Ситуация на российско-грузинской границе стабилизируется. Сегодня там нет огромной очереди, которая могла стать причиной масштабного гуманитарного кризиса, а численность россиян, въезжающих в Грузию через таможенно-пропускной пункт «Казбеги», составляет около 6-6,5 тысяч человек в сутки. До объявления мобилизации в РФ их было примерно столько же, затем показатель подскочил до 10-11 тысяч, но вновь вернулся к прежнему уровню после того, как российские власти принялись препятствовать выезду военнообязанных. Статистика за последние дни еще не опубликована, но заявления представителей МВД позволяют предположить, что в течение двух недель после начала мобилизации в Грузию въехали свыше 100 тысяч россиян и свыше 80 тысяч покинули ее пределы. Депутат правящей «Грузинской мечты» Леван Карумидзе обнародовал в Twitter данные по пересечению границы с 15 февраля по 25 сентября в тбилисском аэропорту, Казбеги и Сарпи. По его оценке, в Грузии находятся около 52 тысяч граждан РФ, многие из которых – этнические грузины; оппозиционные комментаторы обычно прибавляют как минимум еще 15-20 тысяч. Если сравнивать с численностью населения страны (3,7 млн), – речь идет примерно о 1,5-2 процентах.
По данному вопросу высказаны сотни мнений, которые можно сгруппировать по ключевому признаку. Одни стремятся поместить приезжих в рамки обобщающих определений, рассматривая их как единое целое, считают совокупность субъектом, наделенным коллективным сознанием и волей, в конечном счете – «Другим» в наиболее мрачном понимании феномена, тем, «кто желает сделать меня объектом, всматривается в меня, видит во мне то, что делает меня объектом, рассматривает преследующим и мстительным взглядом, словно сквозь замочную скважину» (Сартр; «Бытие и ничто»). Их оппоненты, напротив, дробят целое на части, выделяя «уклонистов», «противников Путина», «выезжающих в другие страны», «грузин с паспортами РФ» и т. д., и отказываются видеть единый угрожающий образ в атомизированном людском потоке.
Парадокс таится за первым же поворотом. Формальный признак, позволяющий объединить большинство приезжих, безусловно, есть – они являются гражданами Российской Федерации. Однако многие из них уклоняются от исполнения воинской обязанности и тем самым если не разрывают, то значительно ослабляют связь между гражданином и государством. Есть и другие объединяющие признаки – этнические, лингвистические, культурные, но, используя их для описания угрозы, обеспокоенные авторы рискуют попасть в капкан этнонационализма.
(Воз)рождению нации всегда сопутствует ощущение экзистенциальной угрозы, и его эксплуатация становится весьма эффективной и опасной, когда опирается на наработки тоталитарной пропаганды. Быстрый, ошеломляющий успех Звиада Гамсахурдия в конце 80-х в значительной мере был обусловлен тем, что он постоянно говорил об иноплеменниках, овладевающих грузинской землей, апеллируя к архетипическим страхам, рожденным попытками персидских шахов и русских царей переселить в Грузию множество представителей других народов. Позже, когда обескровленная страна пошла, а скорее – поползла по пути построения гражданской нации, она ощущала афтершоки «Великого этнонационалистического землетрясения 90-х» каждый раз, когда речь заходила о переселении в Грузию людей, которые не воспринимались большинством как «свои». Можно вспомнить горячие, зачастую - горячечные споры о маниловском, но наделавшем шума плане переселения в Грузию южноафриканских буров, о возвращении в места прежнего проживания месхетинцев и осетин, о моратории на продажу земли иностранцам – ему сопутствовали разрозненные, но весьма симптоматичные выступления крестьян. Когда осенью 2013 года Михаил Саакашвили в три приема (указы от 10.09, 13.10 и 05.11) предоставил гражданство 2758 жителям Турции, которые, по его словам, были тесно связаны с Грузией, националисты и консерваторы едва не стерли его в порошок. Получение гражданства россиянами в 2022-м не вызвало сопоставимой реакции. По данным Агентства развития государственных сервисов Минюста, в текущем году было рассмотрено 3265 заявлений граждан РФ о предоставлении гражданства Грузии в исключительном порядке, и президент Зурабишвили удовлетворила лишь 728 из них. Ведомство отметило, что новых граждан связывает с Грузией происхождение, а уровень владения грузинским языком, знаний об истории страны и основах права в каждом случае соответствовал требованиям закона. Согласно данным, опубликованным IDFI 1 сентября, в 2018-22 годах гражданство предоставили 13575 лицам: в 5111 случаях оно было восстановлено, в 8382 – предоставлено в исключительном порядке, в 38 – в обычном, в 29 – в упрощенном, в 15 – в специальном. Из 8464 лиц, получивших (за вычетом случаев восстановления) гражданство в этот период, 6075 (72%) были гражданами России.
В рамках националистического нарратива 80-х угроза, исходящая от иноплеменника, тесно связана с актом насильственного овладевания землей – главным, едва ли не сакральным ресурсом традиционного общества; радикальные лидеры в этой связи постоянно указывали на места компактного проживания этнических меньшинств. В случае с «новейшими русскими» данный мотив ощущается слабее, поскольку речь идет не о сплошной полосе земли, воздействующей на воображение своей обширностью, а об «атомизированной» собственности в разных городах, реже – в дачных поселках или селах. Согласно данным, полученным «Интерпрессньюс» в Министерстве юстиции, с 24 февраля по 9 сентября 2022 года недвижимость в Грузии пробрели 3319 граждан России. В 2021 году они зарегистрировали 3496 объектов недвижимости, в 2020-м – 2184; в 2019-м – 4175; в 2018-м – 2503, в 2017-м – 2735. Возможно, в конце года будет зафиксирован рост, но в данный момент значительная часть комментаторов не считает изменение показателей катастрофическим, а еще чаще – вообще не упоминает их. Однако граждане, воспринимающие прибытие большого количества россиян как реальную угрозу, и политики, которые видят в оборонительном национализме ценный ресурс, описывают происходящее фактически как захват жизненного пространства.
Исторический опыт неоднозначен. В 1918-21 годах «Русский национальный совет», сформированный политиками бывшей империи для защиты интересов этнических русских в Грузии, создал правительству новорожденной республики немало проблем – не смертельно опасных, но неприятных. Финал был эпичным: 26 февраля 1921-го, на следующий день (!) после падения столицы Грузии, его руководители предложили большевикам закрыть созданный тремя годами ранее Тбилисский университет – одну из главных опор национального самосознания. Большевики, безусловно, не собирались щадить Грузию, но до такой дикости не додумались даже они. Советский военный представитель в Грузии (и, к слову, эталонный шовинист) Павел Сытин писал, что часть русских усмотрела в нашествии «красных» признаки «возвращения России», но вскоре была разочарована национал-большевистскими тенденциями и тем, что «общество, оплакивавшее в меньшевиках более всего гибель грузинской национальной идеи, стало видеть в некоторых членах ревкома более ярких и активных проводников грузинского национального дела». С другой стороны, в период распада СССР в Тбилиси не были созданы структуры, похожие на балтийские «интерфронты», ядро которых составляли десятки тысяч этнических русских, и, в отличие от периода Первой республики, напряженность в отношениях между отдельными представителями двух групп не оказала заметного влияния на политику. Необходимо отметить, что история помнит и этнических русских, погибших в боях за независимость Грузии, и этнических грузин, оккупировавших ее территории в составе российской армии.
Здесь можно обнаружить плохо замаскированную ловушку. Официальные заявления обычно содержат корректную формулировку «имеющие связь с Грузией», но большинство комментаторов предпочитает другие термины. Тот же Леван Карумидзе написал об оставшихся в Грузии россиянах – «многие из них этнические грузины», а организаторы акции протеста, прошедшей в пятницу у парламента, потребовали закрыть границу для граждан России, отметив, что для этнических грузин и кавказцев может быть сделано исключение. Таким образом, в обоих случаях этническое происхождение (если не углубляться в спор о крови и почве в связи с термином «кавказцы») использовалось как маркер в системе «свой-чужой», что косвенно способствует откату от гражданского национализма к этническому. Значительная часть общества, пусть с оговорками, воспринимает уехавшего в Россию в 90-х грузина как своего, но далеко не всегда готова распространить это отношение на этнического армянина, осетина или русского, даже если они росли рядом с ним и точно так же худо-бедно помнят язык. Это – «неудобная правда». В последние десятилетия сближение с Европой постепенно маргинализировало ранжирование по этническому признаку, по сути, делало его неприличным, но сегодня оно опять просачивается в статьи и комментарии.
Есть хороший финский фильм «Граница 1918» – он убедительно доказывает, что разделение на этой основе приводит к страшным, разрушительным моральным дилеммам. Граничащие с Россией страны вновь окажутся перед ними, если в ходе (или по итогам) российско-украинской войны ее захлестнет хаос. Даже сейчас можно ощутить, что между инструкциями, полученными пограничниками, и просьбами отдельных россиян, которых они почему-то не пропускают, несмотря на либеральные в целом правила, остается пространство мучительного выбора. Вероятно, мы, как и другие жители континента, еще неоднократно встанем перед ним, несмотря на то, что бóльшая часть уклонистов не хочет задерживаться в небогатой Грузии и стремится уехать в более благополучные страны, а пропускные возможности ТПП «Казбеги» ограничены. Не исключено, что подход, основанный на этническом разделении, рано или поздно покажется многим оправданным и грузинская государственность подвергнется серьезнейшему испытанию.
«Российские грузины» нравятся не всем политическим группам, поскольку в них нередко видят потенциальных лоялистов и своеобразный ретранслятор российского влияния в Грузии (в политическом, экономическом, культурном и т. д. плане). Но об этом не говорят во всеуслышание, поскольку у них есть родственники и друзья и часть общества приветствует их возвращение. Корни проблемы уходят в толщу XIX-XX веков, когда знание русского языка и культуры, связи в Петербурге и Москве становились для правящей элиты – аристократической, затем «красной» – ресурсом в конкурентной борьбе, а использовавшая националистические лозунги контрэлита стремилась обесценить его, криминализируя в общественном восприятии любое соприкосновение с Россией. «Русский исход» парадоксальным образом укрепляет связи, которые считались прерванными, а коммуникационные навыки, показавшиеся кое-кому неактуальными, вновь востребованы в бизнесе и социальной сфере. Возвращение к националистическим лозунгам и стереотипам в данном контексте может показаться части политиков естественным «парирующим ударом», и тут грузинское общество рискует попасться на крючок Москвы, запамятовав, что именно сделало его столь уязвимым три десятилетия назад. Вместе с тем важно помнить, что проблему нельзя удалить, как больной зуб, и забыть о ней навсегда – любая война или масштабный кризис всегда увеличивает значимость этнополитических факторов.
Явные и тайные кремлевские пропагандисты пишут о том, как нелегко приходится россиянам в Грузии, где дискриминируют в ресторанах, не дают свободно общаться на родном языке и т. д. Их вольные и невольные союзники в Тбилиси описывают угрозы, перед которыми поставил нацию хлынувший с севера поток, и порой говорят что-то неприятное прибывшим в Грузию россиянам в соцсетях, в общественном транспорте и/или настойчиво призывают их делать политические заявления. Все это накладывается на неизбежные бытовые трения, тем более что не все приезжие, особенно в подпитии, ведут себя в соответствии с местными этическими стандартами. Внешнее давление с разных сторон, как при производстве безобжигового кирпича, формирует общность из атомизированной совокупности отдельных лиц. Тем, кто в порыве побега, если не забыл о проблеме идентичности, то переложил ее в багажник, из Москвы и Тбилиси раз за разом напоминают: «Вы – россиянине», «Вы – русские», «Вы – агрессоры», «Вы – в чуждой среде» (позже умелые манипуляторы непременно скажут: «Вы – жертвы»), подталкивая их к сближению и объединению с соплеменниками. Десятки материалов о том, «как живут русские в Грузии», основываются на сопоставлении (а значит, и противопоставлении) культурных предпочтений, стилей жизни, политических оценок и всегда ненавязчиво фиксируют водораздел «Мы – Они», «Я – Другой». Параллельно в грузинских соцсетях, а в последнее время и в СМИ, гражданство, как объединяющий приезжих признак, упоминается все реже, а этническое происхождение – все чаще. Даже кажущееся логичным, «оборонительным» требование выработать определенную (обычно подразумевается – жесткую) политику по отношению к въезжающим в Грузию россиянам, косвенно способствует формированию не вполне лояльной грузинскому государству общности. Когда условный «кирпич» станет достаточно плотным, Кремль получит возможность использовать его в своих целях, и в этой связи нужно помнить, что численность – не единственный важный показатель, и сто человек, увязших в трясине ресентимента, намного опаснее (в первую очередь для самих себя), чем десять тысяч, которые имеют осмысленные планы на будущее. Есть известный пример: покидавшие Россию белогвардейцы пылали ненавистью к большевикам, но лет через пять советские спецслужбы начали с поразительной легкостью использовать многих эмигрантов в своих интересах. Конечно, из этого вовсе не следует, что альтернатив нет.
Один западный консультант, лет 10 занимавшийся постсоветскими выборами (на большее ему, наверное, не хватило терпения и сил), советовал коллегам прогонять тезисы по всем ступеням морального развития из теории Лоуренса Кольберга, дабы удостовериться, что на каждой из них избиратель получит убедительный аргумент и выбор покажется ему не только выгодным и/или поощряемым обществом, но и высокоморальным. Его идеи требовали теоретического обоснования, но на практике все работало. К примеру, перед парламентскими выборами 2012 года обе стороны упирали на выгоду, указывали на возможные доходы, социальные лифты, молочные реки и кисельные берега. Однако «Грузинская мечта» при этом апеллировала и к высоким этическим принципам, ставя сверхзадачу избавления заключенных от пыток. А на более низких ступенях, к примеру, исподволь убеждала молодежь, что в поддержке «партии власти» есть что-то немодное, глубоко провинциальное и т. д. Сквозь эту призму можно рассмотреть и сегодняшнюю ситуацию. Чаще всего стороны говорят о выгодном, рациональном: одни утверждают, что приезжие вливают в экономику страны значительные средства, другие указывают, что отток военнообязанных из России способствует победе Украины (через ТПП «Казбеги» в рассматриваемый период в лучшем случае протиснулся бы 1% от потенциального мобилизационного резерва РФ, но тем не менее). Подобные тезисы не всегда противоречат друг другу, и даже Саакашвили, критикующий «Грузинскую мечту» по любому поводу, заявил: «Не буду огульно осуждать решение грузинских властей их [т. е. россиян] пропустить, так как, чем больше этих мужчин в Грузии, тем меньше украинцев погибнет». Здесь можно спорить о нюансах формулировок – например, о том, что среднестатистический избиратель-националист, сочувствуя Украине, тем не менее хочет, чтобы политики демонстративно ставили во главу угла интересы его страны. Но важнее другое – конвергенция универсальных принципов, сталкивающихся на верхних ступенях условной лестницы Кольберга, практически невозможна. С одной стороны, гуманность требует впускать всех, кто бежит от мобилизации, а, по сути – от смерти, с другой – ключевая заповедь оборонительного национализма, указывая на негативный опыт, настаивает: «Остерегайся чужаков!» К слову, 54% немцев, опрошенных ARD, высказались за прием уклонистов, а 35% – против; в то же время премьер-министр Эстонии Кая Каллас предположила, что они могут стать «следующим оружием» в гибридной войне Путина против Европы. Ее реплика наверняка понравится тем грузинам, которые не видят в приезде множества россиян никакой выгоды ни для страны, ни для себя лично, но лишь экзистенциальную угрозу, новое «оружие» в двухсотлетнем противостоянии, олицетворение злой воли Кремля, которую нельзя рассматривать с колокольни высокой этики. Предчувствия кажутся весьма мрачными: 58% респондентов, опрошенных NDI в августе, ожидали активизации пророссийских сил, а 49% – военной агрессии России.
Эмоции разливаются по соцсетям и с точки зрения прикладной политики пропадают втуне. Оппозиция переживает не лучшие дни; крупнейшая оппозиционная партия – «Нацдвижение» проходит через кризис, затмевающий в отдельных эпизодах даже раскол 2017 года. Соратники Саакашвили чуть ли не каждый день обвиняют и оскорбляют друг друга, междоусобица в руководстве партии приблизилась к кульминации. В таком состоянии она может рефлекторно реагировать на внешние раздражители, но неспособна проводить многоходовые кампании или вдумчиво разрабатывать темы, аккумулируя эмоциональную энергию масс. «Малые» оппозиционные партии, которые обещали устроить в сентябре масштабные, бескомпромиссные акции протеста в итоге не вывели на проспект Руставели ни одного человека. Они также не выглядят собранными и готовыми к борьбе, к тому же до очередных выборов еще далеко. Из-за слабости оппозиции правящая партия может позволить себе пропустить мимо ушей бóльшую часть жалоб и предложений (в том числе и) по «русскому вопросу», будучи уверенной, что критика в СМИ и соцсетях там и останется и не трансформируется в привлекающие избирателей законопроекты, опасные для властей акции, дебаты и колебания рейтингов, тем более что до выборов повестка сменится еще раз двести. Соцсети в Грузии превратились в волшебный механизм, утилизирующий протестную энергию без серьезных политических последствий и породили целую плеяду шумных фрондеров, которые, по сути, являются лукавыми конформистами и не всегда замечают это сами. Но не стоит забывать, что взаимодействие в соцсетях формирует общественное мнение, даже если оно не подвергается целенаправленной пропагандистской бомбардировке. И новые ростки национализма прорастут там, даже если политики не будут подпитывать их удобрениями.
Почему это важно? История показывает, что, отступая, обессилевшая империя всегда рассчитывает на возвращение и раздувает тлеющие конфликты, чтобы не дать геополитическим конкурентам возможность самостоятельно, быстро стабилизировать регион. В ХХ веке это случилось дважды. В XXI веке вороватая и некомпетентная элита вновь подвела российское государство к краху – Кремль теряет силы, терпит поражения в Украине и постепенно соскальзывает со склонов Кавказа. Он утратил часть инструментов влияния, и, если мы внимательно проанализируем его действия на карабахском направлении, нам может показаться, что он, вопреки миролюбивым декларациям, исподволь подталкивает Баку, а с ним и Анкару к решительному броску на фактически беззащитный Зангезурский коридор и/или зону Ханкенди (Степанакерта). Бросившись к столь доступной, на первый взгляд, добыче, Баку пересечет «красную линию» в отношениях с Западом, они обострятся, а новые энергетические контракты с Евросоюзом почти наверняка будут торпедированы, что нанесет еще один удар по европейской энергобезопасности, превращенной московскими стратегами в мишень. А вместо сопутствующего росту транзита энергоносителей и грузов, возникновения новых гарантий безопасности на Южном Кавказе, скорее всего, начнутся противоположные процессы, и хаос, возможно, продлится достаточно долго, вплоть до «возвращения России» в регион, на которое, как и в 1918-м, надеется Кремль. Президенты Алиев и Эрдоган выглядят достаточно дальновидными и сдержанными для того, чтобы расшифровать двухходовку с «приманкой», но нельзя с уверенностью сказать то же самое о грузинских политиках, лидерах общественного мнения и других неравнодушных гражданах.
«По плодам их узнаете их»… Как бы парадоксально не прозвучало, но радикальный, декларативно антироссийский национализм с отчетливой этнической окраской всегда был главным союзником Кремля в Грузии, поскольку позволял ему наилучшим образом манипулировать обществом и превращать его эмоции в средство давления на элиты. Проблема приезжих россиян сегодня не имеет самостоятельного политического значения, но, несомненно, может стать оселком, делающим затупившийся, проржавевший клинок этнонационализма острым и опасным. Важно учитывать перспективу. Эвакуация российских оккупационных сил из Абхазии и Цхинвальского региона сегодня кажется намного более вероятной, чем в прежние годы, и, если к тому моменту общество будет накачано националистическими лозунгами, перевозбуждено и потребует простых и «окончательных» решений, это может подтолкнуть грузинских политиков к ошибочным действиям. Ничего нового – все та же двухходовка с «приманкой», которую, как думается на первых порах, проще сразу схватить, чем вести сложные дискуссии с лишившимися защиты сепаратистами, договариваясь с помощью зарубежных партнеров о поэтапной, мирной реинтеграции регионов. Ликвидация проблемы обычно кажется более привлекательной, чем попытка ее решить. Но даже если «бросок» будет успешным в военно-полицейском плане, его последствия могут войти в непреодолимое противоречие с европейской перспективой Грузии (а вне ее рамок у страны вряд ли есть какая бы то ни было позитивная перспектива) и отбросить общество к реалиям 90-х, а то и 20-х годов XX века в политическом, интеллектуальном и моральном отношении. Именно в таком состоянии, вероятно, и желает застать его Москва в тот момент, когда, преодолев внутренний кризис, вернется на Южный Кавказ, на что она, несомненно, надеется.
Современная европейская политика – почти всегда компромисс, подразумевающий сознательный отказ от прямолинейных силовых решений. Ее краеугольным камнем являются права и законные интересы человека, которые радикальный национализм попросту не различает. Сегодня у ТПП «Казбеги» он видит русского Ивана – олицетворение «конституирующего Другого» с «преследующим и мстительным взглядом», но не замечает человека по имени Иван, не хочет и не может его слушать, не интересуется, больно ли ему, боится ли он и к чему он стремится в жизни. Ключевой вопрос кажется очень простым, но ответить на него честно удастся не каждому: «Готовы ли мы выслушать Ивана без гнева и пристрастия?» И это лишь первый из множества тестов грядущей, пугающей и в то же время желанной эпохи.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
