Последние годы, пересекая границу и направляясь в «дальнее зарубежье», я все чаще стала ощущать на себе внимание вежливых человечков, которые подолгу рассматривали мой паспорт, уносили его куда-то, сообщая, что что-то в моем паспорте не так. Пару месяцев назад мне повезло – я наткнулась на нормального человека, который наконец-то объяснил, почему меня в экстренном порядке возвращают с таможенных досмотров и демонстрируют повышенный интерес к моим документам.
«Все у вас в паспорте нормально, – сказал он. – Но почему вы столько ездите?» После чего предложил мне рассказать об Абхазии. Я только руками всплеснула: «Ну что ж вы мне раньше не сказали, это ж моя работа – рассказывать об Абхазии». Мы очень душевно поговорили обо всем, даже о сюрпризах погоды и экологии. Уж не знаю, в чем причина, но после этой беседы внимание ко мне при переходе границы явно ослабло. Разве что при проверке документов мимоходом спросят о цели визита. Видимо, душевное общение как-то повлияло.
К чему я это рассказываю? Да к тому, что я не являюсь носителем каких-то тайн, и разговор со мной – это милая отметина в чьей-то деятельности. Все, о чем я могу сказать или рассказать, – я обычно излагаю в своих публикациях. Я даже чиновников, которые хотят со мной поговорить «не для прессы», часто останавливаю словами: не надо мне говорить о том, что не для прессы. Я работаю, а не удовлетворяю свою любознательность.
В минувшие выходные нескольких журналистов и представителей НПО, сотрудничающих с международными гуманитарными организациями, пригласил к диалогу министр иностранных дел. Министр проявил приятную открытость, подробно рассказал о женевских грузино-абхазских дискуссиях, которые проводятся по инициативе ЕС, ООН и ОБСЕ при посредничестве МИД России, и предложил представителям гражданского общества регулярные «встречи без галстука» – обмен мнениями по вопросам внешней политики и информационной стратегии. Я, понятно, фиксировала в блокнотике цитатки, помечала интересные мысли, высказываемые участниками разговора, галочками и стрелочками, и этими своими традиционными действиями вызвала раздражение. Но не у чиновников, а, как ни странно, у представителей неправительственных организаций, которые, «постреляв» в мою сторону глазами, поставили вопрос ребром. То есть потребовали определиться со статусом диалога, настаивая на закрытом режиме – «чатем хаус».
Моему изумлению не было предела – в чем смысл закрытости? На встрече не обсуждались вопросы, которые можно отнести к государственной тайне или конфиденциальной информации, личная жизнь простых людей или проступки несовершеннолетних. Откуда такая закрытость у самых ярких представителей гражданского общества, которые много лет осуществляют в Абхазии проекты, направленные на повышение уровня прозрачности власти, открытости в деятельности чиновников, проводят лекции для студентов и школьников, обучая их демократии, готовят и даже лоббируют закон о праве граждан на доступ к информации? Но не успела я оправиться от первого удара, нанесенного по моим представлениям о гражданском обществе, в которое они, можно сказать, много лет освещают нам всем путь, как выяснилось, что информация о самом факте встречи с министром и фотография – это максимум, что нужно сообщить народу.
Но вернусь к злополучному «чатем хаусу», который используется на серьезных международных и бизнес-площадках и предусматривает, что участники дискуссии могут использовать полученную информацию, но при этом ни личность, ни принадлежность докладчика не разглашается. Возможно, в таком формате это правило и оправдано. Но, когда во время встреч НПО в общекавказском и грузино-абхазском формате, в которых я иногда участвую, я слышу предложения о режиме «чатем-хауса», мне становится не по себе. О чем таком абхазы могут говорить с грузинами, но не могут сказать абхазам? В этот момент я начинаю себя чувствовать профессором Плейшнером, которому придется глотать цианистый калий, если явочная квартира окажется проваленной.
И у меня возникает вопрос: к чему эти интриги, игры в разведчиков, тайных агентов? Почему жители Абхазии не могут знать, о чем говорят на различного рода дискуссионных площадках представители гражданского общества в своей стране или за ее пределами? В чем тогда смысл встреч и всевозможных проектов, месседжи которых направлены к обществу?
Конечно, все сказанное мной не значит, что я против дискуссий хоть в каком формате, и мне совсем не по душе все, что происходит с НПО у нашего северного соседа. Но на резонные вопросы: что вы там делаете и о чем «договариваетесь», какие проекты осуществляете? – общество имеет право знать ответы. Открытость так открытость – не может быть, чтобы борцы за прозрачность и повсеместную справедливость скрывали от людей свою деятельность и результаты многолетней работы на ниве демократии.
А в свое «оправдание» замечу, что правила «чатем хауса» я не нарушила – никого не назвала и даже не процитировала. Но вопрос о том, каким образом закрытый диалог, который позволяют себе диктовать журналистам некоторые представители гражданского общества, вписывается в законодательство нашей страны, относящей к информации, не подлежащей оглашению, только государственную тайну и конфиденциальную информацию, так и остался для меня открытым. Как и вопрос: в чем смысл существования СМИ, если даже диалог общественных организаций становится поводом для «одергивания» журналистов, мнение которых иногда не совпадает с мнением НПО.
Единственное, что я могу предложить в этом смысле всем, кто желает управлять СМИ по своему усмотрению, убрать из закона о СМИ статью 3 – «Недопустимость цензуры» и ввести понятие «чатем-хауса». Тогда на вполне законном основании можно будет налагать запрет на распространение материалов и их отдельных частей.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
