9 апреля перед зданием парламента прошел митинг «Национального движения». Он во многом напоминал предыдущие акции, но были и отличия, позволяющие начать разговор о влиянии ключевых символов грузинской политики на нынешние процессы.
9 апреля 1989 года советские войска разогнали митинг на проспекте Руставели, убив два десятка его участников. С этой датой связан важнейший для второй грузинской республики коммеморативный ритуал. В отличие от многих других, он не был сконструирован правящей элитой, но создан «снизу» благодаря гражданам, которые и в 1989-м, и позже приносили к месту трагедии цветы и зажигали свечи. Политики подстроились под эти формы и не пытались изменить их. Два года спустя, 9 апреля 1991-го Верховный совет Грузии на основании результатов референдума принял Акт о восстановлении независимости, что породило полемику о том, когда следует отмечать День независимости – 26 мая, как при меньшевиках, или все же 9 апреля. Второй вариант поддерживали в основном почитатели Звиада Гамсахурдия, поскольку он позволял подчеркнуть роль первого президента в истории освободительного движения. Однако свергнувшие его в 1992-м политики не стремились к этому, другие же считали, что необходимо зафиксировать преемственность. 26 мая отмечают радостно, с размахом; скорбь о падении Первой республики отделена от праздника и связана с февральскими датами (День памяти юнкеров, День советской оккупации). А 9 апреля сливает воедино множество ассоциаций, зачастую вызывающих разнонаправленные чувства. В 1993 году парламент объявил его «Днем принятия Акта о восстановлении государственной независимости, национального единства Грузии, гражданского согласия и памяти погибших за Родину».
Мероприятия и комментарии этого дня акцентируют внимание на единстве нации в борьбе за независимость, но есть важный нюанс. В данном контексте общественное мнение (что отчетливо отражается в СМИ и соцсетях) воспринимает политиков как своего рода подозреваемых. Первопричиной является непоследовательное, трусливое, а для многих – попросту предательское поведение грузинских коммунистов, которые не смогли предотвратить трагедию 1989 года, более того – сделали ее неизбежной. Это отношение обычно распространяют не только на тогдашнего руководителя республики Джумбера Патиашвили, но и на интриговавшего против него Эдуарда Шеварднадзе и их вассалов. Далеко не все считают безгрешными и организаторов митинга, часть граждан полагает, что им следовало прислушаться к призыву патриарха Илии II и увести людей с проспекта за ограду Кашуэтской церкви, на молебен. К тому же и коммунистов, и националистов упрекают за непомерные амбиции, которые довели страну до гражданской войны и направили в русло самоуничтожения энергию этнополитической мобилизации, достигшей апогея после трагедии 9 апреля.
Вероятно, именно поэтому в статьях и комментариях, посвященных очередной годовщине, часто можно обнаружить разделительную линию между народом и политиками, которые стремятся «пропиариться» за счет значимого информационного повода, присосавшись, словно пиявки, к коллективно разделяемой репрезентации прошлого. В этом аспекте 9 апреля сложно назвать Днем национального единства; с учетом острых разногласий между участниками последующих событий, их потомками и идейными наследниками, более уместной выглядит формулировка «День ностальгии по национальному единству», амбивалентность которой неисчерпаема. Как писал замечательный американский историк Дэвид Лоуэнталь: «Ближайшее прошлое часто кажется слишком близким для того, чтобы мы ощущали себя комфортно; оно слишком тесно связано с нашими родителями и нашим собственным детством».
В последние десятилетия мы неоднократно слышали фразу: «Власти устроили своему народу 9 апреля». С ее помощью сторонники разных политических сил описывали брутальные разгоны митингов 7 ноября 2007-го, 26 мая 2011-го, 20 июня 2019-го и т. д. В рамках этой метафоры руководители страны приравнивались к иноземным угнетателям, которые при содействии местных коллаборационистов натравили карателей на свободолюбивый народ. А оппозиционеры в течение тридцати лет периодически объявляли о начале «нового национально-освободительного движения» – слишком часто для того, чтобы их амбиции воспринимали всерьез. Есть и другой, несколько прямолинейный способ присоединения к связанным с 1989 годом ассоциациям – проведение 9 апреля митинга на том же месте. Это произошло всего два раза – в 2009 году и в нынешнем (если не учитывать незначительные акции отдельных групп в 90-х). В обоих случаях организаторов упрекали за углубление политического раскола в день единства, а они претендовали на то, что представляют весь народ в борьбе с инородным (как в 1989-м) по отношению к нему режимом, и пытались усилить свои лозунги с помощью укорененных в коллективной памяти образов.
У событий, разделенных 14 годами неутолимой ненависти, не так много общего, но в обоих случаях их политическим и психологическим «мотором» стал кризис легитимности. Вопреки ожиданиям «Нацдвижения», внеочередные президентские выборы января 2008-го не помогли преодолеть его, а, наоборот, усугубили – оппозиция назвала результаты сфальсифицированными, вывела на улицы огромное количество сторонников, а чуть позже часть ее лидеров отказалась от мандатов в новоизбранном парламенте. И хотя к середине 2008 года противники «Нацдвижения», допустив массу ошибок, выдохлись, а августовская война побудила их объявить временный мораторий на борьбу с властями, противоречия не были преодолены. Более того, они обострились, так как военно-политическая катастрофа поставила в повестку дня вопрос ответственности президента и правящей партии и их соответствия миссии объединения страны. Бывший посол США в Грузии (2002-05) Ричард Майлз в ноябре 2013-го сказал в интервью «Голосу Америки»: «Другой человек на его [Саакашвили] месте через 30, 60, 90 дней после войны ушел бы в отставку и назначил президентские выборы. Я не знаю, почему он остался». Были и другие возможные варианты – внеочередные парламентские выборы или, по крайней мере, уступки в пользу оппозиции, ее привлечение к процессу управления и контроля, вплоть до создания правительства национального единства для послевоенного восстановления страны. Но правящая партия по-прежнему стремилась к безусловному доминированию и закручивала гайки, так и не сумев выбраться из колеи, которая привела ее не только к тактической победе над оппозицией в 2009-м, но и к политической самоизоляции и к поражению в 2012-м. Руководители «Нацдвижения» тогда все же обсуждали вариант с внеочередными выборами, но быстро отвергли его, прежде всего, из-за негативного опыта января 2008 года.
Нечто похожее произошло и с «Грузинской мечтой», которая отказалась назначить внеочередное голосование после того, как ключевые оппозиционные партии не признали результаты парламентских выборов 2020 года, но, прислушавшись к западным партнерам, согласилась превратить муниципальные выборы 2021-го в своеобразный референдум. Если бы «Мечта» набрала меньше 43%, то в соответствии с «Соглашением Мишеля» были бы назначены выборы в парламент. Она получила больше, и с тех пор отказывалась рассматривать внеочередные выборы как средство преодоления кризиса, который ее лидеры, разумеется, никогда не описывали как кризис легитимности. В данном случае отсутствовал фактор военного поражения, побудивший в 2009-м часть граждан предъявить правительству счет, однако из-за ухудшения отношений Грузии с западными партнерами и проблем на пути евроинтеграции многие не хотят ждать полтора года, чтобы решить вопрос о (не)доверии правящей партии на парламентских выборах 26 октября 2024-го.
Весной 2009 года некоторые оппозиционеры предлагали назначить референдум о проведении внеочередных президентских выборов, а другие требовали безоговорочной отставки Саакашвили. Первый митинг длительной кампании протеста прошел 9 апреля, а кульминационный – 26 мая. Организаторы, несомненно, учитывали ассоциативные связи: в первом случае с началом жертвенной общенациональной борьбы (1989), а во втором – с ее победным исходом (1918). В конце концов, они привели к кафедральному собору тысячи демонстрантов, полагавших, что патриарх поддержит их требования. Этого не произошло; Илия II указал на необходимость гражданского согласия, но важно отметить, что в тот несомненно критический момент судьба страны во многом зависела от позиции одного человека, а не всех избирателей. Два дня спустя патриархия, закрепляя за собой роль верховного арбитра, распространила заявление, где, помимо прочего, было сказано: «Думаем, власти должны предпринять действенные меры для снижения напряженности, будь то внеочередные выборы, переговоры или другое». Но к тому времени лидеры «Нацдвижения» пришли к выводу, что оппозиция выдыхается, а компромиссное предложение Ираклия Аласания о референдуме было поглощено требованием о немедленной отставке Саакашвили. Выход из кризиса через демократические процедуры уже рассматривался лишь в теории, а переговоры носили скорее театральный, чем конструктивный характер.
Приоритеты сменились и в последние месяцы. Значительная часть противников «Мечты» отвернулась от когда-то привлекательной идеи проведения внеочередных выборов, которые лидер «Лело» Мамука Хазарадзе назвал «капканом для оппозиции». Это мнение подпитывают вполне рациональные рассуждения о все еще высоком, невыгодном для слабых политических объединений электоральном барьере или комфортных для «Грузинской мечты» правилах и радикальные оценки вроде «Они все равно сфальсифицируют». А руководители правящей партии по-прежнему считают, что назначение внеочередных выборов будет воспринято как проявление слабости и резко снизит их шансы - в этом аспекте их позиция мало чем отличается от позиции «националов» в 2009-м (и, к слову, Звиада Гамсахурдия осенью 1991-го – примерно за 100 дней до переворота). Крайний срок – декабрь нынешнего года, поскольку Избирательный кодекс (ст. 196 п. 17) гласит: «В 2024 году внеочередные выборы парламента Грузии не проводятся». И чем дальше политики уходят от этой идеи, тем больше они говорят о других формах борьбы за власть.
Председатель парламентской фракции «Грузинской мечты» Мамука Мдинарадзе описал замыслы ее радикальных противников так: «Первый пункт этого плана – максимальное завышение ожиданий, хотя бы и позитивных, по отношению к получению статуса кандидата [на вступление в Евросоюз], затем – неполучение этого статуса. Наверное, вы верите, что они не очень-то хотят получения статуса; таков их план. Затем – организация революции на этой основе, волнение в обществе, хаос и потом смена власти и второй фронт в Грузии». А председатель «Мечты» Ираклий Кобахидзе обвинил президента Саломе Зурабишвили в том, что она «подключилась к кампании против получения статуса кандидата. Они не скрывают своего желания, их единственный интерес – использовать статус кандидата как повод для того, чтобы устроить смуту в стране. Такой интерес есть у радикальной оппозиции и у ее хозяев – глобальной партии войны, в интересах которых – украинизация Грузии».
Судя по этим заявлениям, воображение руководителей правящей партии рисует некий триггер, запускающий сценарий смены власти, и они хотят деактивировать его. Вместе с тем они увидели, что летние акции протеста, начавшиеся после того, как Грузии не предоставили статус кандидата, а также выступления против «Закона об иноагентах» (условно назовем его так, хоть там и было два разных законопроекта) объединили не только прежних противников «Мечты», связанных со слабыми и дискредитированными партиями, но и людей, которые стараются держаться от них в стороне, в том числе и студентов, создавших новый образ протестного движения и раздвинувших границы старых фреймов. «Грузинская мечта» занервничала и начала принимать контрмеры. Новых оппонентов власти принялись активно дискредитировать (см., например, информационное сопровождение госпропагандой дела Григориадиса). Не склонного к жестким мерам министра образования Михаила Чхенкели сменил Георгий Амилахвари, его новым заместителем стал бывший руководитель службы приставов образовательных учреждений, бывший начальник управления Департамента криминальной полиции Гела Геладзе, который также успел поработать в Министерстве исполнения наказаний и пробации. По неподтвержденным данным, внимание Службы государственной безопасности к студенческой среде резко возросло, а агентурная работа в ней активизировалась. На днях глава СГБ Григол Лилуашвили сообщил, что в Грузию не впустили гражданина США, и связал его деятельность «с тренингом деструктивных групп и выдачей им указаний на акциях 7-8 марта». А близкие к «Грузинской мечте» эксперты и представители ее движения-сателлита «Сила народа» заговорили о планах Вашингтона по смене власти в Грузии, причем концентрация антиамериканской риторики в их заявлениях достигла беспрецедентных по грузинским меркам показателей.
Симптоматично, что обычно молчаливый посол КНР в Грузии Чжоу Цзань счел этот момент подходящим для того, чтобы обозначить ход Пекина на региональной доске «Большой игры», и, возможно, в пику американцам, указал, что его страна может заняться российско-грузинским конфликтом: «Мы уважаем суверенитет и территориальную целостность Грузии. У Китая хорошие отношения как с Россией, так и с Грузией. Мы надеемся, что этот вопрос будет решен мирно. Хотя следует отметить, что до сих пор мы не получали какой-либо просьбы ни от грузинской стороны, ни от российской стороны в связи с тем, чтобы Китай взял на себя посредничество в данном вопросе».
Какую стратегию изберут власти, чтобы нейтрализовать угрозу, которая кажется им вполне реальной? Судя по косвенным уликам, комментаторам, возможно, придется позаимствовать у пожарных термин «встречный огонь» (отжиг, пал). Его используют, когда навстречу масштабному пожару пускают огонь, уничтожающий горючие материалы. Такой шанс «Грузинской мечте» может предоставить особая позиция «Нацдвижения».
Его представители активно участвовали и в летних, и в мартовских митингах, но им не удалось присоединить к общей повестке важные для них проблемы. Значительная часть противников «Грузинской мечты» отстраняется от столь актуального для «националов» вопроса освобождения Михаила Саакашвили из заключения, как и от предложений о создании общего оппозиционного фронта под эгидой его партии. Они плохо восприняли (и это явственно отразилось в соцсетях) рассуждения бывшего генсека «Нацдвижения» Вано Мерабишвили о мартовских акциях и недавнюю реплику действующего генсека Петре Цискаришвили о том, что мобилизационные усилия «националов» помогли вывести на проспект Руставели множество людей. Его партия, стремясь нанести урон «Грузинской мечте», действительно обеспечила часть «живой силы», но лидерам ЕНД вряд ли понравилось, что они должны были дозировать свои требования, держаться вдали от авансцены и т. д. Из-за позиции других участников митингов «националы» не сумели конвертировать свои внушительные ресурсы в политические возможности по выгодному курсу – возникло противоречие, а с ним и вполне естественное для политиков желание перехватить инициативу и возглавить антиправительственное движение. Но его оборотной стороной стал тактический шанс для «Грузинской мечты».
В начале 2014 года у президента Украины Виктора Януковича оставалось много сторонников, и он так или иначе контролировал силовые структуры. Но он проиграл, не сумев выработать политику, удовлетворяющую граждан, которые стремились к евроинтеграции. Представим на мгновение, как развивались бы события в Киеве в 2014-м, если бы на ранней стадии кризиса уличным пространством и вниманием телезрителей с помощью соратников завладел бы, к примеру, бывший лидер «Оранжевой революции» Виктор Ющенко, практически полностью растративший свой политический капитал в период президентства (2005-2010), а главным требованием акций стало освобождение из заключения бывшего премьера Юлии Тимошенко. Многие украинцы, памятуя об ошибках «оранжевых» и своих претензиях к ним, не присоединились бы к протесту, а режим обрел бы шанс на спасение, поскольку ему пришлось бы бороться не с будущим, а с прошлым. К счастью для Украины, у Ющенко не было таких амбиций, либо он, как рассудительный человек, не поддался им. А у Михаила Саакашвили и его людей такие амбиции есть, и это позволяет «Грузинской мечте» провести операцию «Встречный огонь».
В ноябре в связи с годовщиной «Революции роз» Вано Мерабишвили написал в Facebook: «И сейчас мы победим точно так же, как тогда!» Это – своеобразная квинтэссенция тактики «Нацдвижения», которое после потери власти пыталось воспроизвести прежние формы борьбы, актуальные в начале «нулевых» смыслы, символы и т. д., что стало одной из причин ее неудач, поскольку «как тогда» уже никогда не будет. При внешнем сходстве использованных технологий «Майдан» и «Евромайдан» – совершенно разные феномены, с разными предпосылками, повесткой, движущими силами, ключевыми образами и результатами. «Революция роз» и гипотетическая «Еврореволюция» в Грузии (как и национально-освободительное движение прежних лет) – также не идентичны, и столь естественное желание «националов» превратить «Еврореволюцию» в «Революцию роз 2» может дать правящей партии шанс на успех. Она, вероятно, будет способствовать тому, чтобы прошлое двинулось навстречу будущему, словно стена огня, пожирая энергию граждан, политические и материальные ресурсы и все другие «горючие материалы», которые теоретически могут обеспечить успех «Еврореволюции».
Стоит вспомнить обоюдоострую цитату из книги Дональда Шона и Мартина Райна «Frame Reflection»: «Мир политического устроен таким образом, что всякий раз, когда старые фреймы утрачивают свою полезность и выходят из широкого употребления, – когда они больше не создают общего основания для действия, – появляется необходимость в новых фреймах. Это происходит при изменении стандартов объяснения: прежние фреймы больше не предлагают удовлетворительных объяснений происходящих событий или сами ситуации изменяются настолько, что старые способы фреймирования более не работают ни в качестве объяснительных схем, ни в качестве нормативного руководства для действующих».
Посмотрев распространенный «Нацдвижением» видеоролик, призывающий граждан выйти на митинг 9 апреля, мы, на фоне гимна Евросоюза и лозунга «Вместе в Европу», вероятно, заметим очевидное стремление использовать риторику и образы «Еврореволюции», конструирование которой в сознании общества началось в ходе летних акций 2022 года и продолжилось в марте нынешнего. Ничего удивительного в этом нет, поскольку политики всегда пытаются дотянуться до любых ресурсов и доминировать в процессе создания значений (meaning-making). «Националы» не обязаны ограничивать себя (да и вряд ли сумеют), уступая роль «локомотива революции» иным силам; грубо говоря - «они в своем праве». Но это, скорее всего, отделит от протестного движения множество людей, которые относятся к «Нацдвижению» так же плохо, как «Грузинской мечте» (а то и хуже), что позволит последней описать «Еврореволюцию» как заговор с целью возвращения «Нацдвижения» к власти, поставить знак равенства между понятиями «оппонент правительства» и «национал» и мобилизовать лоялистов. В период мартовских акций те были растеряны, а в ряде случаев даже поддержали протестующих, но против «националов» почти наверняка выступят с энтузиазмом. Впрочем, похожие приемы правящая партия применяла и в 2018-20 годах, и для нее куда важнее другое – дискредитация новых идей и символов в ходе попытки партии Саакашвили овладеть ими. Сегодня «Грузинская мечта» чувствует себя не лучше, чем украинская «Партия регионов» в начале 2014-го, но в рамках этого сценария она получит шанс, если не наделает каких-то грубых тактических ошибок (что, разумеется, не исключено). Ее ресурсы во многом исчерпаны, но она все еще может использовать «встречный огонь» прошлого для того, чтобы замедлить распространение концептов будущего.
Когда распадался Советский Союз, его руководителям нечего было противопоставить грузинскому национальному движению в смысловом и символическом плане – дискредитированная коммунистическая идеология и социалистическая повседневность не порождали привлекательных проектов ни для грузин, ни для других народов. И тогда навстречу освободительной революции был пущен встречный пожар радикального национализма, разгоревшийся из-за непомерных амбиций и недостаточной образованности лидеров. Он пожрал практически все интеллектуальные и материальные ресурсы, надежды и мечты жителей Грузии. Кремль использовал свой последний, а по большому счету – единственный реальный шанс в Грузии на все 100, если не на 300 процентов и, к несчастью, стал крестным отцом современной грузинской политики, передав ей по наследству деструктивный, но весьма эффективный инструмент. И не исключено, что вчера на проспекте Руставели начался очередной этап операции «Встречный огонь».
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум