«Общие страдания соединяют больше, чем общие радости. В деле национальных воспоминаний траур имеет большее значение, чем триумф: траур накладывает обязанности, траур вызывает общие усилия», – отметил Эрнест Ренан в знаменитом докладе о сущности нации, прочитанном в Сорбонне в 1882 году. Нам вряд ли удастся найти лучший эпиграф для разговора о том, как воспоминания о российско-грузинской войне, с начала которой минуло 15 лет, влияют на граждан Грузии и ее внутреннюю политику.
«Нация – это великая солидарность, устанавливаемая чувством жертв, которые уже сделаны и которые расположены сделать в будущем. Нация предполагает прошедшее, но в настоящем она резюмируется вполне осязаемым фактом: это ясно выраженное желание продолжать общую жизнь. Существование нации – это… повседневный плебисцит, как существование индивидуума – вечное утверждение жизни», – продолжал Ренан, и, принимая его слова умом или сердцем, многие грузины, возможно, вспомнят о двойственном чувстве, которое сопутствует августовским годовщинам, когда церемонии поминовения объединяют нацию, а заявления политиков раскалывают ее. Оно порождает сомнения в стремлении к продолжению общей жизни и поэтому имеет важное политическое значение.
Повествуя о взаимоотношениях политических сил в августе 2008-го, грузинские авторы обычно подчеркивают их единение, упоминают объявленный оппозицией мораторий на действия против власти до стабилизации обстановки и выраженную Михаилом Саакашвили благодарность партиям, лично Ираклию Окруашвили и главному сопернику на президентских выборах (05.01.08) Левану Гачечиладзе. Но в те же дни стало ясно, что проблема войны займет центральное место во внутриполитической повестке. «После вывода российских сил властям придется ответить на острые вопросы в связи с трагической ситуацией», – сказала 18 августа 2008 года Нино Бурджанадзе. Аналогичную позицию озвучили лидеры республиканцев и «Новых правых» Давид Усупашвили и Давид Гамкрелидзе. Особое внимание привлекла статья Financial Times (15.08.08), где приводилось мнение Гачечиладзе о необходимости проведения внеочередных выборов из-за утраты правительством доверия, а также заявление одного из лидеров «Консервативной партии» Кахи Кукава о личной ответственности Саакашвили и начале акций протеста после того, как ситуация нормализуется. Российская пропаганда активно использовала фразы из этой статьи, и Гачечиладзе вскоре пришлось подчеркнуть: «Необходимы единство и стойкость; внешний враг никогда не дождется внутренней политической нестабильности».
Проигранная война подвела политиков и избирателей к проблеме подтверждения доверия правительству, и она наложилась на кризис легитимности после сомнительных, а по оценкам оппозиции – грубо сфальсифицированных выборов 2008 года. Выходом могли стать внеочередные выборы, приглашение оппозиционеров в правительство национального единства или плебисцит, который в той или иной форме зафиксировал бы позицию граждан. Бывший посол США в Грузии Ричард Майлз говорил в 2013-м, что другой человек на месте Саакашвили «через 30, 60, 90 дней после войны ушел бы в отставку и назначил президентские выборы. Я не знаю, почему он остался» (Голос Америки). Однако лидеры «Нацдвижения» решили не рисковать и вместе с тем предпочли рассматривать «острые вопросы» на заседаниях сервильной парламентской комиссии. Все это способствовало началу кризиса 2009 года и серии многотысячных акций протеста с требованием безоговорочной отставки Саакашвили.
Уже после завершения его острой фазы политические силы встретили первую годовщину войны «врозь». Проправительственные каналы крутили видеоролики с лозунгом «Борьба продолжается», а на оппозиционном «Маэстро» перечисляли десятки потерянных по вине правительства сел. Саакашвили пытался парировать обвинения: «Россия взяла несколько десятков сел… но ее конечной целью было уничтожение Грузии» и, если бы армии приказали продолжать сопротивление, «для защиты Тбилиси никого не осталось бы» (ТВ «Имеди»; 06.08.09). В следующем, 2010 году, выступая на Братском кладбище в Мухатгверди, Саакашвили сказал, что «враг не сумел достичь главной заявленной цели – свержения правительства Грузии». Но намного чаще он отождествлял уничтожение государства и отстранение от власти правительства, укомплектованного членами его партии, в ходе предвыборной борьбы «Нацдвижения» и «Грузинской мечты» в 2011-2012 годах.
В 2012-м они договорились, что в период мероприятий 7 и 8 августа приостановят свои кампании, но вскоре нарушили соглашение. Саакашвили, выступая перед курсантами, довел свою мысль о целях Кремля до ожидаемого вывода: «У Грузии то же [что и в 2008-м] правительство, значит, Россия не победила… Теперь они решили, что лучше подчинить нашу страну руками грузин» – их он назвал «мечтающими о восстановлении СССР мумифицированными деятелями». Его партия изо всех сил пыталась свести все «острые вопросы» к единственному: «Кто начал войну?» Позиция «Грузинской мечты» по данному пункту опиралась на известный комментарий Иванишвили (01.11.11): «Я принес резолюцию ПАСЕ об итогах российско-грузинской войны, за которую проголосовала и грузинская делегация. И в заявлении Тальявини [швейцарский дипломат Хайди Тальявини возглавляла созданную ЕС комиссию], и в этой резолюции зафиксировано, что грузинская сторона начала боевые действия. Я могу уточнить для тех грузин, кто считает это обидным, и напомнить, как развивался процесс. Вы знаете, что непонятные формирования с осетинской стороны бомбили лиахвские села. Я думаю, что Саакашвили должен был защитить это село, можно было вывезти каждого жителя, пригласить международные организации и зафиксировать положение. Саакашвили совершил абсолютно необдуманное действие и начал бомбить Цхинвали». Под «резолюцией» подразумевалась резолюция #1633 Парламентской ассамблеи Совета Европы, и ее действительно поддержали представители «Нацдвижения» – в ее 5-й статье сказано, что «артиллерийский обстрел Цхинвали, проведенный без предупреждения вооруженными силами Грузии 7 августа 2008 года, перевел эскалацию на новый уровень открытых и полномасштабных боевых действий».
Позиция «Нацдвижения» может показаться более выгодной, поскольку она опиралась на базовые националистические инстинкты, но ее необходимо рассматривать в контексте всей послевоенной пропаганды. Во взаимоотношениях с непоследовательной оппозицией 2009-10 годов, тактика ускользания от «острых вопросов», прежде всего – о личной ответственности Саакашвили, так или иначе работала. Но они не исчезали, а накапливались и в 2011-12 годах прорвались селевым потоком. Благодаря этому Бидзина Иванишвили сумел утвердить в массовом сознании ролевую модель, в рамках которой Саакашвили позиционировали как обвиняемого, а любой желающий становился обвинителем. Он подготовил и вопросы, призванные потеснить в информационном пространстве эксплуатируемые «националами» тезисы из папки «Кто начал войну?»: «Почему Саакашвили не смог избежать очевидной провокации, как действовали главнокомандующий и правительство, почему высокопоставленные представители власти вмешивались в управление военными операциями, что привело к хаосу и сумятице, чем были вызваны столь большие потери гражданского населения, почему правительство не сумело эвакуировать мирных жителей, как остались без командиров наши резервисты?» (цитата 2013 года вобрала в себя вопросы, которые усеивали кампанию 2012-го, словно противопехотные мины). А главный сигнал Иванишвили на этом участке был адресован не прошлому, а будущему и звучал примерно так: «Он доведет нас до новой войны с Россией. Доверьтесь мне, я все улажу».
Следующая, пятая годовщина войны запомнилась серией пространных интервью Саакашвили. Он говорил о «пятой колонне, которая прямо повторяет российскую пропаганду» (интервью «Рустави 2») и пытался закрепить в общественном мнении свою версию событий 2008 года, отталкиваясь от заявлений российских руководителей. Этот прием сулил бóльшие выгоды, чем полемика с грузинскими оппонентами, которые высмеивали практически каждую его фразу, не жалея эпитетов для того, чтобы подчеркнуть его трусость («Мечта» в целом преуспела на этом направлении). А занявший пост премьер-министра Иванишвили посвятил свое выступление готовности к прямому диалогу с абхазами и осетинами и урегулированию отношений с Россией, действия которой он расценил как «вооруженную агрессию». Он также сказал, что «в подобном развитии событий, к сожалению, есть и доля ответственности грузинской стороны, что подтвердил Евросоюз своим заключением в 2009-м». Ключевую реплику того выступления приняли не все, и даже многие лоялисты предпочли ее не заметить: «Грузия должна собраться с силами… и простить… Но этого недостаточно. Мы должны суметь признать и собственные ошибки, исправить то, что еще можно исправить». Впрочем, вскоре «Грузинская мечта» начала отдаляться от прежних позиций.
В 2013-14 годах многим лидерам стало ясно, что привлечение внимания к войне – обоюдоострое оружие, и оно ранит обе стороны. Если в начале 2013-го министр юстиции Тея Цулукиани говорила: «Моя цель и цель главного прокурора заключается в том, чтобы мы сами расследовали августовскую войну», то позже лидеры «Грузинской мечты» будто бы делегировали ответственность прокурорам из Гааги. Не исключено, что обвинения в адрес бывших правителей, связанные с расхищением бюджетных средств и конкретными уголовными делами, показались более перспективными – они как минимум не требовали филигранной работы с общественным мнением. Последним из руководителей высшего ранга проведение расследования местными силами поддержал в 2014-м премьер Ираклий Гарибашвили. После традиционной церемонии на кладбище он также заявил, что «из-за непродуманной политики прежнего правительства мы не смогли избежать войны». Но в те дни тему вытеснили с первых полос выдвинутые против Саакашвили обвинения в связи с разгоном митинга 7 ноября 2007 года, захватом ТВ «Имеди» и рассмотрение вопроса о мере пресечения. К тому времени он уже покинул Грузию и говорил о войне меньше, чем раньше, акцентируя внимание на накапливающихся ошибках «Грузинской мечты». Важно отметить, что, выражая мнение в связи с войной 2008 года, стороны на первом этапе учитывали тренды, которые создавала российско-американская «перезагрузка», затем адаптировались к «посткрымской эпохе» и, наконец, к новой реальности, возникшей после российского вторжения в Украину в 2022-м.
В 2015-17 годах партии, отдавая дань патриотической патетике, практически не использовали памятные церемонии как трамплин для взрывоопасных обвинений. Речи председателя парламента Давида Усупашвили, президента Георгия Маргвелашвили, премьер-министра Георгия Квирикашвили на мемориальных мероприятиях были посвящены памяти погибших, чувствам их близких и других граждан, отношениям с абхазами и осетинами, российской оккупации, и лидеры оппозиции также не стремились к обострению. В контексте исходной мысли Ренана могло показаться, что Грузия движется в правильном направлении, но эта иллюзия если и существовала, то быстро развеялась. 2018-й запомнился новым витком конфронтации.
Десятая годовщина начала войны фактически совпала со стартом президентской кампании Саломе Зурабишвили – формально независимого кандидата, поддержанного «Грузинской мечтой». В 2008-10 годах она была наиболее последовательным проводником условной «Линии Тальявини», что отразилось в ее многочисленных выступлениях и публикациях в Грузии и за рубежом. В отличие от других оппонентов Саакашвили, она не скорректировала ее после смены власти. На брифинге 6 августа 2018-го, сославшись на «подтвержденную ЕС официальную версию», она сказала, что войну начала Россия столетия назад, но «мы втянулись в российскую провокацию… Эту часть военной обстановки начала Грузия» (возможно, на качество формулировки повлияло не вполне уверенное владение грузинским). Реакция ее противников была очень резкой, например, Саломе Самадашвили (тогда член «Нацдвижения») заявила, что «в случае избрания Зурабишвили грузинский народ своими руками выполнит заказ России для того, чтобы произошло уже международное правовое признание независимого статуса Абхазии и Южной Осетии».
«Грузинская мечта» в ходе этой кампании немного отстранилась от сыгравшей в победе над Саакашвили важную роль, но неоднозначной и все менее популярной в новых условиях «Линии Тальявини», взвалив связанные с ней издержки на Зурабишвили. Оценивая ее позицию, Мамука Мдинарадзе сказал: «Кто бы ни сделал комментарий в связи с тем, что Грузия начала войну, для меня это абсолютно неприемлемо». А Тея Цулукиани заявила: «Позиция единственная и неизменная… Россия начала войну против Грузии». Подобные реплики подтолкнули некоторых экспертов к выводу о возможном отказе «Мечты» от поддержки Зурабишвили, однако так далеко дело не зашло, ее просто использовали как козла отпущения в связи с конкретным вопросом. В то же время правящая партия наносила контрудары – кандидату «Нацдвижения» Григолу Вашадзе припомнили его письмо российскому министру культуры о необходимости восстановления культурных связей, отправленное в Москву вскоре после завершения боевых действий; из архива вновь извлекли злополучную резолюцию ПАСЕ #1633. Обоюдоострое оружие вновь наносило раны обеим сторонам, а консолидирующие импульсы церемоний, посвященных десятой годовщине начала войны, были вытеснены неустанными попытками приковать оппонентов к позорному столбу.
Риторическая эскалация продолжалась. В августе 2019 года политический секретарь «Грузинской мечты» Ираклий Гарибашвили заявил, что «предательская и вредительская политика» Михаила Саакашвили и «Нацдвижения» «сделала российскую оккупацию возможной… пока эта враждебная и предательская сила, не будет вырезана из политического тела грузинского государства как раковая клетка, мы не достигнем успеха на пути деоккупации». Саакашвили в свою очередь говорил, что «пребывание Иванишвили у власти является продолжением войны Путина против грузинского народа», развивая старую пропагандистскую линию, в рамках которой он рассматривал оппозиционное движение 2012 года как часть российской агрессии против Грузии. Обострение 2019-го можно также связать с завершением – на фоне «Ночи Гаврилова» (20.06.19) – российско-грузинской «нормализации» 2012-18 годов, свернутой после того, как Кремль убедился, что она никак не влияет евроатлантическую интеграцию Грузию. В своей речи на Братском кладбище президент Зурабишвили подчеркнула, что Грузии необходимо национальное согласие, но партии не собирались выбираться из трясины ненависти.
В следующем, 2020 году, в преддверии парламентских выборов они пытались сориентироваться в новой политической и экономической обстановке, созданной пандемией COVID-19, и редко касались обоюдоострых аспектов августовской войны. В связанных с ней публикациях и речах было меньше конфронтации и больше воспоминаний о боевых действиях и жертвах – скорбная тональность в целом не выбивалась за общие стилистические рамки того периода.
В 2021 году вновь ставший премьер-министром Ираклий Гарибашвили заявил 8 августа на кладбище: «Не хочу говорить здесь, перед семьями погибших, перед нашими героями о политической ответственности, которую несут прежние власти… но хочу напомнить всем, что подобные антигосударственные провокации никогда не должна повторить ни одна власть» (характерный образчик эксплуатации контекста – «Не хочу говорить… но скажу»). «Националы», разумеется, контратаковали в СМИ и соцсетях. Просматривая те публикации, легко заметить, что они инициировали споры об августе 2008-го, лишь когда заявления их оппонентов можно было интерпретировать как «Грузия начала войну». В иных случаях они либо отвергали обвинения, либо переводили разговор на связи «Мечты» с Москвой вне контекста войны. Ее упоминание обычно наносит «Нацдвижению» больший урон, чем его противникам, поскольку в 2008-м у власти находилось все же оно.
В следующую годовщину в коммеморативном пространстве фактически произошел встречный бой – ключевой стала тема предательства, а официальная церемония на кладбище чуть ли не моментально превратилась в пресс-конференцию по злободневным вопросам. «Это было предательство Саакашвили и его команды. Они пожертвовали нашей страной, нашим народом, нашими военными», – сказал Гарибашвили и, отвечая на вопрос о введении виз для граждан России, заявил, что «те предатели», провалив план открытия в Грузии второго фронта украинской войны, теперь хотят «навредить нашим гражданам». Председатель «Нацдвижения» Ника Мелия назвал своих противников «людьми без родины», которые стремятся дискредитировать подвиг погибших в 2008-м. Представители других партий пытались связать воедино российские атаки 2008 года в Грузии и 2022 года в Украине и описывали тбилисские власти как коллаборационистские. Например, председатель «Европейской Грузии» Гига Бокерия сказал, что «происходящее в Украине – продолжение той же борьбы, и наш долг, чтобы эти жертвы не потеряли смысл, чтобы мы не дали никому возможности как за пределами, так и внутри страны принести в жертву своим интересам нашу свободу». Похожей риторической перестрелки следует ожидать и в нынешнем году, поскольку обстановка изменилась несильно. Первым в начале августа войну упомянул (03.08.23) генсек «Мечты», мэр Тбилиси Каха Каладзе: «Через несколько дней после войны они посылали официальные письма, чтобы сделать отношения более теплыми, чтобы приехали русские туристы. Саакашвили встречал туристов на КПП «Ларс», вспомним и заявление Мерабишвили о том, что русские деньги не пахнут».
В заслуживающей пристального внимания книге «Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика» немецкий культуролог Алейда Ассман пишет: «[Историк Райнхарт] Козеллек подчеркивал, что если историография с точки зрения побежденных может порождать глубокую самокритичную рефлексию, то мемориальные стратегии с точки зрения побежденных направлены скорее на самоауратизацию и мифологизацию. В ответ на реальный опыт национального унижения используется целый арсенал фантасмагорических перекодирований: контрпроект духовного и морального самовозвышения; очистительный катарсис и новые мифы, спасающие национальную честь; поиск «козлов отпущения», создание легенд о национальной измене и «ударе в спину». Таким образом, побежденные оберегают себя от разочарований; сохраняя лицо, они перекодируют опыт национального унижения в самовозвышающие мифы. Потеря чести оборачивается более высокой честью, побежденный превращается в морального победителя».
Многие считают ежегодные августовские перебранки постыдными и неуместными. Но политики не делали бы таких заявлений, подбирали бы иные слова и моменты и не подпитывали бы легенды о бьющих нацию в спину изменниках (вне зависимости от того, во власти ли находились они в августе 2008 года или в оппозиции и чем занимаются сейчас), если бы не чувствовали, что существует устойчивый спрос на упомянутое выше перекодирование. Спрос рождает предложение, ржавый молот ресентимента нуждается в наковальне. Ощущение неправильности происходящего, безусловно, присутствует, но в 99% случаев порождает только обвинения в адрес нехороших, бестактных политиков, которые используют скорбные годовщины для продвижения своей повестки. Но ее формирует само общество, и ему требуется если не «возвышающий обман», то компенсирующий миф и, возможно, не истина, а лишь правдоподобная версия произошедшего в 2008-м.
Стихийное бедствие – не война, однако стоит обратить внимание на комментарии после недавней трагедии в Шови, где оползень унес жизни двух десятков человек. Президент Зурабишвили сказала: «Мы умеем объединяться перед лицом трагедии… самое главное, чтобы мы объединились… сегодня время объединения и преодоления трагедии совместными силами», и троекратное упоминание единения в кратком заявление не показалось неуместным никому, поскольку партии и их сторонники неустанно поливали друг друга грязью. «Они вчера весь день стремились превратить это величайшее несчастье в политический актив – это вредительство, игра на нервах людей. [Лидер «Стратегии Агмашенебели»] Георгий Вашадзе – тот человек, который являлся активным сторонником дерегуляции, осуществленной во времена «Нацдвижения», когда полностью была ликвидирована система мониторинга, необходимая для такой уязвимой страны, как Грузия, чтобы она наблюдала как за гидрологическими, так за геологическими и метеорологическими данными», – сказала председатель парламентского комитета по защите окружающей среды Майя Битадзе («Грузинская мечта»). В этом заявлении присутствовал характерный прием: «Они сами» (призвали русских, отдали им территории и предприятия, подарили безвиз, отправили письмо в Москву и т. д.), к которому практически в любых ситуациях прибегают обе стороны. Агитаторы правящей партии доказывали, что «националы» радуются трагедии, а те убеждали аудиторию, что люди гибнут из-за бездействия властей (это если не вдаваться в детали; в обоих случаях разрабатывались многочисленные подсюжеты, которые притягивали людей, не имеющих никакого представления о геологии, как, впрочем, и о пропаганде). Стороны использовали ложь и голословные обвинения, заглушавшие предметную критику. На фоне нервного перенапряжения общества и самоотверженной работы спасателей их поведение зачастую казалось отвратительным. Но важно подчеркнуть, что политики обычно не стремятся действовать вопреки собственным интересам – то, что они предлагают обществу, так или иначе, соответствует спросу. Не исключено, что его формирует все тот же поиск национал-предателя, «великого грешника», действия которого приводят к страшным бедствиям, поскольку из-за него высшие силы (истории, природы – какая, собственно, разница) карают Грузию и ее чудесный народ.
Национализм иногда сравнивают с религией – развивая эту метафору, можно обнаружить, что для эффективного производства мифов требуется не только напоминающий дьявола внешний «Другой», через отрицание которого определяет себя нация, но и служащий его интересам «внутренний Иуда», отступник, осквернитель священного национального начала, виновник поражений и катастроф. Просмотрев заявления последних 15, а лучше – 30 лет, мы, возможно, придем к выводу, что политики годами работали с этим образом потому, что толпа нуждалась в нем, не желая вглядываться с тревогой в зеркало совести.
Ежегодно мы повторяем, что погибшие на войне защищали нашу свободу, целостность страны и хотели лучшего будущего для ее граждан. Им вряд ли понравилось бы то, что происходит с нами сегодня.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум