Мали Кандарели в апреле исполнится 90. «Скажи мне кто-нибудь в молодости, что я доживу до 90 лет, я бы просто рассмеялась. Мне всегда казалось, что после 40 уже и жизни особо нет. Я вышла замуж, когда мне было 23 и была совершенно уверена, что вступаю в брак старой девой», - говорит она и заливается смехом словно девочка, прикрывая ладонями лицо. Фамилия Кандарели у Мали от мужа. Она – урожденная Лю (или Лау), и именно с этой фамилии берет начало история грузинского чая.
Чай, война и танцы под дождем
Идея вырастить на Западе Грузии чай была своего рода экспериментом. Купец Константин Попов предположил, что окрестности Батуми могут оказаться весьма подходящими для этой задумки. Он поехал в Китай, чтобы найти человека, который согласился бы попробовать вырастить чай в Грузии, и в 1893 году Лю Цзюньчжоу (Лау Джонджао), дедушка Мали, прибыл в Батуми.
В итоге прижился в Грузии не только чай, но и сам Лю. Здесь они с супругой вырастили своих детей, и в общей сложности прожили около 30 лет. Один из их сыновей – Владимир Иванович Лау, а дома просто Вейчик, женился здесь на Ноне Тушмалишвили. У них, в свою очередь, родились два мальчика, а уже позже, когда семья приняла решение вернуться в Китай, девочка – Мали.
История ее семьи – это переплетение людей разных национальностей, судеб и даже миров, столкнувшихся в разных точках богатого на исторические события XX века. Несколько чемоданов фотографий и завешанные ими стены гостиной ее дома, – Мали хранит память о всех них.
Первое, что она помнит о себе – это стена из дождя. Прямоугольный двор их дома в Китае полностью залит водой, как бассейн. Мама разрешает ей бегать по нему босиком. Это, говорит 90-летняя Мали, какое-то непередаваемое чувство радости, омраченное только лишь насмешками старших братьев, которых веселит как Марго, - так ее называли дома, - злится, когда они обливают ее дождевой водой.
Следующее воспоминание-вспышка – отъезд отца. Она наблюдает за его сборами, как он складывает вещи в чемодан. Как аккуратно и педантично он это делает. Вскоре, годам к шести, у нее, кстати, появился уже свой маленький чемоданчик. Семья вынуждена была часто переезжать в те годы:
«В Китае война [Вторая мировая] шла не четыре года, как в Европе, а восемь. Японцы захватили больше половины Китая. Поэтому наша семья бежала из Харбина в Пекин, когда мне было шесть месяцев. Никто не хотел работать с японцами. В Китае тогда произошел раскол. Это очень сложно для такой большой страны. Все сходятся во мнении, что это отбросило Китай на 150 лет назад. И было потеряно столько времени».
С обшитым натуральным кожей, специально заказанным из Германии чемоданчиком связано еще одно воспоминание Мали тех лет. Во время их очередного переезда чемоданчик оказался в руках японского военного, который, осмотрев его, небрежно бросил на землю. Шестилетняя Мали не сдержала обиды и кинулась к любимой вещи. Открыв, увидела, что зеркальце, вшитое в него, разбилось.
«Мамида [папина сестра (груз.)] страшно испугалась. Мы находились буквально в 20 километрах от войны. Но я все равно побежала к этому чемоданчику, подняла его и, как рассказывала потом мамида, очень зло посмотрела на военного».
Годы были очень тяжелые, вспоминает Мали. Частые переезды, голод. Порой за лапшу семье приходилось расплачиваться драгоценностями. Деньги, которых и без того было мало, берегли, чтобы иметь возможность оплатить то, что нельзя было выменять даже на золото – к примеру, билеты на поезд.
«Я была очень маленькой, когда поняла, что такое голод, война, что такое раскол общества. Когда входят военные другой национальности, ты становишься никем. Твоя жизнь стоит не больше жизни червя».
Дедушку Мали не помнит. Он скончался в 1941 году в Харбине. Зато хорошо помнит бабушку, которая очень любила вязать. Возможно, именно это, говорит Мали, определило впоследствии выбор ее профессии – она стала художником, специализирующимся на гобеленах.
Иностранка в советском Тбилиси
В конце 1950-х Мали решает переехать из Китая к родственникам в Грузию, чтобы здесь продолжить обучение в Академии художеств. Этот период она до сих пор считает одним из самых сложных в жизни. С одной стороны Мали сразу окружили вниманием – весь город знал, что в академии учится иностранка. Но с другой – свыкнуться с новым укладом жизни, принять новые «правила игры» оказалось непросто.
«Первые годы были очень сложными. Я была в шоке от того, что это оказалась более феодальная страна, чем Китай. Когда бабушка с тетей узнали, что я была в кино, они меня отчитали: «Как ты могла пойти с мальчиками в кино?» Или, после похода на Мтацминда: «Ты была с мальчиками на фуникулере? Как можно было?! На фуникулер? С мальчиками?»
Отчитывать Мали не перестали даже после того, как она, уже будучи матерью, решила с детьми побывать в только что открывшейся кофейне.
«Как, мужчины здесь пиво пьют, а ты с детьми? Ты что, вокзальная?»
Замуж Мали вышла за Гиви Кандарели. Он на тот момент был аспирантом в Академии художеств. Именно его принято считать родоначальником современного грузинского гобелена. Вместе Мали и Гиви прожили 47 лет.
Гиви вырос в деревне. Очень хорошо знал литературу. Практически наизусть выучил всего Пушкина. Обожал оперу и хорошо разбирался в ней. Супруга до сих пор хранит нарисованную им в школьные годы от руки афишу к опере «Аида».
Мали говорит, что первые несколько лет после кончины супруга она не могла свыкнуться с мыслью, что его больше нет. Сетуя на то, каким ревнивым был муж, она и сейчас злится на него будто на живого. Ей всегда казалось, что ревность унижает женщину. Хотя при этом отмечает, что он был очень деликатным человеком – а это она относит к редким и ценным качествам.
Вместе они пережили сложные 90-е в Тбилиси. Мали показывает фотографию, снятую с их балкона в те годы:
«Это мы снимали, когда вошли российские танки. Сегодняшние дети, наверное, и представить не могут, что эти огромные танки могут вот так стоять на улице. Многие начали тогда вывешивать у домов одежду черного, винного и белого цвета. Получался грузинский флаг. Старик из дома напротив все время мне говорил, что не надо так делать. Опасался. А я все равно делала».
Мали говорит, что сегодняшняя день ей очень напоминает те годы – ощущением грядущих перемен.
«Снова ждем чего-то. Перемен. Но куда мы уйдем – направо или налево? Справа, традиционно, люди прошлого. Слева – нового. И кто победит? К тому же эта победа сама по себе опасна, ведь речь идет об одном народе. Смотреть назад нельзя. Сегодня для грузин важно… Меня, конечно, никто не спрашивает, но если спросят, я говорю – смотрите вперед, не надо назад. Там может быть грязь, может быть ненависть, может быть, и хорошее есть, но все равно это прошло. Смотрите вперед, делайте что-то для будущего. Делайте все, чтобы быть новым человеком, а не тем, кто отжил свой век».
«Жизнь – это уже хорошо»
Когда мужа не стало, вспоминает Мали, многие советовали ей обратиться к отцу-основателю «Грузинской мечты» Бидзине Иванишвили с просьбой помочь ей финансово. Так делали многие ее знакомые, связанные со сферой культуры:
«Я с Анной Каландадзе прямо ссорилась. Мы очень дружили, так что все могли друг другу сказать. Я не понимала ее, когда она согласилась получать от него деньги. Гиви он тоже хотел дать. И все мне говорили: «Как, ты не напишешь, что он скончался, что не успел...?» Не не успел! Если бы он согласился, я бы считала, что мой муж сумасшедший! Как можно молиться на человека, который накрал в какой-то стране, а потом построил что-то здесь?! Это же абсурд. Он может быть и очень хороший, но как я могу сказать: «Да, дядя, дайте мне немножко денег…» Что, я не могу работать, что, я нищая? Я в жизни ни у кого ничего не просила. И сейчас не прошу, даже у своего сына».
Мали и сегодня продолжает работать – преподает китайский язык. Говорит, что возраст почти не чувствует. Только когда болеет. Но по большей части все зависит от характера, считает она. Невозможно ведь все время бояться и ждать смерти.
«Возможно, помогает и конфуцианство. Мы не верим ни в каких богов, ни в какие-то придуманные, вроде коммунизма, счастливые места. По-моему, все религии только пугают людей. Цельный человек вообще не должен думать о смерти. Кто тебя спрашивал, когда ты пришел? Никто не спрашивал. Пришел. И сейчас никто не спросит. Время придет и человек уходит. Не надо из этого делать ничего страшного. Бывает жизнь гораздо страшнее, чем смерть. И также люди бывают гораздо страшнее чертей».
Уже под конец этой встречи, я спрашиваю у Мали, где искать надежду в трудные времена, которых на век Мали пришлось немало.
«Жизнь – это уже хорошо. Я благодарна, что я жива. Благодарна природе, богу или судьбе… Пока я жива, я должна стараться именно жить, а не просто существовать, а не трястись все время. Или вообще за чей-то счет жить. Нет, я работаю и сейчас. И в саду работаю, и на улице».
Соседи долго не могли понять, почему пенсионерка из дома напротив метет улицу, на которой они живут. Пару раз даже спрашивали, не платит ли ей кто за это, и сколько. Мали как-то не выдержала выпалила: «Жалованье мое – это что вы по чистой улице ходите».
