков, а задолго до их открытия. Результат, как везде по указанному соседству, сенсацией стать не обещает. Хотя некоторое время можно посмаковать нюансы. Скажем, успех дашнаков, которых начали было забывать, а они взяли и вышли на второе место. И уже никто не улыбается намерению их лидера через два года так же удивить всех на выборах президента. Но с тем вниманием, с которым болельщики ожидают новостей о счете, там, где все понарошку, важнее другое. Например, количество зрителей. Откуда они. Важен не результат, а текст заявления Госдепартамента по поводу выборов, результат которых опять не интересен. И здесь нюансы так же важны, как в день 24 апреля: произнесет Обама слово «геноцид» или придумает эвфемизм, и каким будет этот эвфемизм?
Американцы сказали, что выборы нелегитимны. Хоть и добавили, что народ, по идее, все равно как-то должен решать свою судьбу. Ничего нового: двусмысленно, но, по сути, ясно и логично. И понятно, почему никакого официального внимания нет.
Россия не сказала ничего. Вообще. Ни за, ни против. И не прислала депутатов. Да что депутатов – ни одной камеры с самого захудалого телеканала, ни одного репортера.
Карабахцы переглянулись. Пожали плечами. Не без досады. И забыли.
Понятно, что парламентские выборы, да еще в Карабахе, вряд ли заставят учащенно биться сердце россиянина. Но даже в этом большом и сложном мире остаются, к счастью, очень простые вещи. Например, те, что называются позицией. Со своей логикой. Можно соглашаться с тем, что правила игры устарели. Но хотя бы формально им следовать, чтобы по крайней мере сохранить шанс говорить на общем языке. Можно, если угодно, наоборот, решительно объявить себя врагом лицемерия и правила не соблюдать решительно и последовательно, и это тоже позиция. Можно, в конце концов, признать Карабах и обвинить всех остальных в двойных стандартах. И это будет позицией.
Москва предпочитает обходиться без таковой. Полагая, что таким образом выгодно занимает сразу несколько и на любой вкус и случай. Она не признает ни Карабах, ни выборы, так же, как и все остальные, но и не совсем так, а примерно так же, как признавала до поры целостность Грузии.
Ритуал для того и существует, чтобы его нарушать. Но если и это считать позицией, что не запрещено, нужна какая-то логика. И она у Москвы, возможно, есть. Правда, не очень политическая. Возможно, слишком бравурным и однозначным было ее поведение в Ереване в дни столетия геноцида. Российский президент был, возможно, слишком прям и однозначен, чтобы Кремль не задумался о необходимости баланса. Особенно когда «Южный поток» провалился, а сюжет с «Турецким» будто специально пишется во славу скептиков, предупреждавших, что по сравнению с турками украинцы – воплощение покладистости. И можно только с трепетом вообразить ответ, которого удостоился бы любой осмелившийся предложить Москве, рассуждающей о геноциде, обратиться к истории и практике своего имперского самоутверждения. Любой – кроме, как выяснилось, Анкары. Она не подбирала слов и Москва тоже. Лишь миролюбиво высказала надежду на то, что конструктивным отношениям подобный обмен мнениями не повредит. А вот излишнее внимание к карабахским выборам, как могли счесть в Москве, повредить очень даже могло. Особенно когда переговоры совсем забуксовали и сомнения в отправке российских депутатов в Карабах пульсировали, словно в ритмах этой пробуксовки.
А теперь выборы прошли, и, похоже, с ними закончились мучительные поиски балансов. Путин выступил в Ереване и не мог не выступить: без него столетие уж слишком начинало позиционировать себя в планетарном масштабе, будто и нет никакого евразийского братства, в которое надо было возвращать дух и букву церемонии в правильное русло. Получилось. Настолько, что теперь Москва даже не стала объяснять своему партнеру свое полное отсутствие на выборах в Карабахе. Тем более что Ереван, в отличие от Анкары и Баку, никаких объяснений и не требует. Степанакерт тем более.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
