ПРАГА---После того, как стало известно о подписании премьер-министром Армении Николом Пашиняном соглашения о прекращении боевых действий в Карабахе, в Ереване начались массовые беспорядки – в частности, возмущенные решением, по их мнению, о капитуляции, люди ворвались в здание правительства, в парламент, пытались разгромить офис Радио Свобода. Был жестоко избит спикер парламента Арарат Мирзоян. О том, как армянское общество пережило вчерашний день, что происходило в Ереване сегодня и чего ждут завтра, мы поговорили с обозревателем издания E-Press Зарой Арутюнян.
– Зара, что происходит сегодня в Ереване? Как сейчас выглядит город? Насколько на улицах беспокойно, как много полиции, много ли народа на улицах?
– Здесь очень большое напряжение. Скажем, спускаешься в продуктовый магазин и видишь, как люди с тревогой ждут каких-то новостей, все пытаются читать, следить за бесконечным потоком информации. Есть какие-то сборища полухулиганские вокруг парламента и в центре города, к которым начинают примыкать, в том числе, и не совсем причастные, растерянные люди, и это тоже было ожидаемо. Полиция дежурит, но не предпринимает каких-то активных действий. Такой режим ожидания чего-то.
– Полиции больше, чем обычно?
– Не думаю, что разительно больше. Скажем так, на улицах патрулей нет. В центре, где есть скопления людей, полицейские дежурят, но тоже не батальоны. Конечно, все понимают, что захватить парламент не так сложно, но смысл этого действия не совсем понятен.
Организованные митинги очень быстро превратились в погромы. В основном в них участвовали молодые люди призывного возраста, в Фейсбуке очень активно обсуждалось, почему они борются за каждый сантиметр города Шуши в центре Еревана, а не в самом Шуши
Я думаю что сейчас, в дневное время, есть некоторый мандраж. Ведь последние дни информация с фронта приходила с двойным посылом – были официальные заявления, и было то, что люди узнавали, слышали от знакомых, от тех, кто каким-то образом оказался на месте боев. Напряжение, конечно, возрастало, несмотря на то, что было такое ощущение, будто есть единение в оптимизме. Вчера, после всех этих заявлений, было тревожно, и поздно ночью, когда (Никол) Пашинян наконец-то с очевидным опозданием признался, что соглашение подписано, организованные митинги очень быстро превратились в погромы. В основном в них участвовали молодые люди призывного возраста, в Фейсбуке очень активно обсуждалось, почему они борются за каждый сантиметр города Шуши в центре Еревана, а не в самом Шуши.
Это хулиганы, которые очень долгие годы обслуживали олигархическую власть в Армении. Когда я говорю, что это организованные группы, то имею в виду штаб, откуда идут приказы. Но, конечно, к ним примкнуло небольшое количество людей, которых убежали в течение последних 25 лет. Все знали, что, вне зависимости от того, подпишем мы это соглашение с достоинством или вынужденно, или подпишем потому, что не хотим войны, или подпишем, потому что война уже произошла, – будут погромы, потому что власть в течение последних 25 лет готовила всех именно к этому. Никаких альтернативных разговоров и обсуждений вокруг Нагорного Карабаха, как вы сами знаете, в Армении не было.
Переломным, наверное, можно считать сегодняшний прямой эфир Никола Пашиняна. Мы все растеряны, все, вне зависимости от того, у кого какие были представления. Сейчас в Армении очень большая общественная депрессия. В Армении, конечно, всегда мы жили в двойной реальности: первая реальность – на экспорт, вторая – для внутренней аудитории. Эта шизофреническая ситуация сильно обострилась в последние дни, когда появилось еще одно раздвоение – между тем, что мы слышим от официальных источников, и тем, что мы обсуждаем на кухнях.
Сегодня впервые Пашинян стал говорить открыто о том, что вопрос о возврате оккупированных территорий стоял остро после революции. Он начал транслировать эту идею, что «я не пошел на уступки, я пытался изменить этот расклад», признал, что у него это не получилось и что он несет за это ответственность
Сегодня, наверное, впервые как минимум после революции Пашинян стал говорить открыто о том, что ему было известно после 2018 года. Что вопрос о возврате оккупированных территорий, – тогда еще пяти районов, стоял остро после революции, что ему нужно было решать, возвращать эти районы или стоять до последнего. Он, как человек, основным источником информации которого, очевидно, является Фейсбук, – и есть некоторая дезориентация, мне кажется, что после революции власть начала слегка путать народ с пользователями Фейсбука, – он начал транслировать эту идею, что «я не пошел на уступки, я пытался изменить этот расклад», признал, что у него это не получилось и что он несет за это ответственность. При этом с такой лихой оговоркой, что «если бы я тогда согласился, то люди, которые дали мне мандат, все равно бы с этим не смирились». Была такая очевидная попытка сказать, что он был гласом народа, который не был готов к перемирию ценой вообще каких-либо уступок.
– Как бы вы оценили доминирующие настроения после подписания соглашения? Вы сказали, что есть депрессия. Но в основе это некое облегчение или это возмущение вроде того, которое двигало вчера очень многими в соцсетях, обвинявшими Пашиняна в предательстве?
– Фейсбук в Армении – это пространство, где мы должны показывать свою общность. Я знаю многих людей, которые на кухне говорят одно, в Фейсбуке пишут другое. Есть некоторое облегчение, и это облегчение у тех, кто лишен голоса по умолчанию, потому что это не тот социальный класс, это не тот экономический класс. Это люди, чьи дети умирали, чьи дети там стояли. Это большинство как бы немого населения, от имени которого выступают профессиональные писаки статусов в Фейсбуке. Я бы не стала к этому относиться так внимательно, и мне очень обидно, что власть в Армении, судя по всему, именно так к этому и относилась.
Знакомые мне люди, в том числе и те, кто потерял своих детей в этой войне, дышат сейчас с некоторым облегчением. Есть большая обида, что это перемирие было подписано сейчас, а не пять дней назад, не десять дней назад, не пятнадцать дней назад. В то же время я вижу какие-то слабые попытки оправдать ситуацию. Как мне кажется, конечно, наше общество сейчас очень разрозненно, и всегда, видимо, таким было. Сложно, конечно, говорить, какое настроение доминирующее, но я не думаю, что такой ура-патриотизм, ни на чем фактически не основанный, является сейчас доминирующей линией в Армении, хотя, конечно, тех, кто его разделяет, немало.
– Пашинян пригласил людей, которые его поддерживают, на новый митинг. Есть какая-то информация об этом митинге и о готовности людей выйти, снова поддержать Пашиняна, и в каких масштабах это возможно?
Есть очень четкое понимание, я думаю, у большинства людей, что, если прежняя власть вернется на этой волне, будет плохо всем. Это очень сложная ситуация, потому что она блокирует возможность критиковать нынешнюю власть
– Это было сказано между слов, и я не уверена, что такое решение в итоге будет принято. Если оно будет принято, я думаю, выйдет очень много людей – и не только тех, кто оправдывает или разделяет позицию и решения Пашиняна. Я думаю, выйдут и те, кто понимает, что будет в Армении, если сейчас произойдет военный переворот. Погромы, которые были вчера, хотя это были как бы микропогромы, но… В Армении вообще не принято внутренние погромы называть погромами – у нас 30 лет периодически были погромы, громили ветеранов, громили беженцев, громили тех, у кого есть что отжать, и мы никогда не называли это погромами, потому что слово «погром» в Армении имеет очень геополитическую окраску. Погромы у нас - это когда азербайджанцы громят армян или армяне азербайджанцев. Когда армяне убивают армян, у нас обозначается другими статьями уголовного кодекса… Так вот, есть очень четкое понимание, я думаю, у большинства людей, что, если прежняя власть вернется на этой волне, будет плохо всем. Это очень сложная ситуация, потому что она блокирует возможность критиковать нынешнюю власть. Это продолжается уже два года, и в особенности сейчас, потому что, каждый раз боясь возврата предыдущей власти, мы вынуждены солидаризироваться, в том числе, с действительно проблематичными решениями нынешней власти. Я думаю, что если выбор встанет ребром, люди все еще поддержат Пашиняна.
– Насколько организованы оппозиционные силы или вообще те, кто сейчас настроен на отставку Пашиняна? Видна ли какая-то реальная политическая готовность добиваться отставки Пашиняна парламентским путем вместе, возможно, с уличным?
– Мне кажется, что есть большая ставка на военных, этот термин - «военный переворот» - появился неслучайно. Я не знаю, можно ли этих людей называть оппозицией, потому что это люди, у которых все еще есть власть в Армении, – представители бывшей власти и те, кто сейчас оказался под угрозой. Они, конечно, очень организованы. Условно существует координационный штаб, – безусловно, если они примут какое-то решение, процесс организации этого решения будет не сетевым, а будет очень вертикальным.
– Могут ли военные стать третьей силой, которая выступит и против бывших, и против нынешних?
Я не вижу таких больших возможностей для появления, действительно, третьей стороны. Конечно, в штаб-квартире Кочаряна могут создать такую имитацию третьей силы, якобы с ними не связанной. Но в Армении это не так просто сделать.
– Я не думаю, что есть какие-то предпосылки для этого. Генералы или те, кто сейчас прикидываются какими-то генералами, – это люди, которые уже долгое время ассоциируются именно с кочаряновским крылом, а те, кто молчит, или те, кто проявляет какую-то лояльность, – это как бы сторона, которая пока что подчиняется легитимной власти в Армении. Я не вижу таких больших возможностей для появления, действительно, третьей стороны. Конечно, в штаб-квартире (Роберта) Кочаряна могут создать такую имитацию третьей силы, якобы с ними не связанной. Но в Армении это не так просто сделать. Мы видели, что в последние дни, например, очень часто упоминалось, в особенности карабахской властью, имя Сейрана Оганяна – бывшего министра обороны. И были некоторые опасения: а вдруг они готовят именно этого персонажа как новое лицо нашего будущего. Но опять же, даже если это будет Сейран Оганян, большинство людей в Армении понимают, что это не третий путь, это не третья сторона, а человек, причастный к прежней власти, входящий в нее, и только.
