Ровно год назад – 26 февраля в Грузии был зафиксирован первый случай COVID-19. Как страна прожила этот год? Показав одни из лучших результатов прошлой весной, она стала мировым антилидером уже к осени – по количеству заболевших на 100 тысяч человек. О том, что уже было и что можно ожидать, рассказал наш гость недели – иммунолог и аллерголог Бидзина Кулумбегов.
– Скажите честно, год назад, когда мы узнали о первом ковидном пациенте, могли ли вы подумать, что все это разрастется до таких масштабов, что ковид станет частью нашей обыденной жизни?
– Нет, я действительно не мог представить. Думал, что к лету все это должно было бесследно исчезнуть.
– За этот год у нас более 270 тысяч человек заболели COVID-19. Наши ведущие эпидемиологи не очень любят говорить об ошибках. Амиран Гамкрелидзе (глава Центра по контролю над заболеваниями) не раз говорил, что речь об этом лучше будет вести, когда все закончится. Но, оглядываясь сейчас на этот год, можно ли было что-то сделать иначе, могло ли не быть у нас столько заболевших?
Даже я не думал, что мы могли дойти до такого количества случаев. Впрочем, этот коварный вирус показал и нам, как и всему миру, свое лицо
– Первые мероприятия, которые страна провела еще весной, были показательными, про Грузию тогда даже писали статьи. Но я думаю, что мы как-то слишком поверили в то, что этот (вирус) прошел мимо нас. Даже я не думал, что мы могли дойти до такого количества случаев. Впрочем, этот коварный вирус показал и нам, как и всему миру, свое лицо. Эпидемиологический надзор и контроль со стороны государства летом не осуществлялись должным образом. Я понимаю, что жарко, носить маску сложно, соблюдать дистанцию сложно, там клубы, бары – мы все хорошо знаем, что происходило. А потом, когда осенью случаи начали увеличиваться – был (эпидемиологический) взрыв в Батуми, до этого в Местиа. В Местиа государство очень строго подошла к делу – все закрыло, фактически закрыло там несколько тысяч туристов. И это было правильно. Но когда в Батуми началось – кластер «Доны», такой-то кластер, еще один кластер – был предвыборный процесс в разгаре и власти посчитали, что локдаун означал полную остановку этого процесса. Соответственно, пандемия стала заложником политической системы.
Если бы меры по закрытию (страны) приняли не 27 ноября, а 6 октября, я уверен – такой невиданной инцидентности не было бы. Мы были лидерами по количеству заболевших на 100 тысяч человек и (страна), занимавшая второе место, очень отставала от нас. Принятие ограничительных мер было отложено из-за политических процессов и это привело нас к трагедии. Здесь двух мнений быть не может. Я понимаю, что, возможно, у эпидемиологов никто не спрашивал об этом. А когда все закончилось, выборы прошли, все заняли свои кресла, потом начался разговор о том, что нужно закрывать.
– Именно то, о чем вы говорите, вероятно и стало причиной того, что в определенной части общества сейчас, когда было принято решение о практически полном снятии всех ограничений, появились сомнения по поводу того, насколько своевременным было это. С вашей точки зрения, следовало ли сейчас отменять фактически все меры?
Пускать на самотек ситуацию, когда у нас нет ни одного вакцинированного в стране, для меня это абсолютно неприемлемо и неоправданно. Говорят, что глупцы учатся на своих ошибках, но мы и на своих не учимся
– С моей точки зрения, приоритетные направления – школа, транспорт, городской или междугородний – важно было, чтобы они полноценно заработали. В остальном, пускать на самотек ситуацию, когда у нас нет ни одного вакцинированного в стране, для меня это абсолютно неприемлемо и неоправданно. Если бы вакцинация уже была начата, и мы могли бы сказать, что, скажем, первые 10 тысяч человек, самых уязвимых, уже привиты, тогда мне было бы понятно принятие более смелых решений. Но сейчас, когда перспектива начала вакцинации очень размыта, я верю, что в марте она все-таки начнется, но 1-го или 31 марта – этого, я уверен, в нашей стране никто не знает – мне кажутся абсолютно неадекватными, непропорциональными заявленные меры. Говорят, что глупцы учатся на своих ошибках, но мы и на своих не учимся.
– Что касается сектора здравоохранения, этой осенью весь удар пришелся на него – на врачей, медперсонал в целом. До начала этой волны, я помню, вы даже говорили, что с 5 тысячами новых зараженных в день – сектор может не справиться. За счет чего он все-таки выстоял?
– Если смотреть объективно, несмотря ни на что, была объявлена беспрецедентная мобилизация. Внутри министерства была создана платформа – министр, ее зам, пресс-служба, они все лично были вовлечены в процесс определения человека в больницу, когда такая необходимость возникала. В Фейсбуке мы все (врачи) тоже были мобилизованы, создавались платформы, Нино Замбахидзе создала программу Covider, я был включен в этот процесс в качестве врача. Мы смогли ответить на вопросы 80 тысяч человек, кого-то успокоили, кому-то помогли попасть в больницу… Вот эта беспрецедентная мобилизация и общие усилия медицинского сектора и привели к тому, что у нас десятки пациентов не умерли дома. А в странах, являющихся для нас примером, такое происходило.
У меня нет уверенности, что с апреля случаи не начнут расти. Возможно, до 5 тысяч случаев в день мы не дойдем, большой пласт населения в крупных городах уже в той или иной степени иммунизирован. Такой сильной волны, как прошлая, сейчас уже не будет
Мы понимаем, что у нас за счет (отсутствия) первой волны (весной) была фора, чтобы мы больше подготовились. Но эти почти 8 месяцев между осенней (вспышкой) и первым распространением инфекции можно было бы лучше использовать. Хотя бы в плане мобилизации семейных врачей (…) Но я еще раз скажу: вот эти общие усилия и помогли (справиться). Хотя (ситуация) была на грани. Если бы ограничительные меры не приняли в конце ноября, было бы очень сложно. Так долго не могло продолжаться, конечно. Хотя бы сейчас государство должно сделать все… у меня нет уверенности, что с апреля случаи не начнут расти. Возможно, до 5 тысяч (случаев в день) мы не дойдем, большой пласт населения в крупных городах уже в той или иной степени иммунизирован. Такой сильной волны, как прошлая, сейчас уже не будет. Я не думаю, что она будет такой же разрушительной. Но 1% инфицированных людей погибает, поэтому тысяча (заболевших) человек означает 10 погибших, а 10 тысяч – тысячу смертей. Нам нужно думать об этом. Это наши родные, знакомые, друзья, наши учителя…
– И о вакцинах. Нам обещали, что их завезут к середине февраля, потом сказали, что к концу, сейчас обещают в марте. Я понимаю, что этот вопрос, вероятно, следует задавать не вам – но была ли возможность как-то ускорить этот процесс? И чем чревата отсрочка?
Наверное, нам следовало быть более активными. Вероятно, надо было еще с лета начать переговоры с серьезными компаниями, может быть – перечислить предварительный аванс, как это сделали арабские страны, Израиль
– Это продолжение того, о чем я говорил до этого. Чем больше у нас будет заболевших – тем больше будет смертей, тем больше будет госпитализированных. У людей остается после ковида тысяча жалоб – существует уже и long covid, о котором говорит весь мир. Каждый день, пока задерживается вакцина – это погибшие люди. Поэтому это (начало вакцинации) жизненно необходимо, в условиях, когда у 98 стран мира уже есть такая возможность и почти 220 миллионов человек были вакцинированы. Каждый день, который мы проводим без вакцины – это трагедия. Я верю, надеюсь, что в марте вакцинация начнется. Но, наверное, нам следовало быть более активными. Вероятно, надо было еще с лета (начать переговоры) с серьезными, перспективными компаниями, может быть – перечислить предварительный аванс, как это сделали арабские страны, Израиль… Проявили ли мы соответствующую активность, использовали ли все ресурсы, когда другие страны закупали еще несуществующую вакцину? Вот именно здесь я вижу те недостатки, которые могли быть в процессе управлением (пандемией) и сегодня уже отражаются на реальности – переводятся в здоровье и жизни людей.
