В эти дни домашней самоизоляции, когда у многих стало больше времени, в частности, для чтения, мне почему-то пришло в голову перечитать памятный еще с детства рассказ полузабытого ныне писателя Вадима Кожевникова «Март-апрель». Содержание этого рассказа, написанного еще во время Великой Отечественной войны и рассказывающего о фронтовых буднях, не имеет в общем-то ничего общего с теми мыслями, которые обуревают меня и окружающих сейчас. Но вот его название… Оно оказалось очень этим мыслям созвучным; просто потому, что пока (именно пока!) для подавляющего большинства людей на планете переживаемые ими карантинные меры в связи с бушующей коронавирусной пандемией связаны именно с двумя этими весенними месяцами. Хотя прекрасно понимаю, что наверняка сегодняшняя ненормальная жизнь для большинства землян продлится и в мае, и, по-видимому, позже, ибо «кривая» пандемии в мире все еще круто идет вверх.
И в СМИ, и в соцсетях не раз встречал признания разных людей в том, что им порой кажется, что они пребывают в каком-то сне и вот-вот проснутся и окажутся в привычном мире, когда день не начинается со сводок об инфицированных и умерших за сутки, можно свободно, без опаски общаться со знакомыми и незнакомыми, собираться на трибунах стадионов и так далее. Я ощущаю это каждое утро, но несколько по-другому: когда просыпаюсь и вспоминаю, что пандемия и все связанное с ней – явь, которая продолжается. Скажу больше. Мне сразу вспомнилось, как в первые пару-тройку недель после начала в 1992 году грузино-абхазской войны мне постоянно снились ночью «мирные», «довоенные» сны, и я пришел тогда к выводу, что это какая-то защитная реакция организма, потому что если круглые сутки мозг будет сосредоточен на происходящем вокруг ужасе, то и свихнуться можно. И вот сейчас тоже если что-то снится, то совсем далекое от пандемии, самоизоляции и тому подобного.
И такой штрих к наблюдаемой картине мира. Весна всегда радует глаз цветением деревьев и других растений. Но никогда прежде у меня не было возможности так подолгу любоваться весенним цветением вокруг дома, в котором живу на протяжении уже почти 53 лет за исключением тех лет, когда уезжал на учебу, в отпуска и другое. Ведь вот уже около трех недель выхожу из своей пятиэтажки, за редким исключением, только раз в день в расположенный в ста метрах продуктовый магазинчик, а потому гораздо пристальнее, чем раньше, стал следить из квартиры на четвертом этаже, из ее окон и балкона, как меняется цветовая гамма вокруг. Как отцвели и растворились в окружающем зеленом ландшафте два ярко-фиолетовых пятна так называемого Иудина дерева (оно же – багрянник европейский, или церцис европейский), как появились и исчезли белые облачка крон алычи, а на смену им пришли бело-розовые кроны яблонь и тяжелые гроздья сирени…
А еще избавленный от значительной части повседневной житейской суеты человек имеет сейчас возможность чаще обращаться к воспоминаниям и осмыслению прошлого. Слушая рассуждения многих о том, как они переносят самоизоляцию, я вспомнил, как в сентябре 1997 года устроил с собой следующий эксперимент: решил испытать ощущения человека, который оказался на необитаемом острове. Нет, никакого острова в том случае, разумеется, не было, но соседка по дому вдохновила меня своим рассказом о некоем доме ее одинокого родственника, который за несколько лет до этого умер, и с тех пор этот дом в дальней горной части села Аацы стоит пустой. Причем особо привлекло то, что в этом доме даже не было электричества, а от ближайшего жилья людей он отстоит километров за пять. Меня отвезли в этот дом на машине (в принципе, это минут сорок езды от Сухума) и оставили там на 10 дней. В отличие от Робинзона Крузо, у меня был с собой соответствующий запас провизии, а также плетеная кухня во дворе, даже с бутылкой керосина, чтобы легче разводить там очаг в ненастную погоду. А вокруг еще была уйма поспевших плодов на фруктовых деревьях. Помогал выживать и расположенный неподалеку родничок. Напомню, что тогда в Абхазии не было еще ни мобильной телефонной связи, ни интернета. Но чтобы не быть совсем оторванным от происходящего в мире, захватил с собой транзисторный радиоприемничек. Кстати, именно тогда по нему я услышал впервые о Всемирной паутине… Разумеется, я бы не пошел на этот эксперимент, если бы не работал тогда над книгой. Этой работе и были посвящены мои дни от рассвета до заката. В общем, никогда после этого не жалел о своем эксперименте. Главное, что осталось в памяти, - это необыкновенная чистота мысли, освобожденной от всего постороннего и наносного. И к концу десятидневки – страшная тяга к общению, когда был готов по возвращении домой обнимать при встрече на сухумских улицах даже тех, кого на дух не переносил.
Вчера на «Эхе Кавказа» я рассказывал о том, что коронавирусная пандемия заставила многих в Абхазии задуматься о продовольственной безопасности страны, повернуться, как принято говорить, лицом к сельскому хозяйству. В связи этим вспомнилось о былом, как приходилось переживать и худшие времена.
Абхазия многие века была сельскохозяйственной, скотоводческо-земледельческой страной. В советские десятилетия она стала преимущественно курортной (слово «туризм» тогда было менее употребимо) и сельскохозяйственной. В 70-80-е годы здесь, как и по всей Стране Советов, из радиоприемников то и дело слышалась новостная рубрика: «Вести с полей и ферм». А когда я молодым специалистом пришел работать в газету «Советская Абхазия», там в числе других редакционных баек рассказали стишок, сочиненный одним редакционным пиитом про многолетнего заведующего сельским хозяйством газеты Леонида Минковецкого (много позже, во время грузино-абхазской войны, он эмигрировал в Израиль). И были там такие запавшие в память строки о нем: «Гомер табачного листа, Овидий молока и мяса, газета без тебя пуста, как Папуа без папуаса». И ведь действительно значительная часть первой полосы газеты тогда обязательно заполнялась заметками сельскохозяйственной тематики. Ни уму ни сердцу подавляющему большинству читателей эти сообщения о том, сколько шнурометров табака нанизала такая-то бригада такого-то колхоза, и на сколько дней раньше, чем в прошлом году, начали пахоту в таком-то совхозе, ничего не говорили. Но «так было надо».
И вот парадокс: в наши дни, когда времена колхозов и совхозов вспоминаются почти как легендарные времена Гомера и Овидия, а аудитория наших СМИ обычно перекормлена публикациями о внутриполитической борьбе и криминальной хроникой, редкие «вести с полей и ферм» порой воспринимаются, похоже, как дуновение свежего ветерка. Если, конечно, они позитивные и внушающие надежду на лучшее.
Что касается угрозы продовольственного кризиса… Вот так же, как теперь, многие обратили взоры на родовые участки земли в начале 1992 года, когда на всем постсоветском пространстве полки продовольственных магазинов совершенно опустели, а за хлебом на улицах выстраивались гигантские очереди. Я тоже тогда в первой половине лета посеял поздний сорт томатов на участке земли в селе Тамыш, где когда-то стоял дедовский дом. Сделал это впервые в жизни, а поэтому было очень любопытно, что получится. Но после 14 августа началась война, и я оказался в Гудауте, а между мной и этим участком пролегла линия фронта. Иной раз во время войны приходила в голову мысль: как там мои помидоры, может, дислоцированные в селе грузинские гвардейцы их собрали? После войны узнал от родственников: ни один росток так и не взошел. Ну, и ладно, зато противнику не достались…
А вообще, в тот год урожай томатов в Абхазии удался. Помню, как в Гудауте, когда мы собирались за столом на бесплатные обеды (наступила пора военного коммунизма), один из депутатов Верховного Совета Абхазии шутил: «После войны надо будет поставить памятник гудаутскому помидору».
А вот сразу после войны всем нам несколько лет приходилось выживать уже в одиночку. И тогда в Сухуме, в частности и вокруг нашей пятиэтажки, появились огороженные кое-как, в том числе спинками от старых железных кроватей, участочки земли, на которых отдельные жильцы стали выращивать огурцы, помидоры, картошку… Причем когда спустя годы необходимость в этих участочках исчезла, многие не удосужились убрать изгороди, и только в прошлом году новый мэр Сухума Кан Кварчия взялся за их снос. Сегодня разговаривал по телефону с одним приятелем, который рассказал, как в первые послевоенные годы ездил с семьей в сухумский микрорайон Маяк и выращивал там овощи.
Легче было тогда сельским жителям и тем горожанам, которые имели прочную связь с деревней. Но мне запомнилась тогдашняя жалоба мне при встрече одного вузовского преподавателя, кандидата, между прочим, философских наук: «С голоду не умрем, только ведь костюм из кукурузы не сошьешь и туфли из фасоли не сделаешь».
Все течет, все изменяется… И вот в последние годы все чаще стали звучать рассуждения, что наши крестьяне до того «отбились от рук», что иные не только коров не держат, но и птицу, а фасоль и кукурузу (непременные продукты на повседневном столе) стали покупать привозные. Но мне кажется, справедливей тут было бы говорить не только и не столько о лени, сколько об элементарном расчете. Когда, например, во многих семьях прикидывают, что экономически выгоднее заняться туристическим бизнесом, а на вырученные деньги купить завозную сельхозпродукцию, которая в силу производимых объемов оказывается по себестоимости дешевле, чем своя… Не исключено, что пандемия заставит их пересмотреть этот устоявшийся взгляд.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
