«Укрощение» – новый документальный фильм Саломе Джаши, премьера которого прошла 31 января на фестивале «Сандэнс». Кино рассказывает историю «путешествия» деревьев к морскому курорту Шекветили. Оно началось несколько лет назад, когда основатель правящей партии «Грузинская мечта» Бидзина Иванишвили в ходе создания дендрологического парка начал скупать деревья и перевозить их в Шекветили. В 2016 году по социальным сетям стремительно разлетелись кадры плывущего по воде дерева. Это, с одной стороны, очень поэтичное, а с другой – напоминающее своей чужеродностью видеопомеху изображение, как говорит режиссер, и натолкнуло ее снять фильм.
– Тем, кто еще ничего не знает о вашем фильме и, возможно, ничего не знает о грузинской реальности в целом, как бы вы объяснили – о чем это кино?
– Это фильм о хобби одного богатого человека, который собирает деревья в приморских городах и лесах, и перевозит их в свой парк.
– Это история «путешествия» одного дерева или героев-деревьев в фильме несколько?
– В общей сложности было выкорчевано и пересажено на частную территорию этого человека примерно 200 деревьев. Эта территория вроде бы публичная, сам этот человек говорит, что (этот парк) доступен всем, но это, конечно, как мы знаем, частная территория. Для фильма мы выбрали несколько деревьев – мы следуем за ними, за людьми, за группами рабочих, инженеров… Этот фильм как калейдоскоп, который отображает весь этот процесс – в разное время и с разных углов.
– У всех этих деревьев – не знаю, как правильнее выразиться – были свои хозяева, люди, в садах которых они росли. Вы говорили с ними, увидим ли мы их в фильме? Как они отнеслись к этому процессу, переживали ли?
Фильм, как мне кажется, и не пропагандирует, и не восхваляет эти действия. Он не является однозначно критичным в отношении этого богатого человека
– Я не могу рассказывать содержание фильма, но могу сказать, что в Грузии ожидания в отношении этого фильма и вообще этой темы очень большие, волнующие. У всех свое мнение по этому поводу, очень резкое – или положительное, или негативное. Но фильм, как мне кажется, проходит где-то посередине, по границе – он и не пропагандирует, и не восхваляет эти действия. Он не является однозначно критичным в отношении этого богатого человека. Хотя, наверное, в конечном счете, все-таки он критичен в том смысле, что оставляет пространство для того, чтобы зритель сам решил, разобрался в том, что произошло в ходе этого процесса. Сделать это помогают именно герои фильма. Их в нем много, целый спектр: это жители деревень, чьи деревья были срублены, рабочие…
– Если это не затрагивает той части фильма, которую вы не хотели бы открывать, вы можете сказать, реакция или отношение кого из ваших героев вас удивили, были неожиданными для вас?
Это была какая-то фаустовская сделка – люди получали деньги за то, что имело для них большую ценность, не материальную при этом. Каким-то образом они стали участниками этой сделки
– Для меня, вероятно, самым интересным открытием было… Знаете, очень просто сказать, мол, почему люди продают эти деревья? Конечно, главный вопрос – для чего этот человек покупает их, но сразу за ним следует вопрос, почему они соглашаются? И вот то, что на меня произвело большое впечатление – это что деньги стали главной ценностью. Хотя и не по решению этих людей. Это была какая-то фаустовская сделка – люди получали деньги за то, что имело для них большую ценность, не материальную при этом. Каким-то образом они стали участниками этой сделки. Хотя были и такие, кто, напротив, очень даже хотели, чтобы это дерево исчезло из их сада, потому что оно, к примеру, затеняло мандариновый сад, или на нем было слишком много листьев, или для того, чтобы обрезать их, можно было спину сорвать… Вот эта различная мотивация людей, их истории были для меня самым большим открытием, когда ты видишь все это так близко, что можешь прикоснуться. Была, к примеру, семья, которая отказалась продать дерево.
– Значит, такие все же были?
– Да, это не вошло в фильм, но некоторые да, не продали свои деревья.
– Вероятно, эти люди и представить не могли, что однажды к ним мог прийти кто-то и предложить продать дерево, и что такая сделка в принципе могла состояться…
– Да, этого никто не мог представить, и эти люди вдруг обнаружили, что у них во дворе есть такая сокровищница, и многие попытались ее открыть, продав дерево. Впрочем, это не было (продиктовано желанием обрести) какую-то роскошь, потому что многим, кто хотел продать дерево, нужны были деньги для лечения родных или для того, чтобы отправить учиться в университет.
– Исходя из того, кто был заказчиком этой перевозки деревьев, не возникло ли у вас проблем в ходе съемок? Знает ли тот богатый человек о существовании этого фильма?
– Проблем у нас не было, наши съемки проходили довольно долго – в течение месяцев мы регулярно ездили снимать эти работы. Поэтому мы как-то отличались от телекомпаний, которым люди, проводившие эти работы, не доверяли. Я всем им объясняла, что мы хотели увидеть общую картину, что нам нужно было не просто запечатлеть конкретный момент. Это и их самих интересовало, чтобы этот процесс был как-то задокументирован. Наверное, это и было их мотивацией, благодаря чему мы постепенно могли снимать больше и больше. Сам богатый человек знает, что мы снимали фильм. С его разрешения мы снимали и парк, еще до того, как он открылся.
– Но фильм он не видел? Не выразил желания посмотреть?
– Нет.
– И напоследок я хотела спросить – когда вы впервые увидели тот самый кадр, как по воде плывет дерево, вы помните, что почувствовали или подумали в тот момент? Я, например, точно помню первую мысль, которая промелькнула вне всех контекстов, я подумала: «Как же это красиво». Можете сейчас вспомнить вашу первую реакцию и, собственно, то, как это переросло в идею снять фильм?
Для меня притягательней всего именно двойственная природа чего бы то ни было – где не то чтобы есть две стороны, а где можно взглянуть на что-либо по-разному
– Конечно, когда мы все увидели тот кадр – в этом смысле у нас один общий опыт – это было похоже на цифровую помеху, когда вдруг портится видеокассета и что-то странное выскакивает на экран. Да, с одной стороны, оно было очень красивым, поэтичным, была какая-то в этом поэзия. А с другой, это была именно помеха – не только с визуальной точки зрения, но и с содержательной. Вот эта двойственная природа этого изображения и была тем, из-за чего мне захотелось начать работу над этим фильмом. Для меня притягательней всего именно двойственная природа чего бы то ни было – где не то чтобы есть две стороны, а где можно взглянуть на что-либо по-разному, где есть множество перспектив видения.
