29 мая исполнилось 24 года со дня принятия Акта о государственной независимости Южной Осетии. За прошедшие годы термин «независимость» имел несколько смысловых оттенков.
Южная Осетия никогда не стремилась к суверенитету, кажется, не стремилась даже тогда, когда его объявляла. Перед провозглашением независимости была попытка остаться частью Грузии в виде субъекта федеративного государства. Не получилось. Потом осетины стремились остаться отдельной от Грузии частью СССР. Когда и это не удалось, они провозгласили суверенитет. Выглядело это не как выверенный курс на построение независимого государства, но как способ отделиться от Грузии. Это был такой сепаратизм поневоле, где под термином «независимость» следует понимать стремление людей отстоять свое достоинство, сохраниться.
В таком состоянии республика находилась до последнего. На референдуме 2006 года почти сто процентов населения одновременно проголосовали за присоединение к России и за суверенитет Южной Осетии. А по сути – за отделение от Грузии без четких планов на будущее. В принципе, это в основе аргументации тех, кто сегодня выступает за вхождение Южной Осетии в состав России. Они говорят своим оппонентам: «Ребята, о каком суверенитете вы тут говорите? Вы мечтали выйти из Грузии и держаться от нее подальше? Быть в составе РФ – значит удалиться от нее на максимальное расстояние».
Эта позиция подкреплена мифом о вековой мечте разделенного народа. О том, что эта мечта была сформулирована совсем недавно как аргумент в пользу легитимности отделения от Грузии, в личных беседах никто не опровергает или почти никто. Правда, говорить об этом не принято, потому что как-то неправильно, неприлично, ведь части народа всегда должны стремиться к объединению. На деле же и южане, и северяне говорят, что в условиях административной обособленности всем спокойнее, комфортнее, выгоднее.
Противники присоединения появились лишь после признания независимости со стороны России и принятых ею на себя обязательств по обеспечению безопасности Южной Осетии, когда термин «суверенитет» получил качественно новое наполнение. Он больше не предполагал выживание, но сулил новую жизнь, новый статус. Он стал достоянием, завоеванием.
Иллюзия суверенитета стала потихонечку растворяться в коррупционной вакханалии послевоенных восстановительных работ и превратилась в дымку после отмены президентских выборов 2011 года по отмашке из Москвы. Всем стало ясно, что не бывает дотационных суверенитетов. Вдруг выяснилось, что Россия – это не только спасительница и кормилица, это еще и шустрые, нахрапистые парни, властные и бесцеремонные. Дружить с теми, кто сильнее, сохраняя при этом достоинство, можно, но только если у вас безупречная позиция и чистые руки. А если вы беспринципный плут, то вам очень скоро укажут на ваше место. Это еще одно открытие на пути к суверенитету – он невозможен без ответственного политического класса.
В итоге независимость превратилась в привилегию. Формальный статус независимого государства как привилегия перед прочими субъектами России. Этим можно пользоваться. И в этом смысле вопрос предстоящего референдума о присоединении к России можно перефразировать так: «Согласны ли вы отказаться от привилегий?»
Но есть и еще одно смысловое наполнение термина «независимость», о котором я слышал в Цхинвале. Это отложенный до лучших времен проект. Это актив на будущее. Для тех, кто придет, быть может, лет через 20 и будет способен реализовать этот статус в полной мере.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
