Мне представляется некорректным сопоставление или сравнивание референдумов о вхождении в состав России до 2008 года и после. Потому что до признания, в самые отчаянные годы конфликта, людьми двигало стремление даже не столько присоединиться к России или обрести суверенитет, сколько уйти от Грузии, защититься. Отсюда и нелогичные на первый взгляд итоги первых референдумов, когда почти 100% избирателей одновременно проголосовали и за присоединение, и за независимость.
А вот после 2008 года мотивация стала сложнее. Она как бы разделилась на несколько сюжетов, не имеющих друг к другу отношения.
Сюжет первый – это внутренняя югоосетинская дискуссия о целесообразности присоединения, если вдруг такой шанс выпадет. Это весьма болезненное столкновение романтического национализма и холодного прагматизма.
Первые мечтают о маленькой прекрасной стране, вторые предлагают выбрать наименьшее из неизбежных зол.
Последние считают, что никакие признания и союзные договоры с Россией не могут гарантировать безопасность на будущее, все это может быть завтра пересмотрено, тем более что в российской политической элите хватает противников признания южных республик и ухудшения отношений с Грузией.
По их мнению, гарантировать безопасность можно, только став частью России. Своей территории Кремль не отдаст, какие бы политические силы в него не вошли.
Аргументация не самая корректная в отношении Москвы, поэтому вместо нее чаще звучит история про стремление Осетии к воссоединению в рамках российской государственности.
Главный аргумент против присоединения: все-таки боязно становиться частью российского произвола. При всех изъянах югоосетинской государственности, при всей обоснованности упреков в адрес местных властей, надо признать, что здесь у людей больше гражданских прав, чем на Северном Кавказе, и государство намного добрее к своим гражданам.
Второй сюжет – про отношение к идее присоединения, причем не населения республики и даже не ее руководства, а персонально президента Анатолия Бибилова. Эта такое самомаркирование, которое он затеял еще на парламентских выборов 2014 года. Причем его об этом никто не просил. Он как бы сам задал себе вопрос от имени Кремля: «Ты наш?» И как бы сам во всеуслышание на него ответил: «Так точно. Я ваш!»
Тогда его об этом никто не спрашивал, а теперь появилась возможность ответить на вопрос из России.
«Я отношусь с пониманием к заявлению Захара Прилепина, который является настоящим патриотом российского государства. Мы – осетины, тоже патриоты России, так как всегда считали ее своей исторической родиной. Ведь в 1774 году Осетия вошла в состав Российской Империи. Я бы благодарил Всевышнего, если бы после заявления Прилепина последовали реальные действия, и двумя руками «ЗА» вхождение в состав России и как президент, и как осетин», – заявил Анатолий Бибилов в интервью информагентству «Рес».
Конечно, можно было ответить по-чиновничьи сухо, мол, в республике по этому поводу прошло три референдума, на всех избиратели ответили положительно. И все испортить, потому что в таком ответе была бы статистика, но не было бы личного сигнала.
При этом стремление в Россию – это самодостаточный процесс. Он необязательно должен иметь своей целью присоединение, но непременно – демонстрацию стремления как преданности. Значение этой демонстрации от выборов к выборам становится все важней, по мере того как от самой процедуры выборов остается все меньше, и она все более напоминает избирательные кампании в российских регионах.
И, наконец, третий сюжет. Заявленный курс на присоединение освобождает югоосетинскую элиту от ответственности за будущее и позволяет ей существовать исключительно в режиме потребления российской помощи. В этом контексте и российские хлопоты по обеспечению жизнедеятельности республик уже выглядят, как само собой разумеющееся: как подготовка к предстоящему присоединению.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
