Эскалация российско-украинского конфликта тревожит жителей Грузии. Они оценивают ситуацию по-разному, но, как правило, считают, что грядущие события окажут значительное влияние на их будущее и пытаются определить, насколько адекватно действует правительство.
15 февраля The National Interest опубликовал статью Джеффа Хартмана «Запад может предотвратить третье вторжение Путина в Украину». Автор специализируется на исследовании военных возможностей России; не так давно он был атташе по вопросам обороны при посольстве США в Грузии и дважды коснулся в статье ее перспектив. По его мнению, после войны Россия, противопоставляя свои войска Польше и Литве, установит постоянное военное присутствие в Беларуси, «сфокусирует внимание на Грузии» и приблизится к осуществлению своей давней цели по сокращению торговли между Востоком и Западом, идущей из Центральной Азии и Каспийского региона в обход России. «Не делайте ошибок: это касается и трубопровода Баку-Джейхан», – пишет Хартман. Он также предполагает, что российское вторжение сплотит Европу, заставит Запад усилить сдерживающие Россию военные группировки, подтолкнет Швецию и Финляндию к вступлению в НАТО и приведет к серьезному рассмотрению вопроса о присоединении к альянсу Грузии. Его прогноз, как и множество других, содержит в себе указание как на негативные, так и на позитивные возможности, причем и те, и другие вынесены в будущее и привязаны к динамике конфликта. Это способствует формированию своеобразного «ощущения паузы» – страна живет с ним где-то посередине между сопричастностью и непричастностью к событиям, которые, по мнению Хартмана, навсегда изменят Европу.
Наиболее боеспособные российские части собраны у границ Украины; конфликт, словно разгорающийся пожар, начал поглощать экономические, дипломатические, имиджевые ресурсы России. Глава МИД Германии Анналена Бербок весьма проницательно предложила называть кризис не украинским, а российским. Но не только нехватка средств или логика концентрации сил удерживает Кремль от одновременного наступления на юге. Попытка масштабной дестабилизации Грузии или ее оккупация принесет материальные и политические убытки, углубит конфронтацию с Западом и не будет иметь смысла без достижения упомянутой Хартманом стратегической цели – контроля важной транзитной зоны. А он невозможен без столкновения с усилившейся Турцией, которая совсем недавно, по итогам войны в Карабахе, решительно потеснила Россию в регионе. В данный момент Кремль стремится играть на противоречиях внутри НАТО, подчеркивает особую роль Турции и намекает ее руководителям, что их интересы будут учтены в ходе кризиса и после него. Это снижает вероятность немедленного (прямого или гибридного) наступления русских на южном направлении, но, разумеется, не исключает его. Симптоматично, что на Мюнхенской конференции грузинская делегация чаще всего говорила о расширении транспортной инфраструктуры и повышении связности в регионе, пристегивая проблему безопасности к росту транзитного потенциала. Впрочем, точка невозврата пройдена, очередная «перезагрузка» не восстановит прежний порядок вещей в Евразии, как бы коллективное сознание за него не цеплялось, и в кризисный период может случиться все что угодно. Он крайне опасен для Грузии и других прифронтовых государств (старый термин воскресает в новом качестве), но вместе с тем предоставляет им шанс и самый ценный политический ресурс – время. Пусть его мало, но его можно употребить с пользой или бездарно растратить, что мы неоднократно делали, увязая во внутренних дрязгах.
Согласно проведенному в декабре опросу NDI, евроатлантическую интеграцию Грузии поддерживает все больше респондентов – 83% высказались за вступление в Евросоюз, 77% – за вступление в НАТО (плюс 7% и 3% по сравнению с предыдущим опросом). Эти результаты, скорее всего, отразили и рост напряженности в отношениях Запада и России в конце минувшего года, непосредственно перед тем, как Кремль выдвинул т. н. ультиматум. Сопоставляя прежние данные, можно обнаружить падение энтузиазма в 2014-15 годах после захвата Крыма и продвижения российских сил на востоке Украины – тогда реакция ведущих держав казалась многим грузинам недостаточной. В случае Евросоюза он восстановился относительно быстро, вслед за вступлением в силу соглашения об ассоциации и введением безвизового режима, а в случае НАТО показатель вновь превысил 70% лишь во второй половине 2018 года после значительного расширения сотрудничества с альянсом. Разумеется, на результаты влиял не только украинский фактор (социологи обычно избегают однозначных выводов), но он несомненно играет свою роль и почти наверняка изменит результаты следующего опроса в зависимости от того, насколько эффективно будет действовать Запад. На сей же раз процент симпатизирующих НАТО респондентов в точности совпал с результатом январского плебисцита 2008 года о вступлении в альянс (77%). Среди тех, кто поддерживает евроатлантическую интеграцию, нельзя выделить сторонников той или иной партии – это один из немногих вопросов, по которому их взгляды совпадают. Тем не менее политики пытаются использовать кризис в своих интересах.
Лидеры правящей партии, судя по их действиям, считают, что «военная тревога» позволит им укрепить позиции, пустить реформу судебной и избирательной системы по выгодному им пути (если точнее – под откос), прижать ослабевших оппонентов и ликвидировать даже намек на угрозу с их стороны, полагая, что Западу сейчас, грубо говоря, не до «Грузинской мечты» и он ограничится лишь общими критическими замечаниями, на которые партия реагирует весьма нервно. На днях, после того как посол Евросоюза Карл Харцель дипломатично, без резких формулировок указал, что лишение мандатов трех оппозиционных депутатов, как и упразднение службы Государственного инспектора, было ошибочным и не вполне демократичным, председатель «Мечты» Ираклий Кобахидзе сказал: «Ни одна из них [оценок Харцеля] не является справедливой и объективной. Для нас была бы интересной любая объективная оценка, в том числе и критическая. Там, где нет справедливости и объективности, мы уделим меньше внимания подобным заявлениям». Можно вспомнить, как ровно 11 лет назад тогдашний министр иностранных дел Григол Вашадзе сказал в эфире Радио Свобода: «Меня не интересует, что говорит Клаппер» (Директор национальной разведки США Джеймс Клаппер, выступая перед сенаторами, критически оценил действия грузинского руководства на северокавказском направлении). Тогда оппозиционные СМИ и критически настроенные комментаторы буквально распяли Вашадзе, теперь же на более жесткое заявление Кобахидзе прореагировали далеко не все и куда менее эмоционально. Что же изменилось за минувшие годы? После «Революции роз» ее вожди рассматривали поддержку Запада как важнейший легитимизирующий фактор, и это придавало большое значение позитивным, а затем, по мере деградации режима, и негативным комментариям. В 2011 году оппозиция уже вовсю пользовалась данной уязвимостью, отыскивая в каждой публикации западных СМИ зловещие для властей сигналы, и те всерьез опасались, что они окажут решающее воздействие на избирателей. «Грузинская мечта» в последние годы целенаправленно снижала влияние этого фактора: сначала она провела разделительную линию между мнениями отдельных лиц (экспертов, журналистов, чуть позже – европарламентариев) и официальной позицией внешнеполитических ведомств, указывая (сперва в подтексте, затем прямо), что со всей серьезностью критику следует принимать лишь во втором случае. А после победы на выборах 2020-21 годов ее лидеры начали вступать в заочную полемику с послами, постепенно ужесточая тон. «Грузинская мечта» постоянно намекает Западу, что на фоне коллапса оппозиции только она может быть гарантом стабильности в стране в условиях регионального цунами, а значит, ей необходима свобода рук во внутренней политике. Ничего нового в этом нет, так поступали все правящие партии в течение последних 30 лет. И они, и их оппоненты видели в похвалах и замечаниях западных партнеров прежде всего свой пропагандистский ресурс, а не средство сдерживания собственных ненасытных лидеров с диктаторскими замашками, которым неведомо самоограничение.
«Национальное движение» стремится привязать к российско-украинскому противостоянию проблему Михаила Саакашвили. Он является гражданином Украины; на днях, в ходе процесса по делу о растрате бюджетных средств, он взял в руки украинский флаг и попытался исполнить гимн этой страны. Он описывает себя как главного противника Путина, а его единомышленники обвиняют правящую партию в капитулянтской позиции по украинскому вопросу в СМИ, соцсетях и на немноголюдных в последнее время акциях протеста.
Из наличия противоположных взглядов вовсе не проистекает автоматический старт дискуссии. Есть по меньшей мере две темы, которые «Грузинская мечта» наотрез отказывается обсуждать с «Нацдвижением» исходя из его прошлого, – это полицейское насилие и внешняя политика. Во втором случае подразумевается, что «националы» довели страну до катастрофы 2008 года, следовательно, их мнение не имеет никакой ценности; им постоянно указывают на безумные и/или позорные шаги военно-политического руководства, на брошенное без эвакуации мирное население и т. д. Косвенно эта позиция подпитывает искусственное разделение внешней политики на умеренную и радикальную, которое выгодно обеим сторонам, так как помогает им обрабатывать различные целевые аудитории. Но, приглядевшись, можно обнаружить множество несоответствий – к примеру, в 2006 году (особенно в первой половине) «Нацдвижение» постоянно порывалось лишить российских военных статуса миротворцев, но так и не сделало этого, что во время войны 2008 года предоставило Кремлю важный козырь. С другой стороны, «Грузинская мечта», которая в дни кризисов будто бы застывает в ступоре и, как говорят те же русские, «не мычит, не телится», внесла в Конституцию статью, обязавшую власти обеспечивать евроатлантическую интеграцию. Истина, вероятно, лежит где-то посередине между условно радикальной политикой Саакашвили и условно осторожной политикой Иванишвили – ни одна, ни другая не будет выглядеть сколько-нибудь продуманной, последовательной и эффективной до тех пор, пока мы не предположим, что в своей основе это одна и та же политика в разных обертках, которая проистекает из реальных возможностей Грузии, ее партнеров и противников. Риторика маскирует ее, но не меняет сути.
Подлинным проявлением внешнеполитического радикализма стала бы открытая поддержка национально-освободительных движений на Северном Кавказе или, к примеру, отправка в Украину артиллеристов (они – традиционный козырь ВС Грузии) – слова, как бы грозно и гневно они не звучали, не заменят реальных действий. Но части граждан (речь не только о сторонниках Саакашвили) тем не менее кажется, что правительство должно делать более решительные заявления, поддерживая Украину и осуждая Россию. Есть несколько факторов, которые могут влиять на его поведение. Большинство нынешних грузинских руководителей, так или иначе причастных к принятию решений, связано с Францией или Германией (учеба, работа, другая деятельность). Они пытаются копировать соответствующий внешнеполитический стиль и риторику не только по трезвому размышлению, но и подсознательно. Проще говоря, они оглядываются на Париж и Берлин, а не на Лондон или Варшаву. Обтекаемость их формулировок действительно предоставила «националам» возможность сыграть на патриотических чувствах, но они, как это часто случается в последнее время, плохо проработали тему и принялись утверждать, что «мечтатели» вообще ничего не говорят и не делают на украинском направлении, а те в ответ указывали, что их благодарят за поддержку президент Украины Зеленский, глава МИД Кулеба и т. д. Сумбурный обмен обвинениями укрепил весьма распространенное в Грузии мнение, согласно которому, внешняя политика – это прежде всего заявления. Один заслуженный дипломат называл данный подход «тамадистским». Есть еще один нюанс – лидеры и многие сторонники «Грузинской мечты» считают, что, предоставив Саакашвили гражданство и пост губернатора (позже, при Зеленском, – советника), украинские руководители, по сути, помогли ему создать политический плацдарм, опираясь на который он пытался опрокинуть партию Иванишвили. Сегодня Саакашвили находится в грузинской тюрьме, но, как говорилось в старом анекдоте, «осадок остался».
Осенью 1991 года сторонники и противники президента Гамсахурдия нередко митинговали на очень близком расстоянии друг от друга, один оратор стремился перекричать другого, а активисты, разделенные импровизированными баррикадами, иногда швыряли камни в оппонентов, но чаще высмеивали или ругали их. Тот период перед гражданской войной породил ужасающий прообраз политической дискуссии в Грузии, в ходе которой не имеет никакого значения, что сказал оппонент, так как его не слушают. Украинский вопрос, подобно многим другим, остается одним из вспомогательных инструментов во внутриполитической борьбе, и партии используют его в своих интересах. Правительство будто бы сигнализирует зарубежным партнерам, что ему проще дрейфовать, чем вертеть штурвал, и те в общей неразберихе, скорее всего, отнесутся к его затруднениям с пониманием. А ничего иного в нестабильной ситуации фактическому правителю Грузии, скрытному, как удав, Бидзине Иванишвили, и не нужно («Удав» – одно из его прозвищ, кажется, самое распространенное). Возможно, он хочет, чтобы любая (!) из заинтересованных внешних сил по-прежнему видела в нем меньшее зло, и выжидает, чтобы присоединиться к победителям. Главный аргумент, с помощью которого его вассалы отбиваются от оппонентов, весьма лаконичен: «А вы хотите как в 2008-м?» Если же в ходе кризиса потребуется протестировать какие-то инициативы или подкорректировать риторику в случае ухудшения положения России, он, вероятно, вновь использует президента Зурабишвили и ее «параллельную внешнюю политику». Впрочем, на одном умении адаптироваться, столь необходимом для выживания, успешный внешнеполитический курс основать нельзя, для него необходим консенсус партий, если шире – элит.
Обычно политика небольших государств сочетает в себе два подхода: они подстраиваются под общие региональные тенденции и в тоже время выращивают «яблоки раздора» для крупных держав (и, по возможности, – корпораций), чтобы получить максимум бонусов при столкновении их интересов. Во втором случае у правительства Грузии (и не важно, кто возглавлял его в последние десятилетия) почти всегда были связаны руки вне зависимости от того, насколько (не)осторожно оно действовало. Любая инициатива, будь то призыв к демилитаризации в зонах конфликтов (он может оказаться востребованным в новых условиях) или строительство большого порта, сразу же превратится в инструмент, который партии используют для взаимной дискредитации. Сегодня в экстраординарной, чреватой фатальными осложнениями ситуации правительство должно действовать на международной арене спокойно и уверенно, не опасаясь подвоха со стороны оппонентов. Возможно, следует привлечь оппозицию в выработке решений по внешней политике и их реализации, тем более что партии постоянно декларируют приверженность одним и тем же ценностям, и, судя по опросам NDI, их разделяет большинство граждан.
Парламентские механизмы плохо подходят для этого, поскольку и политические объединения, и избиратели в данный момент воспринимают высший законодательный орган как сцену, где важно казаться, а не быть, кричать, а не созидать. В то же время президент Зурабишвили продолжает по большей части формальный диалог с партиями и отдельными лидерами в целях достижения национального согласия, но пока не продвинулась дальше благих пожеланий. Если бы процесс можно было использовать для формирования некоего консультативного Совета по иностранным делам (условно назовем его так), это помогло бы оградить внешнюю политику от части проблем внутренней и повысить ее устойчивость. Главное не форма, а содержание, отказ от взаимного игнорирования и саботажа тех инициатив, которые представители разных партий будут обсуждать вместе – сегодня они лишь уворачиваются от ответственности.
Не все понимают, что российско-украинский кризис относится прежде всего к внутренним, а не к внешним делам. Причем не к борьбе партий, пропаганде в СМИ, кликушеству в соцсетях и стремлению увидеть в инакомыслящих вражеских агентов, но к проблеме единства нации, ее взросления и самопознания. Заявления и велеречивые декларации нужны и даже важны, но они слишком часто создают иллюзию бурной деятельности, убеждая нас в том, что все возможное уже сделано. Кто-то действует, не подумав, кто-то думает, пребывая в бездействии, – усилия различных групп не дополняют, а торпедируют друг друга, и общество в целом напоминает разворошенный муравейник, где утрачен порядок и утеряно ощущение общей цели. Мы погружаемся в темные воды кризиса, «который навсегда изменит Европу», не как демократическое государство, а как совокупность враждующих кланов. Должно быть, именно поэтому в последние дни сквозь реплики представителей старших поколений нередко проступает легко узнаваемый и неотвязный, как вой сирены, подтекст: «Завтра война, и мы опять не готовы… Завтра война… Завтра война…»
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
