ПРАГА---Владимир Путин на этой неделе, 7 мая вступил в должность президента Российской Федерации в пятый раз. 71-летний автократ принес присягу на обновленной Конституции, которая обнулила его предыдущие сроки. Теперь он может оставаться у власти до 2036 года – дольше любого правителя России со времен Екатерины II. Патриарх Кирилл и вовсе пожелал ему править «до скончания века». На Западе эти президентские выборы в России назвали несвободными и нечестными, а большинство западных стран отказались отправлять своих представителей на инаугурацию в Кремль. О политической эволюции Владимира Путина и о том, каким будет его новый срок для России, ее соседей и мира, говорим с российским политологом и публицистом Федором Крашенинниковым.
– Федор, Владимир Путин в 2024 году – что это за правитель и чем его пятый срок отличается от предыдущих четырех?
С тех пор, как он вернулся на пост президента формально в 2012 году, было очевидно, что он собирается править до своей смерти
– Давайте скажем честно, что ничего нового от пятого срока ждать не стоит, и правление Путина давно уже не измеряется президентскими сроками. С тех пор, как он вернулся на пост президента формально в 2012 году, многим наблюдателям и мне в том числе было очевидно, что он никогда не собирается уходить из власти, что он собирается править до своей смерти. И с тех самых пор все вот эти новые президентские каденции стали чистой формальностью, что, собственно, он и продемонстрировал, максимально сократив и упростив церемонию вступления в должность. Он как бы всем демонстрирует, что это не что-то новое, это не какое-то важное для него событие, это просто текущая необходимая ритуальная процедура: ну вот он, так сказать, выступил, поклялся, и ничего не изменилось, продолжается то, что началось раньше.
Если говорить о каких-то циклах, то мы живем не в избирательных циклах, мы живем в цикле войны сейчас. Война началась в 2022 году и будет продолжаться дальше. И это главное событие, на ход которого никоим образом не повлияет ни его новый срок, ни вступление в должность, ни какие-то формальные перемены правительства.
– В таком случае вы разделяете мнение, как многие написали, что 7 мая мы увидели рождение некоего православного царя, который теперь, как выразился патриарх Кирилл, до скончания века? И вообще церковь и так называемые традиционные ценности теперь главная идеологическая опора Владимира Путина?
– Я, во-первых, не согласен с тем, что мы увидели 7 мая рождение чего-то. Я еще раз повторю: путинская диктатура 7 мая не родилась, она родилась очень давно, и те, кто с 2012 года не хотели ее видеть, это их проблемы. Путинская диктатура в нынешнем виде существует как минимум с 2012 года, а в виде агрессивной военной диктатуры – с 2014 года. Ничего абсолютно нового 7 мая не произошло, никакого этапа, и уж тем более это никакое не православное царство.
Называть его царем поэтически, если кому-то хочется, можно, но он не царь, он диктатор, военный диктатор
Серьезно относиться к патриарху и к его словам нет никакого смысла. Прихожан православной церкви в России – 2–3% от населения… С таким же успехом это можно назвать исламским правлением, потому что его приветствуют лидеры всех конфессий, и это ничего не меняет. Это милитаристская авторитарная диктатура, это автократия, которая никаким образом не связана ни с какой конфессией и ни с какой религией. Называть его царем поэтически, если кому-то хочется, можно, но он не царь, он диктатор, военный диктатор. С таким же успехом любого военного диктатора можно называть царем, только это никак не добавит нам ничего к пониманию сущности происходящего.
– Вы уже вспоминали войну в Украине. В Кремле Путин мало говорил о войне, несмотря на то, что она продолжается и каждый день гибнут люди. Он лишь поблагодарил участников СВО, как в России называют войну, и жителей так называемых исторических территорий. Эта война укрепила власть Владимира Путина или наоборот ослабила ее?
– Я думаю, в практическом смысле она ее укрепила, потому что сам фактор войны превратил ее, еще раз повторю, в авторитарную диктатуру – военную диктатуру. В условиях войны многие ритуалы, многие условности были отброшены – и в риторическом смысле, и в юридическом, и в практическом. То есть Путину стало гораздо проще, ему не надо пытаться кому-то нравиться, и он не пытается. Он абсолютно не зависит сейчас от каких-то процедур, даже от выборов. Все понимают, что выборы – это формальность. Довольно сложно себе представить, чтобы диктатор, ведущий войну, вдруг проиграл бы выборы, это просто абсурд на самом деле.
А почему он про это не говорил? Слушайте, взят курс на нормализацию этой войны, Путин дает понять, что война – это не самое главное, идет и идет, и будет идти дальше. Он сосредоточился на том, что доказывает, что экономика в нормальном состоянии, все работают, все действует, поэтому зачем об этом говорить? Люди там воюют, ну и молодцы. Поэтому в целом как раз это довольно успешная стратегия презентации, потому что если бы он много говорил о войне, он тем самым показывал бы, что это что-то тревожное, значимое для него. Он говорит: «Нет, ну просто война, вот где-то она там идет на окраине страны, люди совершают подвиги, получают медали, ну и хорошо».
– А что он говорит российскому народу, что он строит – это некая православная империя, это историческая Россия, это возвращение в каком-то трансформированном виде некоего подобия Советского Союза? Что он строит и как он это объясняет?
Задача Путина – сохранять свою власть и править до смерти. А под какими лозунгами – это не имеет никакого значения
– Он ничего не строит и ничего не объясняет. Он уже построил свою личную диктатуру, и я не очень понимаю, почему вы так сводите все к православию и к империи. Империя – это страна, в которой правит император, это вполне определенная структура. В истории существовало много империй, и ни на одну из них Россия современная не похожа – она похожа на военную диктатуру. И нет никакого единого российского народа, которому Путин бы что-то говорил. Разным слоям российского общества Путин сообщает разную информацию. Кому-то хочется верить, что он возрождает Советский Союз? Пожалуйста, пусть верит. Эти 2–3% православных, которым важно православие? Пожалуйста, им важно православие. Мусульманам России он говорит, что он защитник ислама, и демонстрирует это, буддистам он говорит, что он защитник буддизма и традиционных ценностей и так далее. Поэтому нет никакой единой идеологии, нет никакой цели и нет никакой задачи. Задача Путина – сохранять свою власть и править до смерти. А под какими лозунгами – это не имеет никакого значения.
– Но разговор про традиционные ценности отдается неким эхом и за пределами России. Владимир Путин действительно изолирован после войны в Украине от Запада, но не от мира. Например, он посетит с первым после инаугурации визитом Китай. В последнее время много разговоров о глобальном Юге, о том, что Россия теперь может стать одним из лидеров антиамериканского интернационала, если угодно. Как вы относитесь к такой интерпретации, возвращается опять некий биполярный мир – свободный мир против автократий?
– Я бы на самом деле поспорил насчет биполярного мира. Путин как раз проповедует многополярный мир. Именно эта концепция очень нравится многим лидерам стран глобального Юга, которые не хотят быть ни в каком блоке, они хотят делать то, что они хотят. Например, у Китая есть свои цели, у Индии свои цели, есть свои цели у Бразилии, у Индонезии, и эти цели абсолютно никак не совпадают с российским, но они не совпадают и с американским. Поэтому Путин как раз участвует в разрушении структуры мира, где мир был однополярный или какой-то более-менее понятный. Он как раз агитирует всех за хаос, чтобы каждая региональная держава в своем регионе делала все, что ей хочется: Иран – в своем регионе, Китай – в своем, Индия – в своем, Индонезия – в своем, Бразилия – в своем. Пожалуйста, кто угодно. Это его концепция.
Путин совершенно конкретно шлет привет и Трампу, и его концепции возвращения к неким старым принципам политики, традиционным ценностям
А традиционные ценности… Так это же полностью взятая из Америки концепция. На самом деле совершенно вторичная идея традиционных ценностей, которая целиком изъята из повестки американских правых, и не только американских, но еще и европейских. Публично рассуждая про традиционные ценности, он пытается найти себе союзников внутри элит Запада, где тоже есть ультраправые, консервативные силы, которым вот эта вся риторика ксенофобская про традиционные ценности очень нравится, и мы видим, как в странах Европейского союза есть какое-то количество, не такое уж маленькое, людей, политических сил, которые вполне себе соглашаются, говорят: «Да, традиционные ценности – это очень хорошо». И такие люди есть и в Америке, и Путин совершенно конкретно шлет привет и [Дональду] Трампу, и его концепции возвращения к неким старым принципам политики, традиционным ценностям.
К сожалению, нельзя сказать, что это плохая концепция – оперативно плохая для Путина. Он очень умело играет на противоречиях современного мира. Говорить про изоляцию… Действительно, очень сложно говорить про изоляцию страны, которая не изолирована от Китая, учитывая роль Китая в современной экономике. Но ведь не только Китай, есть еще и Индия, повторюсь, есть еще и этот самый глобальный Юг, которому путинская демагогия гораздо больше нравится, чем то, что им пытаются сказать лидеры западного мира.
– В таком случае в чем главный вызов для власти Владимира Путина сегодня? Кто может бросить ему такой вызов, учитывая, что противники Путина в изгнании, в тюрьме или мертвы, как Алексей Навальный?
Путин может понести поражение только на тех полях битв, которые он полностью не контролирует
– Путин может понести поражение только на тех полях битв, которые он полностью не контролирует. Это, во-первых, мировая экономика, то есть это может быть экономический крах путинской концепции, которая, безусловно, создаст проблемы внутри страны, это может быть военное поражение в Украине – вот такие вещи. Потому что серьезно полагать, что в условиях жесткой военной диктатуры изнутри этой диктатуры безоружные люди могут ее каким-то образом уничтожить, – это, к сожалению, утопия. Мы видим Венесуэлу, мы видим Иран, мы видим Северную Корею, мы видим тот же Китай, где никакая внутренняя оппозиция или вообще невозможна, или как в Иране или в Венесуэле – да, там многие против, они протестуют, но они не могут свергнуть диктатуру, потому что она хорошо вооружена и все контролирует. Поэтому единственные вызовы, которые могут быть для Путина критичными, – это какие-то вызовы глобальной экономики, глобальной политики или военная ситуация в Украине.
– Маховик репрессий, который был запущен, вряд ли остановится. Против кого теперь он может быть направлен? Есть ли основания волноваться, например, тем людям, представителям элиты, которые стояли вдоль красной ковровой дорожки и хлопали Владимиру Путину 7 мая?
Никто из них не застрахован, что не проиграет какую-то свою корпоративную битву за ресурсы. Но это, к сожалению, не про политику, а про дележ денег
– Я думаю, что есть, но не думаю, что всем. Волноваться могут все, но они все понимают, что всех подряд сажать не будут. Очевидно, идет борьба кланов внутри путинского окружения, она будет идти, но здесь главное не обманывать себя и не путать борьбу кланов за ресурсы с политической борьбой против Путина. Если какая-то группа чиновников противостоит другой группе чиновников, она это делает не для того, чтобы уничтожить путинскую власть, она просто хочет получить под свой контроль больше ресурсов. И если там какого-то заместителя министра обороны арестовали за коррупцию, это не значит, что это начало какой-то большой чистки и скоро всех подряд начнут сажать; это значит, что идет какое-то локальное столкновение вокруг очень существенных ресурсов, которые контролировались Тимуром Ивановым и министерством обороны. На его место сядет какой-то другой человек и будет перераспределять ресурсы в других интересах.
Насчет того, что репрессии против оппозиции будут продолжаться, это несомненно. Они нарастают, и они касаются даже не столько какой-то оппозиции, потому что все более или менее заметные фигуры уже или уехали, или сидят, они касаются обычных людей, которые чем-то недовольны. Это делается, чтобы запугать всех остальных, чтобы все понимали, что любое недовольство будет наказано. А насчет элит… Ну, никто из них не застрахован, что не проиграет какую-то свою корпоративную битву за ресурсы. Но это, к сожалению, не про политику, а про дележ денег.
– Владимиру Путину 71 год. Как вы считаете, он думает о преемнике или это задача не этого срока, не ближайшего будущего?
Он собирается править до гроба, а что будет дальше, его не сильно беспокоит. Его беспокоит его правление, его место в истории
– Понимаете, в отличие как раз от монархии, где преемничество всегда установлено законом, а в этом отличие монархии от диктатуры, что даже в условиях любой абсолютной монархии всегда известно, кто наследник, и это не сюрприз, что есть наследник и что он обязательно станет потом монархом. В условиях диктатуры наследник – это всегда потенциальный противник, потому что если заранее обозначить, кто преемник, вокруг этого человека начнут собираться все недовольные, все те, кто захотят делать карьеру в будущем, и это может привести как раз к расколу элит. Поэтому Путин, мне кажется, никогда не будет назначать себе преемника. И здесь можно вспомнить [Иосифа] Сталина, у которого никакого преемника не было, который за несколько лет до смерти провел очередную чистку и уничтожил в том числе и тех людей, которые считались его преемниками. Потому что таким людям, как Путин, никакая оппозиция не нужна. Он собирается править до гроба, а что будет дальше, его не сильно беспокоит. Его беспокоит его правление, его место в истории. А что там будет после него? Ну, что-нибудь будет – об этом он подумает перед смертью, наверное, если хватит времени, или вообще никогда.
– То есть россияне увидят и шестую инаугурацию Владимира Путина, когда ему будет под 80?
– Если с ним ничего не случится… Надо все-таки понимать, что даже современная медицина не всесильна. Мы видим, что тот же Рамзан Кадыров болен, и ничто ему не поможет жить очень долго. Что-то может случиться и с Путиным. Ну, случится – дай бог. Но если ему удастся сохранять здоровье и его не отстранят от власти по каким-то причинам другие представители нынешней элиты – а такое может случиться, но не сейчас, а в каком-то будущем, – то он действительно будет править пожизненно и исправно приносить присягу раз в 6 лет. Мы знаем, в истории масса примеров диктаторов, которые так и действуют. Я надеюсь, что этого не будет, но теоретически, к сожалению, план у него именно такой.
– Власть любого автократа или диктатора, как вы отметили, в любом случае рано или поздно приходит к концу в результате естественных или каких-то иных причин. Путинизм переживет Владимира Путина или закончится вместе с его правлением?
– Знаете, нет ни одного персоналистского режима, который бы пережил своего основателя. Сталинизм не пережил Сталина, потому что несмотря на то, что после смерти Сталина к власти пришли твердокаменные сталинисты, как все думали, они и уничтожили сталинизм довольно быстро. После смерти Мао Цзэдуна в Китае тоже пришли к власти другие люди, и маоизм довольно быстро был уничтожен. То же самое касается франкизма в Испании и многих других примеров. Персоналистская диктатура тем и отличается от партийной и от какой-то идеологической, что она не наследуется.
Не может быть второго Сталина, не может быть второго Мао. Как только такие люди умирают, обычно начинаются необратимые изменения, которые приводят к трансформации системы
Пример Северной Кореи – это скорее пример традиционной монархии, где власть транслируется в пределах одной семьи, преемника заранее показывают населению, и это сын предыдущего правителя. Допустим, в Азербайджане, где Гейдару Алиеву наследовал сын, или в Сирии, где тоже в рамках одной семьи происходит наследование. В других ситуациях персоналистские диктатуры не наследуются. Это система власти, которая, как костюм по заказу, сшита под одного конкретного человека, и как только этот человек умирает... Или там пример: вот недавно на днях была годовщина смерти маршала Тито в Югославии. Там тоже вся система власти была выстроена под одного человека, под маршала Тито, и как только он умер, Югославия пошла вразнос. Почему? Второго Тито не может быть. Не может быть второго Сталина, не может быть второго Мао. Как только такие люди умирают, обычно начинаются необратимые изменения, которые приводят к трансформации системы. Во что она трансформируется – это отдельный вопрос.
– В таком случае маятник истории качнется в какую сторону – страна получит еще один шанс на демократизацию или наоборот мы увидим совсем не оттепель?
– Я думаю, что к концу правления Путина уже дальше маятнику в ту сторону качаться будет невозможно. И как все приведенные мною примеры, ни одного примера того, что после смерти, например, Мао к власти пришли еще более свирепые маоисты, но пришли ненадолго, буквально несколько дней, или после смерти Франко пришли к власти еще более упертые франкисты – нет, история таких случаев не знает. Да и, собственно, после смерти Сталина к власти, на удивление, пришли гораздо более мягкие люди – во всяком случае, не настолько кровавые, как можно было бы предполагать, то есть они были кровавые, но не захотели продолжить эту историю.
У Путина есть еще какое-то время, чтобы довести свое правление до такого абсурда и тупика, что его просто невозможно будет в том же направлении продолжать
Поэтому я думаю, что после окончания путинской диктатуры в любом случае будет какая-то либерализация. Она будет или либерализацией в рамках этого режима, то есть он просто станет мягче и пока будет трансформация под другую фигуру, откроются окна возможностей, или он, так сказать, пойдет вразнос, потому что окружение Путина – а мы не знаем, кто там будет окружением Путина к тому времени, – не сможет поделить власть и к всеобщему удовольствию передерется, перессорится, и они будут вынуждены что-то менять. [Михаил] Горбачев тоже начал перестройку не от хорошей жизни, а потому что вариантов не было. Я думаю, что и тут не будет вариантов дальше ухудшать ситуацию, закручивать гайки – всему есть предел. И у Путина есть еще какое-то время, чтобы довести свое правление до такого абсурда и тупика, что его просто невозможно будет в том же направлении продолжать.
Форум