Сегодня в Абхазии – памятный рабочий день, именуемый Днем защитника Отечества. Он приурочен к началу грузино-абхазской войны 1992-1993 годов, которую у нас называют Отечественной войной народа Абхазии.
Я ежегодно посвящаю этой дате свои статьи, стараясь, естественно, не повторяться. И последнее нетрудно, ибо при словах «четырнадцатое августа» у любого жителя Абхазии старшего и среднего поколений всплывает в памяти множество воспоминаний и ассоциаций, и у этой темы множество аспектов.
Правда, пару недель назад я был немало удивлен, прочтя на сайте «Sputnik Абхазия» перечисление различных катаклизмов и столкновений, которые происходили в последние десятилетия в августе. Там даже есть такая фраза: «Результатом военного переворота в Египте стали массовые столкновения 14 августа 2013 года». А вот про начало грузино-абхазской войны – ни слова. Хотите верьте, хотите проверьте, набрав в поисковике название этой публикации «Кровавый август: мировые катастрофы конца лета». Видно, подборка готовилась за пределами Абхазии и рассылалась циркулярно, а в Москве про грузино-абхазскую войну уже как бы и не помнят. Но ведь в Абхазии дата «14 августа» давно воспринимается как «22 июня» на всем постсоветском пространстве. Тем не менее циркулярный текст поставили не глядя. Ну, ладно, не будем о журналистских ляпах.
Итак, рано утром 14 августа 1992 года в Абхазию через Ингурский автомобильный мост вошло до двух тысяч человек живой силы войск Госсовета Грузии (по другим данным – до трех тысяч), около 60 единиц бронетехники, большое количество артиллерии (в том числе реактивных установок «Град» и «Ураган»). Кстати, несколько лет назад проживающий в Тбилиси экс-министр ВД абхазской автономии генерал Леван Кикнадзе выступил в своем исследовании с ошеломительной версией: войну спровоцировала Россия, предоставив Грузии ее долю, согласно Ташкентским договоренностям, в вооружениях распавшегося СССР... Я представляю, кстати, что было бы, если бы вдруг не предоставила...
В сентябре прошлого года в статье, посвященной очередной годовщине окончания грузино-абхазской войны, я остановился на том, что до сих пор достоверно не известно, кто взорвал железнодорожный мост через реку Ингур в ночь на 14 августа 1992 года, за несколько часов до ввода в Абхазию грузинских войск. А ведь если бы не этот взрыв, начальный этап войны наверняка сложился бы по-иному. Ибо, согласно военной операции под кодовым названием «Меч», пять танков и много другой военной техники должны были быть переброшены по железной дороге и рассредоточиться вдоль нее от Ингура до Псоу. Не сомневаюсь, что абхазы и в такой ситуации не сдались бы, но тогда пришлось бы повсеместно отступить в предгорные и горные села – как это было в реальности на Восточном фронте – и оттуда продолжать сопротивление. Такой гипотетический вариант ведения войны не исключал на пресс-конференции в конце августа в Гудауте Владислав Ардзинба.
Это место в моей прошлогодней публикации очень заинтересовало мать известного абхазского общественного деятеля Алхаса Тхагушева Заиру Таркил (недавно она ушла из жизни). Большая патриотка Абхазии, общительный человек, она на протяжении нескольких месяцев звонила мне по телефону и делилась воспоминаниями о том, что кто-то ей когда-то говорил о том таинственном взрыве. Называли, мол, ей во время войны фамилию совершившего взрыв, но она ее не могла вспомнить. В конце концов, я понял, что она толкует про Лоти Кобалия – командира повстанческих вооруженных формирований в Западной Грузии, которые воевали против «хунты Шеварднадзе» за возвращение к власти свергнутого первого грузинского президента Звиада Гамсахурдия. Нет, вряд ли, конечно, он лично занимался подрывом, но это могли сделать его люди. Собственно, об этом предположении я и сам писал как-то раньше. Если это так, то становится понятно, почему никто не взял на себя ответственность за взрыв моста: оказавшись в тот момент объективно союзниками Владислава Ардзинба и его команды в борьбе против Госсовета Грузии, они в последующие десятилетия воспринимались бы в Грузии национал-предателями, «пособниками абхазских сепаратистов», потому и не афишировали, очевидно, этот поступок.
Но поскольку нынче не просто очередная дата с начала грузино-абхазской войны, а 25 лет с того дня, я, главным образом, хочу остановиться на историческом значении данного события. Ведь четверть века – это, что ни говори, уже серьезный временной отрезок. Вспомним блоковское: «Живи еще хоть четверть века...»
Кстати, почему так ошибся Александр Солженицын, который в своей знаменитой статье «Как нам обустроить Россию» в канун распада СССР рассуждал о том, что должен остаться союз восточно-славянских народов – России, Украины, Белоруссии; североказахстанские земли должны отойти к России. Очевидно, он выдавал желаемое за действительность. Все же пошло, как мы знаем, совсем не так.
Для переживших грузино-абхазскую войну в сознательном возрасте ее события происходили, тем не менее, будто вчера. Мог ли кто-то предполагать 14.08.1992 года, что спустя 25 лет все у нас будет именно так, а не иначе? Нет, конечно, подобные предвидения просто невозможны.
Хотя на каждом более коротком отрезке можно было прогнозировать будущее с большей или меньшей степенью вероятности. В первый день войны у кое-кого из моих собеседников мелькали даже такие панические мысли: не стоят ли абхазы на пороге нового махаджирства – махаджирства двадцатого века? Кое-кто в Абхазии, как известно, стал коллаборационистом, кое-кто – отстранился от происходящего на родине и перебрался в страны постсоветского пространства со словами вроде таких: «Я эту войну не заказывал». Но подавляющее большинство твердо верило в победу, причем уверенность эта зиждилась не на рассуждениях и аналитике, а на простейших слоганах: «У нас нет иного выхода», «кто, если не я?» и так далее.
Предсказать же дальнейшее после 30.09.1993 года – пятнадцатилетний период непризнания, а потом девятилетний – частичного признания независимости – было не под силу, пожалуй, никому. И не потому, что все мы в Абхазии были столь наивны, просто наши представления о грядущем покоились на знании о мировых процессах в предыдущие эпохи, когда прочерченные «железом и кровью» границы государств надолго, до следующего военного столкновения, признавались всем мировым сообществом. Единственное, что я, помню, пытался предречь в первые послевоенные годы, это то, что по этой «временной схеме» мы можем жить еще долго. Но «долго», представлялось обычно всем, – это еще несколько лет.
Надо ли говорить, что прожитый четвертьвековой путь вовсе не был усыпан для Абхазии и абхазов розами. Конечно, самыми тяжелыми были 413 дней войны, когда народ напрягал последние силы, терял в неравной борьбе лучших сынов и дочерей. Послевоенная блокада со стороны стран СНГ растянулась до самого конца двадцатого века. Потом, в начале двадцать первого века, народ, давший себя вовлечь в ожесточенное внутриполитическое противостояние, оказался на грани гражданской войны. Затем, правда, ликование в августе 2008-го после признания Россией оказалось сродни ликованию после победы 30.09.1993. Российская финансовая помощь, доходы, которые население стало получать в результате активного роста туризма, подняли благосостояние людей на уровень, несравнимый с поствоенным. Но для иных выиграть войну оказывается легче, чем «выиграть мир». Внутриполитические схватки, разгул криминала порождает кое у кого пессимистические настроения.
Что касается грузинского общества, то там все давным-давно свелось к режиму ожидания. Ни одной уступки виртуальной «грузинской земли» – ни Бичвинты, ни Ахали Афони, клянутся многие там. И очень даже себя прекрасно чувствуют в грузинском обществе, в отличие от тех, кто по глупости пытается придумать какие-то компромиссные варианты. Естественно, с грузинской стороны главным условием достижения примирения представляется «достойное и полномасштабное» возвращение грузинских беженцев в свои дома и квартиры в Абхазии, а также их потомков, если сами беженцы за четверть века ушли из жизни. Правда, в данном случае представители беженцев предпочитают не вспоминать, как в середине сентября 1993 года они хором кричали «Нет!» на митинге на центральной сухумской площади, когда речь шла о возвращении абхазов в Сухум согласно сочинским договоренностям 27 июля. Правда, они делают вид, что не понимают, как после это «достойного» возвращения тут же началась бы стрельба.
Как и все участники этнических конфликтов, тбилисская сторона убеждена, что справедливым тут будет «плясать» от этнодемографического расклада в Абхазии 25 лет назад до первого выстрела грузино-абхазской войны. А кто сказал, что именно так будет правильно? А вот абхазы предлагают отправиться на машине времени не на 25, а на 250 лет назад, когда население Абхазии было сплошь этнически однородным, абхазским?
Еще одна поражающая меня уверенность грузинских политиков – коль в двадцатом веке Абхазия и Южная Осетия были автономиями в составе Грузии: коль и раньше они соприкасались, то должно быть так и не иначе! Но почему? Далеко не все в современном мире осведомлены, что с начала X века вплоть до 1918 года территория современной Словакии входила в состав Венгерского королевства. Больше того, венгры даже порой свысока говорили, что никакого словацкого языка нет. И что, многие ли в мире помнят об этом спустя век?
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
