Несмотря на недавно введенный запрет на майнинг криптовалюты, Абхазия не собирается отказываться от проекта национальной криптовалюты. О перспективах блокчейна в Абхазии, а также о возможности разработки государственной программы социально-экономического развития в рубрике «Гость недели» рассказывает министр экономики Абхазии Адгур Ардзинба.
Елена Заводская: Адгур, прокомментируйте, пожалуйста, запрет на создание криптоферм и запрет на майнинг? Чем это решение обосновано?
Адгур Ардзинба: Это правильное и вынужденное решение было принято по поручению президента. Связано оно с тем, что у Абхазии есть проблемы в энергетике, в частности, большая изношенность линий электропередач и оборудования, в связи с этим возникает определенный дефицит. А в условиях дефицита возникает вопрос о приоритетах. И в части потребления электроэнергии приоритет номер один для государства – обеспечить электроэнергией население, особенно в зимний период. У нас нет газа и иных источников обогрева, поэтому жители и граждане Абхазии отапливают свои дома, используя электроэнергию. Наряду с этим приоритетом является обеспечение объектов здравоохранения, образования, потом бизнеса, предприятий и всего остального.
Е.З.: Скажите, пожалуйста, запрет на майнинг является временным явлением?
А.А.: Да, это ограничение является временным, оно будет действовать до того момента, пока мы все эти ограничения инфраструктурные не снимем. Если у нас появится возможность отремонтировать свои сети, инфраструктуру, если появится профицит, то мы сможем его на эту деятельность направить, ничего преступного в ней нет.
Е.З.: То есть вопрос не стоит так, что сейчас закончится сложный зимний сезон и летом майнинг можно будет возобновить?
А.А.: Насколько я понимаю, нет.
Е.З.: В связи с запретом на майнинг, поясните, пожалуйста, какова судьба технологии блокчейна и национальной криптовалюты в Абхазии? Будет она вводиться или нет? Отказались ли вы от этой идеи или нет?
От технологии блокчейна мы не отказываемся, это – некий концепт, который мы предлагали и предлагаем. Чтобы его реализовать, нужно принять целый пакет законодательных актов
А.А.: Это совершенно не связанные друг с другом вопросы. Они находятся в разных плоскостях и на разных полюсах. Многие люди из-за непонимания их связывают. Майнинг – это оборудование, которое включается в розетку, оно работает, подключается к общей системе, там происходят какие-то процессы, и за это вам платят деньги. От технологии блокчейна мы не отказываемся, это – некий концепт, который мы предлагали и предлагаем. Чтобы его реализовать, нужно принять целый пакет законодательных актов, соответствующую программу, изучить международный опыт, благо, он есть.
Е.З.: Есть ли у вас понимание, какие законодательные акты нам нужно принять? Какие изменения в законы внести?
А.А.: Конечно, у нас есть такое понимание. Есть изученные международный опыт и практика. Более того, у нас есть пакет проектов законов, который нам представлен российским блокчейн сообществом. Эти законы сегодня обсуждаются в Государственной думе Российской Федерации, и мы их тоже изучаем. Суть в том, что каждый день здесь все меняется. Сейчас курс по основным валютам снизился, это очень хорошо и говорит о том, что у криптовалют появляются настоящие признаки денежных инструментов. Не просто спекулятивный инструмент, когда люди покупают дешевле и продают дороже. Сегодня рынок стабилизируется, определяется плавающий курс и идет большее вовлечение. Я вам две цифры приведу: когда мы говорили об этой технологии впервые, общий оборот по данному глобальному рынку составлял около 137 млрд долларов в год. На сегодняшний день эта цифра перешагнула за один триллион долларов
наш президент находится в Венесуэле на инаугурации избранного президента, за этот период Венесуэла ввела свою национальную криптовалюту, что позволило им привлечь в страну более 1 млрд долларов США
Еще две цифры назову: когда мы об этом только начали говорить, самая большая сумма привлеченных инвестиций через ICO на тот период исчислялась десятками миллионов долларов в один проект. На сегодняшний день нам известны случаи, когда под один проект, в частности, Телеграмм, им Дуров занимается, он привлек, используя эту технологию, порядка двух млрд долларов. Более того, сегодня наш президент находится в Венесуэле на инаугурации избранного президента, за этот период Венесуэла ввела свою национальную криптовалюту, что позволило им привлечь в страну более 1 млрд долларов США. Я сравниваю цифры, которые являются иллюстрацией того, что сегодня уже есть готовые практика и опыт. И это нам позволяет делать какие-то уточнения и выбор.
Е.З.: Адгур, поясните, пожалуйста, какой смысл в национальной криптовалюте в глобальной технологии блокчейна? Она открыта, она глобальна, она прозрачна. Что дает именно национальная криптовалюта?
А.А.: По сути, это инструмент для привлечения инвестиций. Она находится в интернет-пространстве. Да, это глобальная система. Но для функционирования, содержания и реализации этого проекта не нужно потребление электроэнергии внутри страны. Вот почему я говорю, что эти вещи не связаны между собой. Все делается на базе глобальных систем. Я приведу вам пример. У Министерства экономики есть интернет-сайт, он находится в виртуальном пространстве, но визуально мы видим его здесь, в городе Сухуме, мы с ним работаем, он принадлежит нам. Но вся информация, которая загружена, хранится не в Абхазии, а где-то в пространстве далеко отсюда. Вот о чем идет речь, и вот почему эти вещи не связаны.
Технология блокчейна, с одной стороны, прозрачна, а с другой стороны, никто не может вас ограничить перевести какие-то деньги или осуществить какие-то транзакции
Теперь о том, какой смысл делать национальную криптовалюту? Смысл в том, что Абхазия, как и Венесуэла (почему я эту параллель и провожу), закрыта от мира в части привлечения международных финансовых ресурсов. У нас нет возможности получать кредиты из международных банков развития. Мы это предлагаем для того, чтобы каким-то образом привлечь ресурсы. А технология блокчейна, с одной стороны, прозрачна, а с другой стороны, никто не может вас ограничить перевести какие-то деньги или осуществить какие-то транзакции.
Если гражданин Китая захочет вложить полтора доллара в какой-нибудь абхазский проект, его никто не сможет остановить. И если людей, желающих вложить, будут миллионы, десятки миллионов, как это происходит сегодня с другими проектами, то эти деньги к нам придут физически, и их можно вкладывать в развитие инфраструктуры, в развитие экономики с использованием технологии блокчейна.
Е.З.: Извините, но я все равно не понимаю, какая фишка заключена именно в «национальной» криптовалюте?
А.А.: Я вам скажу, что это некий маркетинговый ход. Если мы возьмем обычный проект и скажем людям, давайте вкладывать в него деньги, есть риск того, что люди, мало знающие об Абхазии, не будут вкладывать. Но, если это будет исходить от государства, у людей, на наш взгляд, появится больший интерес к этому проекту. Более того, когда мы об этом говорили, не было прецедента, что государство эмитирует. Сейчас они уже есть, вот, например, Венесуэла.
Е.З.: Возможна ли эмиссия криптовалюты у нас и как она будет осуществляться?
А.А.: Разные есть вариации. Если использовать опыт Венесуэлы, там у них создан специальный орган, который занимается этим направлением. Они создали, разместили на рынке и привлекли свыше одного миллиарда долларов. Эта криптовалюта оказалась более востребованной, более устойчивой, чем их обычная национальная валюта. И они приняли решение привязать свою национальную валюту к той криптовалюте, которую выпустили. Можно идти таким путем, можно делать это через наш Национальный банк. Вариантов множество, когда мы, я надеюсь, подойдем к этому моменту, будем выбирать наилучший вариант для нашей страны.
Вопрос в другом. Вернусь к вашему первому вопросу про запрет майнинговых ферм. Это иллюстрация того, что государство не смогло вовремя отрегулировать вопрос. Ведь, когда мы первый раз говорили об этом направлении, в Абхазии уже существовали криптофермы. В СФТИ она точно была. Государство в этих условиях должно реагировать быстро, ведь, если есть определенная доходность от бизнеса, люди будут им заниматься, тем более что в нашем Гражданском кодексе есть статья 18, которая гласит, что любой вид деятельности, не запрещенный законодательно, разрешен. А государство должно моментально реагировать и определять рамки. Если бы мы в тот период определили эти рамки и сказали «нельзя», этого бы и не было.
Е.З.: Почему бы нам не ограничиться обычной абхазской электронной валютой, зачем нам создавать национальную криптовалюту?
Мы не сможем перевести даже один доллар в любое государство мира без использования корреспондентских счетов в других странах. А блокчейн-технология существует вне этой системы
А.А.: Очень просто: абхазская простая валюта, в том числе и наш апсар, функционирует только на условиях, которые существуют. А это банковская система: банковские переводы, так называемый SWIFT, и вся финансовая система, которая сложилась. Мы от этой мировой системы отрезаны, мы не сможем перевести даже один доллар в любое государство мира без использования корреспондентских счетов в других странах. А блокчейн-технология существует вне этой системы, и ни Международный валютный фонд, ни Всемирный банк никак не смогут абхазскому государству навредить или воспрепятствовать получить или перевести деньги из любой точки планеты. Вот, в чем разница.
Е.З.: Хотелось бы с вами поговорить об еще одной теме. У нас на «Эхе Кавказа» прошли недавно материалы Центра стратегических исследований. Экономист центра говорила о том, что большую роль в выводе экономики из кризиса должна сыграть государственная программа социально-экономического развития. Она также говорила о том, что по закону «О государственном прогнозировании и программах» именно на Министерство экономики возложена задача эту программу разрабатывать. Скажите, пожалуйста, так ли это, принимались ли Министерством экономики какие-то усилия в этом направлении? И почему у нас этой программы нет, хотя закон был принят уже очень давно?
А.А.: В соответствии с законом Республики Абхазия «О государственном прогнозировании и программах социально-экономического развития Республики Абхазия» от 2000 года, нет такой нормы, которая бы обязывала Министерство экономики разработать государственную программу. Согласно постановлению кабинета министров от 2015 года, на наше министерство возложена обязанность разрабатывать государственные прогнозы социально-экономического развития. Кстати, мы сами и готовили это постановление. Но нельзя путать прогноз социально-экономического развития с государственной программой. Это совершенно несоизмеримые вещи. Программа – это документ, в котором на ту дистанцию, на которую она рассчитана, прописывается вся государственная политика. Это социальная и экономическая политика, образование, здравоохранение и все остальные направления жизнедеятельности государства. А прогноз социально-экономического развития – это тот индикативный план, который разрабатывается в части формирования данных, поступающих из районов Республики Абхазия. На базе Министерства экономики эти данные агрегируются и вносятся в кабинет министров. Вот что называется индикативным планом. Это совершенно разные вещи, поэтому здесь идет или подмена понятий, или непонимание норм закона.
Теперь что касается индикативного плана. В вашей публикации звучит мысль о том, что индикативный план должен быть основан на государственной программе. У нас есть закон «Об управлении в административно-территориальных единицах», и там есть такое положение: собрание района, депутаты утверждают годовой план социально-экономического развития. На основе этих планов, которые потом агрегируются как план одного из районов, условно говоря, план социально-экономического развития, это индикативный план Сухумского района, его там утверждают и присылают к нам. А мы все эти районные планы соединяем воедино, и получается республиканский индикативный план. Вот какова наша задача.
Если бы у нас была утвержденная государственная программа, в реализацию которой все органы власти – и местные, и республиканские – были бы вовлечены, тогда и на местах эта программа отражалась бы в тех прогнозах, в которых утверждается. Но опять же, т.к. это депутаты, у них есть конституционное право, и они могут не следовать этой программе, а могут принять другой план социально-экономического развития. Т.е. здесь у нас идет некое несоответствие. Но это нормальный процесс, и ничего страшного тут нет.
Еще раз повторю: нет закона, который говорит, что Министерство экономики обязано разрабатывать государственную программу. Министерство экономики не может планировать программу развития здравоохранения, образования, науки и всех остальных направлений, когда есть профильные министерства. Более того, даже по туризму и сельскому хозяйству есть соответствующие министерства, хотя это основные части экономики. И они должны делать свои отраслевые программы.
Е.З.: Т.е. вы не согласны с тем, что индикативный план в том виде, в каком он есть у нас сегодня, повторяет бесконечно инерционный сценарий, о котором они говорят?
А.А.: Не согласен. Мне иногда становится даже страшно, я начинаю опасаться, когда слышу такие вещи. Если бы об этом рассуждали люди, далекие от этой тематики, я бы понял. Но когда специалисты не понимают элементарных вещей, не понимают, что такое индикативный план…
В индикативном плане, в соответствии с законом, могут быть отражены государственные программы или какие-то отраслевые программы, если они есть. У нас таких отраслевых и государственной программы пока нет
Индикативный план с того момента, как развалился Советский Союз, когда у нас перестала существовать плановая экономика, это фактически сведения об итогах хозяйственной деятельности хозяйствующих субъектов. У вас есть компания или фирма, вы год провели с каким-то результатом, эти сведения собираются и за прошлый год, и за позапрошлый, и на основе этой динамики, с учетом конъюнктуры рынка внутри, с учетом внешних факторов, на основе динамики ваших данных составляется прогноз на следующий год. Но это никоим образом не директива, не обязательство предпринимателя придерживаться этих цифр, потому что есть Гражданский кодекс, и частный предприниматель как считает нужным, так и будет поступать. Это просто некий прогноз с погрешностью 10-15%. Это не инструмент влияния на экономику, это – база, на основе которой формируется доходная часть бюджета. Ведь на базе индикативного плана формируется не вся доходная часть государственного бюджета. А как же госпошлина, как же штрафы ГАИ и иные источники? Каким образом они могут найти отражение в индикативном плане? Здесь речь идет только о хозяйствующих субъектах. Все. А к расходной части бюджета индикативный план никакого отношения не имеет. Как расходуются эти деньги, куда они направляются, на содержание госаппарата или на дотации какого-то направления, этого в нем нет. В индикативном плане, в соответствии с законом, могут быть отражены государственные программы, если они есть, или какие-то отраслевые программы. У нас таких отраслевых и государственной программы пока нет, они там отражения сегодня не находят. Вот и все. А разработка таких программ – это прерогатива кабинета министров. Почему они это не делают, я вам сказать не могу.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
