ПРАГА---В Тбилиси и в Батуми на этой неделе прошли акции протеста против намерения властей снести здание XIX века, в котором расположен Художественный музей имени Шалвы Амиранашвили, а также против передачи ГПЦ иконы Анчийского Спаса – Нерукотворного образа Спасителя, которую грузинская патриархия запросила для церкви Анчисхати. При этом Министерство культуры молчит о том, куда и как будут вывезены экспонаты, в частности, золотого фонда музея искусств, где и в каких условиях они будут храниться. Среди тех, кто пытается получить ответы на эти вопросы, – гость недели, эксперт по культурному наследию Татия Гвинерия.
– Давайте абстрагируемся, насколько это возможно, от эмоций и порассуждаем здраво: какая реально опасность грозит зданию Музея искусств, его золотому фонду или отдельным экспонатам, например, той же Анчийской иконе Нерукотворного Спаса?
– До сих пор мы точно не знаем, что правительство намерено сделать с этим зданием и этими экспонатами. Мы точно знаем, и уже годы об этом говорят, в том числе сотрудники музея, что эти экспонаты, вся экспозиция и все здание, которое является памятником культуры и имеет очень большую историческую ценность, находятся в очень плохом физическом состоянии. Надо обязательно провести реставрацию. Но какова будет методология этой реставрации, вот это вопрос.
– Почему, по-вашему, власти молчат об этом?
У музея был очень хороший план – перевезти экспонаты из этого здания в фонды. Эти фонды представляют собой очень хорошо обустроенные пространства. А сейчас правительство говорит, что у них нет хорошего плана, и они начали заново это все делать
– Мы все знаем, что у музея был очень хороший план – перевезти экспонаты из этого здания в фонды. Эти фонды представляют собой очень хорошо обустроенные пространства, и туда хотели перевезти экспонаты. Это был очень хороший план, который Смитсоновский институт США оценил высоко, а сейчас правительство говорит, что у них нет хорошего плана, и они начали заново это все делать. Но, повторяю, как говорят сотрудники музея, у них уже был этот план.
Мы до сих пор точно не знаем, куда правительство собирается перевезти этот фонд и какими методологическими планами воспользуется. Это очень специфические артефакты, и в этот процесс обязательно должны быть включены не только искусствоведы, но и обязательно реставраторы по этой специфике. Поэтому профессиональное сообщество и общество в целом вообще очень волнуют эти вопросы: какими методами и куда должны они это перевезти.
– Как вы думаете, были ли шансы избежать такого радикального решения – практически уничтожить здание и оставить один фасад?
– Сегодня они уже говорят, что будут делать реставрацию. Они как бы изменили решение, потому что сейчас мы все знаем, что это очень ценный архитектурный памятник, его охраняет закон, и нужно делать обязательно очень тонкую, очень высококвалифицированную реставрацию. Министерство уже сказало, что надо обязательно делать реставрацию.
– Как вы считаете, это было сделано под влиянием общественности? Возымели действие акции?
До сих пор мы не знаем, какая будет методология работы над этим зданием, хотя думаем, что батони Гигла Чануквадзе будет делать все так, как надо
– Я думаю, что да, под влиянием вот этих акций и, может быть, под влиянием каких-то специалистов, которые дают индивидуальные консультации. И мы уже знаем, что над этим памятником будет работать Гигла Чануквадзе, он очень высококвалифицированный специалист, конструктор, и это очень хорошо. Но до сих пор мы не знаем, какая будет методология работы над этим зданием, хотя думаем, что батони Гигла Чануквадзе будет делать все так, как надо.
– А кто будет следить (за ходом работ)? Будет ли возможность у общественности и профессионалов знать, как все это будет идти, и помешать в случае необходимости?
– Мы сейчас ничего не знаем об этом, потому что точно не знаем, когда начнется процесс. Когда начнется проектирование, когда начнется эвакуация этого фонда в другое место – до сих пор мы точной даты не знаем.
– И все-таки за решением вывезти эти экспонаты действительно стоит только катастрофическое состояние хранилища и реальная опасность, которая грозит экспонатам? Или здесь еще прослеживается стремление показать, что мнение общественности никого не интересует и таким образом еще раз продемонстрировать свою власть? А может быть, это еще связано с чьими-то частными интересами, как убеждены многие? С чьими – нетрудно догадаться.
– Я точно не знают, какие интересы, но одно знаю точно, и не только я: здание уже годы в очень плохом состоянии и экспозиция тоже в плохом состоянии, обязательно надо сделать реставрацию. Я озвучила мнение сотрудников музея, которые уже годы работают над этим проектом. Это не новость, мы все знаем. Но как это будет сделано, это вопрос.
– Теперь то, что касается Анчийской иконы Нерукотворного Спаса: в мире были прецеденты, когда не только церкви, но и частным лицам удавалось отвоевать реликвию у государства, и государство не очень-то сопротивлялось. Мне на память приходит нашумевшая история в России, примерно четырехлетней давности, когда православный меценат «покушался» на одну из самых главных реликвий Русского музея – икону XIII века «Ангел Златые Власы». Он ее собирался переместить в отреставрированную на собственные средства церковь, и ему помешали сотрудники музея. Потому что до этого ему на самом деле удалось лишить тот же самый музей другой иконы: сначала она будто бы временно была перемещена в другой храм, а затем, как вдруг выяснилось, вообще была выписана из музейного фонда Русского музея и так и не вернулась туда. Нетрудно догадаться, что без решения властей такое сделать было бы невозможно. В наших условиях вы исключаете, что вдруг такая икона может оказаться или в церкви, или в чьей-то частной коллекции?
У этой иконы не только религиозная ценность, но и очень высокая художественная ценность. И эта икона находится в очень плохом физическом состоянии. Нельзя допустить даже малейшее перемещение этой иконы
– Уже годы одна инициативная группа работает, они очень хотят, чтобы икону Анчисхати из музея вынесли в церковь. У них есть маленькое святилище, уголок около музея, и они там годы уже сидят – это не новость. Но здесь очень интересно, как правительство отреагирует на их желание, потому что у этой иконы не только религиозная ценность, но и очень высокая художественная ценность. И эта икона находится в очень плохом физическом состоянии. Я не эксперт и не реставратор, но мы все знаем, что нельзя (допустить) даже малейшее перемещение этой иконы. И, конечно, нельзя ее перенести в такое место, где не будет очень высоких условий для хранения: это и температура, и физическое хранение. И, самое главное, я думаю, что эти фонды очень высокой художественной ценности, и их нельзя делить, потому что это будет очень плохой прецедент – разделение высокохудожественного фонда и перемещение этих экспонатов из музея в другое место.
– Роль культурного ведомства в этом во всем если не первая, то очень большая. Мы хорошо помним историю с рудником Сакдриси: всех успокоили, а потом за одну ночь приняли решение, которое фактически уничтожило этот рудник. Здесь есть такая опасность – успокоение общественности и в скором времени принятие такого решения, которое будет совершенно неприемлемо для грузинской культуры?
– Вчера состоялась очень интересная акция, и там были профессионалы – люди, которых очень беспокоит грузинское культурное наследие. Они не допустят, чтобы процессы прошли так, чтобы это очень плохо повлияло и на здание музея, и на фонды, в частности. Я уверена в этом.
– Иными словами, вы думаете, что церкви отвоевать Анчийскую икону все же не удастся?
– Да, я думаю, что это просто была очередная попытка.
– Вы входите, вообще, в эту инициативную группу, которая акции устраивает?
– Да.
– У вас есть ожидания, что Министерство культуры поставит инициативную группу, которая борется за сохранение этих памятников, в известность, где и как будут храниться эти экспонаты, пока будет реставрироваться музей, или вы на это не рассчитываете? Если не рассчитываете, то как вы будете продолжать бороться?
– Я бы хотела надеяться. Мы не сторона, мы боремся за культурное наследие, которое принадлежит грузинскому народу. Мы боремся за то, чтобы последующие поколения сохранили свою идентичность.
