Лидеры грузинских партий обычно реагируют на результаты социологических опросов как киношные вампиры на чеснок. Они стараются держать себя в руках, но почти все видят, что их корежит. Председатели «Грузинской мечты» и «Национального движения» Ираклий Кобахидзе и Ника Мелия оценивали опрос IRI с диаметрально противоположных позиций, но в одном важном аспекте их подходы совпали.
Когда респондентов спросили, как бы они проголосовали, если бы парламентские выборы состоялись в воскресенье, 25% отдали предпочтение «Мечте», а 12% – «Нацдвижению»; ни одна из остальных партий не получила больше 3%. Комментируя эти результаты, Кобахидзе раскритиковал компанию IPM, которая провела исследование по заказу IRI (Международного республиканского института), обвинил ее в связях с «Нацдвижением», преднамеренном отказе от применения метода аллокации «для того, чтобы оставить пространство для спекуляций» и резюмировал: «”Грузинская мечта” всегда добивалась убедительных побед, будь то на парламентских или на местных выборах. Каждый раз перед выборами имели место такие спекуляции, но каждый раз они и их сторонники оставались разочарованными из-за того, что радикальная оппозиция всегда обманывала своих избирателей, в том числе, используя эти опросы». Мелия в свою очередь сказал: «Опросы, как вы понимаете, не являются предвыборными. В том же прошлом году, за несколько месяцев до выборов у “Нацдвижения” было 14%, и вы хорошо помните, какой [т. е. более высокий] процентный показатель оно зафиксировало реально».
Представленные цифры косвенно подтверждаются схожими данными недавних опросов NDI и CRRC, но оба лидера, как всегда, подчеркнули, что их партии на самом деле сильнее. Однако сходство проявилось не только в этом – есть еще один важный, но не столь заметный аспект. Оба комментария обращены в прошлое и побуждают аудиторию оглянуться назад. Память, как известно, бывает эксплицитной и имплицитной, и они дополняют друг друга. В первом случае накопленная информация обрабатывается осознанно, во втором мы имеем дело с неосознаваемым опытом, совокупностью сенсорных сигналов, привязанных к тем или иным эмоциям. Спокойные, взвешенные размышления на основе фактов помогают находить не только сходство между прежними и грядущими выборами (и любыми событиями), но и принципиальные различия. Но когда мы взволнованы, то опираемся прежде всего на имплицитную память – она формирует отношение к настоящему на основе переживаний прошлого и переносит его на ожидания, которые относятся к будущему, будто бы сливая все времена воедино. В статьях психологов встречается частый в повседневной жизни пример: человек отказывается спускаться в метро – когда-то он ощутил там недомогание и уверен, что ему снова станет нехорошо, что он задохнется и т. д. Если настаивать, чтобы он все же воспользовался подземкой, он может почувствовать себя дурно, даже находясь в десятках километров от нее, поскольку имплицитная память, как заевший патефон, будет прокручивать один и тот же тревожный сигнал, заглушая трезвые мысли. Есть и примеры, связанные с обрывками позитивных воспоминаний. Эту тему интересно обсуждать не только в контексте психологии, но и политики.
Когда (08.11.22) председатель парламента Шалва Папуашвили сказал: «Жизнь подтвердила, что эти цифры неправильные», он спроецировал факты прошлого (разницу между результатами прежних опросов и выборов, которая без упомянутой Кобахидзе аллокации неизбежна и вполне естественна) и на настоящее, и на отношение к грядущим выборам. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1:9). Лидеры ведущих партий с разных сторон подталкивают невротизированный электорат к этому выводу и, по сути, предлагают ему голосовать не на основе трезвых размышлений и сопоставления программ, но, повинуясь зову имплицитной памяти, которая зафиксировала, привязала к букету определенных эмоций отношение к смене власти в 2003-м и 2012-м. Оба события можно рассмотреть в рамках единого процесса, уподобившись историкам, сливающим две мировые войны в одну мега-войну с паузой. Но важнее другое – выбор на основе этих переживаний будет объяснимым, но ни в коем случае не осознанным. Ключевые предвыборные, да и в целом политические технологии в современной Грузии актуализируют именно их, из-за чего огромная часть электората попала в петлю времени, где вновь и вновь делает выбор 2003-го и 2012 года.
Тема грядущих парламентских выборов вползает в информационное пространство Грузии как гигантский удав, занимая все больше места. О досрочных выборах сегодня говорят реже, чем год-полтора назад, и даже радикальные противники власти нередко упоминают голосование в 2024-м. Проведение внеочередных выборов однозначно или частично поддержали 52% респондентов IRI, против высказались 42% (причем количество высказавшихся однозначно равно – по 34%). При этом отношение к парламенту за минувшие полгода ухудшилось: если в марте положительно о нем отозвались 44%, а отрицательно 54% респондентов, то в сентябре положительно лишь 39%, а отрицательно – 56%. Однако конституционные нормы не позволяют назначить внеочередные выборы вопреки желанию правящей партии, а попытки оппозиции надавить на нее с улицы, предпринимаемые с конца 2020 года, были неудачными и временно обесценили некоторые формы протеста. Часть граждан согласилась с выгодным «Мечте» тезисом – «Путь к внеочередным выборам лежит только через масштабный кризис», встревожилась и охладела к идее. Иным показалось, что внеочередное голосование устроит, прежде всего, «Грузинскую мечту» в условиях, когда в «Нацдвижении» продолжается кризис и яростная борьба за пост председателя, а «малые» оппозиционные партии перегруппировываются. Все это вынудило многих обратить взоры к 2024 году и проблеме избирательного законодательства.
Согласно действующим правилам очередные выборы пройдут по пропорциональной системе с запретом на создание блоков при 5-процентном барьере. Предложения о его снижении рассматривались неоднократно, но затем председатель ГМ Ираклий Кобахидзе начал выставлять условия. В июле он заявил, что его партия поддержит снижение барьера, если Евросоюз предоставит Грузии статус кандидата, а в августе сказал: «Если мы увидим, что радикальная оппозиция хочет снизить уровень поляризации в стране, в таком случае, естественно, вырастет наша заинтересованность в том, чтобы снизить барьер». В первом заявлении критерий оценки однозначен, а втором размыт – скорее всего, правящая партия будет манипулировать этим инструментом до последнего и в конце постарается принять решение, противоположное расчетам оппозиции.
История выборов 90-х с двумя десятками политических объединений в парламенте, избранном в 1992-м, и всего тремя в двух последующих (если считать прошедших по партийным спискам, а не отдельных одномандатников), наглядно подтверждает банальную истину «Чем ниже барьер – тем пестрее высший законодательный орган», к которой можно присовокупить «… и тем дальше граждане от выбора из двух зол». Однопроцентный барьер в 2020 позволил попасть в парламент девяти партиям, но последующий кризис частично восстановил в восприятии избирателей биполярную модель наиболее актуальную перед выборами 2012 и 2016 годов. «Грузинская мечта» стремится к тому, чтобы оппонирующие ей силы воспринимались как «одно большое “Нацдвижение”»; ее лидеры, исходя из опыта прежних выборов, полагают, что это повышает шансы на успех. Из-за запрета на создание блоков партиям придется вписывать в свои списки кандидатов-союзников или создавать новые организации «с нуля». Это создаст сложности с позиционированием, а в случае с «Нацдвижением» облегчит работу «Мечты», указывающей противникам Саакашвили на того или иного оппозиционного политика: «Он всегда был «националом», он у них в списке» и т. п. Сами «националы» при этом могут пройти тот же путь, что и в 2019-20 годах, – от идей создания широкого оппозиционного фронта с частичным ограничением собственных амбиций до предложения объединиться под эгидой «Нацдвижения». Высокий барьер позволяет им вести переговоры с «малыми партиями» с позиции превосходства. Судя по действиям и репликам лидеров последних, они готовятся предпринять определенные шаги в условиях пятипроцентного барьера и совершенно другие в условиях двухпроцентного. Они еще не дошли до традиционной стадии метаний, но неуклонно приближаются к ней.
Разговоры на эти темы постепенно смещают фокус общественного внимания к выборам, и, возможно, вскоре многим покажется, что последующие два года – лишь транзитный период, пауза, отделяющая Грузию от них. Будет публиковаться все больше прогнозов, опирающихся на исторические аналогии, основанные не на сопоставлении цифр и фактов, а на отождествлении нынешних ощущений с прежними так, как это происходит при описанной выше невротической реакции. Стремление в неизведанное будущее постепенно растворится в знакомом прошлом – ведущие партии будут способствовать этому, не предлагая ничего принципиально нового за пределами «выбора из двух зол». Два года – огромный срок; можно поспорить о минимальной зарплате, визовом режиме, развитии гидроэнергетики, привлекая внимание законодателей и побуждая их к действию. Но дискуссии о том, что касается настоящего и будущих реформ, идут очень вяло, с паузами. И почти все увлеченно рассуждают о событиях прошлого, с которыми уже связаны устойчивые ассоциации и переживания – например, несколько дней назад в соцсетях много писали о царе Ираклии II, о том, как следует оценивать его роль в истории и, грубо говоря, думать о нем правильно. Все ожидаемо остались при своих, изругали друг друга, получив двойную дозу эмоций и, возможно, удовольствие, а огромное количество энергии вылетело в трубу. Если же внимательно присмотреться к экскурсам в новейшую историю, воспоминаниями о 90-х, 2003-м, 2012-м, обнаружится, что почти все они представляют свободные сочинения на тему «Что я чувствовал (чувствую)», «Как я воспринимал (воспринимаю)», а не изложение фактов и основанных на них выводов.
Пропагандистские машины партий задают тренды и общественности трудно вырваться за их пределы. Когда респондентов IRI спросили, новостям и политической информации какой телекомпании они доверяют в большей степени, на первое место с заметным отрывом вышла проправительственная «Имеди» – 31%. В целом у лоялистских каналов около 43%, у оппозиционных примерно 27% (по сравнению с мартом результаты немного ухудшились у всех ведущих СМИ), и этот результат, так или иначе, совпадает с общим раскладом сил и ресурсов. Доля независимых, а также распространяющих альтернативные (зачастую более безумные, чем мейнстримные) политические идеи СМИ очень мала. Проблема не только в их содержании, но и в разрушающем воздействии принципа «Голосуй сердцем!» (на самом деле имплицитной памятью), который продвигает пропаганда обеих сторон. Лет десять назад, в эпоху бурного расцвета соцсетей, казалось, что они создадут пространство свободной дискуссии и обеспечат взлет политической и общественной мысли, но постепенно они превратились в площадку для непрофессионального и истеричного воспроизведения транслируемой с вершины политического Олимпа повестки не потому, что так задумал ненавидимый конспирологами Марк Цукерберг, но из-за изворотливого и абсолютно бесстыдного конформизма, пронизавшего значительную часть экспертного сообщества и интеллектуальную элиту Грузии в целом. В конце советской эпохи он был заметен, но казался исторической аномалией, наследием проклятого прошлого. На поверку оказалось, что дело обстоит хуже.
Кампании, проводимые партийными пропагандистами, можно условно разделить на интеграционные и дезинтеграционные. Первые сближают политическое объединение с той или иной группой избирателей (например, с бюджетниками, студентами, консерваторами, либералами и т. д.), вторые вбивают клинья между ними и политическими конкурентами, отдаляя их друг от друга, и стравливают лидеров между собой. В рамках интеграционных кампаний укрепляют лояльность сторонников или расширяют их ряды. Нередко эти цели преследуют одновременно, но иногда они входят в противоречие друг с другом. К примеру, когда после прихода к власти «Грузинская мечта» привлекала на свою сторону мелких и средних чиновников, ей приходилось преодолевать сопротивление радикальных противников прежних властей, которые требовали уволить и наказать всех бывших госслужащих, особенно силовиков. Либералы-секуляристы, поддерживавшие Михаила Саакашвили в «нулевых», были разочарованы, когда он, почувствовав ухудшение своего положения, попытался сблизиться с церковной верхушкой и задобрить ее, чтобы пробиться к сердцам консерваторов. Позже, в промежутке между выборами 2018 и 2020 годов, определенных успехов на этом направлении добилась «Грузинская мечта»; комментаторы даже ввели в оборот выражение «Альянс “Мечты” и ГПЦ».
У «Нацдвижения» после поражения 2012 года возникли серьезные проблемы. Усилия, направленные на сохранение ядра сторонников, увенчались успехом, однако с «расширением» дело не заладилось. Саакашвили, особенно после выборов 2016 года, постоянно говорил, что нужно привлечь молодежь и возлагал в этой связи надежды на Нику Мелия еще до того, как тот в конце 2020-го сменил на посту председателя партии Григола Вашадзе. Но нельзя было просто привести в партию «новые лица», не позволив им принять участие в управлении ею, и без того осложненном тем, что на формальную структуру организации накладывалась неформальная, замкнутая на находившегося в Украине Саакашвили. «Старая гвардия» «Нацдвижения» не собиралась сдавать позиции и в отличие от «старой гвардии» «Грузинской мечты» не уступила молодежи во внутрипартийной схватке. Вероятно, эти обстоятельства и заморозили перекос в пользу стратегий «удержания» электората в ущерб стратегиям «расширения», что, безусловно, помогало «Нацдвижению» сохранять титул главной оппозиционной партии, но препятствовало победе на выборах. Лидеры «Грузинской мечты» знают, что это болевая точка ЕНД и то и дело давят на нее. «Мы все ожидаем, что в стране появятся молодые люди, новое поколение, которое создаст новые партии и сменит эту власть. «Нацдвижению» нас не сменить. Это очевидно уже какое-то время», – заявила на днях министр культуры Тея Цулукиани. Под «каким-то временем», наверное, подразумевался отрезок, начиная с момента, когда стало ясно, что процесс омоложения ЕНД и его электората, на которое надеялся Саакашвили, забуксовал.
Сегодня часть лидеров «Нацдвижения», поддержанных Давидом Кезерашвили, пытается сместить Мелия с поста председателя партии, причем конфликт не ограничивается ее пределами и захлестывает весь оппозиционный спектр. Главный редактор журнала «Табула» Тамар Черголеишвили обвинила Георгия Вашадзе, Зураба Джапаридзе и Элене Хоштария в том, что их усилия по объединению оппозиции на самом деле прикрывают желание подорвать позиции Мелия в интересах Кезерашвили и они стремятся «очернить и потопить всех политиков, которые не находятся под его финансовым контролем и не управляются им». Она отметила, что в прошлом году главной мишенью был лидер «Европейской Грузии» Гига Бокерия (ее супруг), а также скептически отозвалась о самой идее объединения в предложенной «тройкой» форме, указав на венгерский пример, где похожие действия оппозиционеров привели к укреплению власти Виктора Орбана. Эти замечания усугубили и без того нервные споры в оппозиционном сегменте соцсетей. Если основой конфликта 2016 года, который привел к отделению от ЕНД «Европейской Грузии», стали противоположные взгляды на проведение предвыборной кампании, наложившиеся на мировоззренческие расхождения между Саакашвили и Бокерия, то нынешний конфликт во многом обусловлен столкновением интересов групп, имеющих сопоставимые политические и финансовые инструменты влияния на партию, подчиненные ей структуры и часть небольших оппозиционных объединений. Но и в том, и в другом случае ключевой, «глубинной» является проблема перспектив и «расширения», которое требует отказа хотя бы от части прежних стратегий.
«Грузинская мечта» пользуется затянувшимся конфликтом в «Нацдвижении», проводя дезинтеграционные информационные операции, нацеленные на ее лидеров и электорат. Партия Иванишвили, скорее всего, будет поддерживать не какую-либо из сторон, но сам конфликт, оказывая косвенную пропагандистскую помощь то одним, то другим в зависимости от того, кто из них ослабнет, тем более что борьба может не закончиться с избранием нового председателя. Некоторые лидеры предложили, как и в конце 2020-го, провести выборы в Facebook и затем подтвердить их формальным решением, но в соцсетях есть множество возможностей для манипуляций, поэтому результаты, вероятно, будут поставлены под сомнение. Решение съезда тоже могут оспорить под предлогом нарушения правил и процедур, и не исключено, что, в отличие от относительно мирного развода 2017 года, на сей раз дело дойдет до финальной битвы за название и печать партии, как это произошло в период «младореформаторского» раскола в «Союзе граждан».
Рейтинг Ники Мелия начал снижаться еще до того, как все узнали о его конфликте с Давидом Кезерашвили. В марте 2021-го собиравшийся баллотироваться на пост мэра Тбилиси Мелия получил 42% положительных оценок респондентов IRI и 48% отрицательных. Он уступал лидеру гонки, действующему мэру, генсеку «Мечты» Кахе Каладзе (у того в последнем опросе 51% положительных и 42% отрицательных оценок; больше – 88% и 7% – только у Патриарха), но тем не менее занимал четвертую позицию в списке ведущих политиков. Затем председатель ЕНД заскользил вниз. В марте 2022-го у него было 37% положительных отзывов и 58% отрицательных, в сентябре, соответственно, 32% и 60%. Его обошел даже непосредственный визави Ираклий Кобахидзе (34% и 56%), который, в отличие от Мелия, не претендовал на роль народного трибуна – в начале карьеры его высмеивали как косноязычного аппаратчика, «комсомольца». Впрочем, выше Мелия (он на 15-й позиции) в списке нет ни одного представителя «Нацдвижения», кроме Саакашвили (13-я позиция; 33% положительных отзывов и 58% отрицательных). Лучшие показатели среди оппозиционеров у Анны Долидзе (4-я позиция; 40% положительных отзывов, 32% отрицательных), на 6-м месте Давид Усупашвили (38% и 47%).
Все претензии, которые сторонники ЕНД предъявляют Мелия, можно свести к двум словам: «Не сумел!» (выиграть выборы, добиться внеочередных, освободить Саакашвили, усилить партию, организовать революцию, многодневные акции протеста и т. д.). Другой вопрос, мог ли он сделать все это в рамках существующей парадигмы, обращенной в прошлое и будто бы созерцающей «Революцию роз», связанные с ней успехи, тогдашнюю роль Саакашвили и пр. Опрос IRI свидетельствует, что главные проблемы населения – высокая стоимость жизни и цены (их упомянули 26% респондентов в первую очередь и 44% во вторую, описывая сложности, с которыми сталкивается их домохозяйство), безработица – 20% (30%), бедность – 6% (12%), и здесь необходимы законодательные инициативы в настоящем и ориентированные на будущее программы. Аргументы вроде «При нас был рост, а при них настал ад» вряд ли сработают, поскольку «Мечта» тоже умеет манипулировать статистикой и обрывками воспоминаний. Да и ощущения избирателей в этой связи амбивалентны – количество респондентов IRI, которые оценивают экономическое положение своего домохозяйства как отчасти хорошее или очень хорошее растет. Если не учитывать слишком близкий к пандемии февраль 2021-го (27% в общей сложности), то в июне 2021-го их было 42%, в марте нынешнего года - 45%, а в сентябре – 50% («очень хорошее» говорили всего 1-2%, остальные были более сдержаны). Но при этом количество респондентов полагающих, что экономическая ситуация в стране отчасти или сильно улучшилась, составило лишь 13%, тогда как 26% считают, что она не изменилась, 61% – что ухудшилась (оптимизм по сравнению с мартом вырос; тогда было 6,18, и 76 процентов, соответственно). Возможно, здесь срабатывают старые психологические табу, которые мешают части грузин говорить о своей бедности и способствуют тому, чтобы они проецировали собственное положение на судьбы страны. Как бы то ни было, апелляции к прошлому ничего не изменят в экономике, но и «Нацдвижение», и «Грузинская мечта» – эти «партии имплицитной памяти» – продолжают действовать в духе советской пропаганды, твердившей о прогрессе по сравнению с 1913 годом. Кажется, это вдохновляет не всех – 72% респондентов IRI хотят увидеть на выборах новые партии; в марте этот показатель составлял 60%.
Нельзя сказать, что лидеры «малых партий» сегодня пассивны, но бóльшая их часть будто бы перешла в режим ожидания, поставив свои планы в зависимость от развязки двух принципиально важных конфликтов – вокруг избирательного барьера и внутри «Нацдвижения». Именно по их итогам будут приниматься решения о слияниях или, наоборот, о независимом выступлении. С одной стороны, это объяснимо – слабость и полученный в прошлом негативный опыт делает их осторожными и зависимыми от действий крупных игроков. Но с другой – электорат «чует слабину», воспринимает такие партии как немощные, второсортные и вновь тянется к сильным субъектам. Возможно, наибольшего успеха в таких условиях добьются лидеры, которые перестанут думать о гарантиях получения пары депутатских мандатов, и, несмотря на кажущуюся нехватку ресурсов, рискнут начать независимую кампанию, основанную не на эксплуатации имплицитной памяти, застарелых фобий и комплексов, а на конкретных предложениях по решению актуальных для населения проблем. Это звучит несколько обтекаемо и прекраснодушно (хотя именно таким образом Эммануэль Макрон и его единомышленники сорвали банк во Франции на фоне деградации старых партий), но кто не рискует, тот не пьет «Киндзмараули» и не создает новую реальность, а паразитирует на старой. И если партия не готова думать и действовать дерзко и самостоятельно, не оглядываясь поминутно по сторонам, как начинающий карманник, на что она годится вообще?
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум