Какой мог бы быть Китай, если бы победа досталась не коммунистам Мао Цзэдуна, а сторонником Чан Кайши? Биография его жены – “Мадам Чан Кайши” - отчасти отвечает на этот вопрос.
Марина Ефимова: Мадам Чан Кайши говорила про себя: “единственное китайское, что у меня есть – это лицо”. Преувеличение, но не сильное. И не только потому, что она с десяти лет жила и училась в Америке, но и потому, что в Китае она росла в семье “западника”. История отца мадам Чан Кайши не менее интересна, чем ее собственная
Диктор: “Он был крестьянским сыном. В 12 лет уехал в Америку, где получил к своей китайской фамилии Сун новое, американское имя – Чарли. Он учил язык и работал на торговых судах, в порту, в типографиях, где придется. И так заработал себе на образование. В 20 лет, окончив Вандербильдский университет, он вернулся в Китай, где начал собственное издательское дело и вскоре разбогател на издании... Библии”.
Марина Ефимова: Его шестеро детей, включая Мэй Лин (будущую мадам Чан Кайши), выросли под влиянием западных пристрастий отца. Вразрез с китайской традицией, он готовил достойное будущее не только своим сыновьям, но и дочерям. Они получили образование в Америке, в Джорджии – сначала в хорошей школе, потом в женском колледже Wesleyan College.
Диктор: “Когда в 1913 году 15-летняя Мэй Лин поступила в колледж, она была не столько китаянка, сколько американская южанка, и говорила по-английски, как Скарлет О’Хара – героиня романа “Унесенные ветром”. Ее внешность тогда не была многообещающей: пухленькая коротышка, с круглым детским лицом и с закрывающей глаза челкой, которая ее совсем не украшала. Но к окончанию колледжа в Мэй Лин появилось что-то новое – некая уверенность в том, что ее ждет незаурядная судьба. Она явно не для того получала западное образование, чтобы коротать свои дни за игрой в маджонг”.
Марина Ефимова: Обе сестры Сун вышли замуж удачно. Мужем старшей стал первый (после свержения императора) президент Китая - Сунь Ятсэн. А в 1927 году состоялась пышная церемония бракосочетания самой Мэй Лин - с бывшим военным советником Сунь Ятсена генералом Чан Кайши. Через год он станет генералиссимусом, главой националистического правительства Китая и пробудет им до 1949 года.
Диктор: “Чан Кайши был закаленным и жестким солдатом. Он не курил, не пил, носил простую хлопковую форменную одежду и соломенные сандалии. Словно специально для эстетического контраста, мадам Чан стала к тому времени женщиной изящной и элегантной. Но гораздо важнее было то, что, несмотря на свою миниатюрность, она производила на мужчин действие, близкое к гипнотическому. В Америке, судя по слухам, у нее был роман с Венделом Уилки, кандидатом в президенты, проигравшем Франклину Рузвельту”.
Марина Ефимова: Чан Кайши не говорил по-английски, поэтому жена стала его главным переводчиком, а потом и советником во всем, что касалось западной политики. Будучи воспитанницей Америки, мадам Чан Кайши сглаживала все острые углы в отношениях и самого генералиссимуса, и его правительства с Западом. И в глазах американской интеллигенции эта пара стала главной силой, модернизирующей Китай. Их подняли на щит. Журнал “Тайм” в 1938 году назвал их “мужчиной и женщиной года”. В начале 40-х Мадам Чан Кайши писала для “Нью-Йорк Таймс” и для журнала “The Atlantic Monthly”. Пик ее популярности пришелся на 1943 год, во время ее тура по Америке, куда она приехала просить поддержки Гоминьдану (Национальному правительству Китая) в его борьбе с Японией. Она была первым частным лицом, получившим право выступить перед американским Сенатом и перед Палатой Представителей. Еще более убедительным доказательством популярности мадам Чан Кайши в Америке было то, что в Лос-Анджелесе она выступала перед залом, битком набитом голливудскими звездами.
В книге “Последняя императрица” многие главы посвящены, как и обещает подзаголовок, политической истории Китая. Эти главы (которые, разумеется, уводят читателя от увлекательных деталей личной судьбы маленькой правительницы) сильно раздражили рецензента книги – критика Дуайта Гарнера:
Диктор: “Ханна Пакула вложила, конечно, гигантский труд в исследование истории Китая времен Чан Кайши, но изложение этой истории иногда похоже на изнурительный переход через монотонные монгольские степи”.
Марина Ефимова: Однако в том, что касается изложения китайской истории этого периода, важнее не стиль, а интерпретация событий. На действия правительства Чан Кайши (зажатого между наступающими войсками японцев и бунтующими коммунистами) оба - автор книги и ее рецензент - смотрят с безопасной колокольни своей устойчивой американской демократии. Гарнер цитирует смелого журналиста Теодора Уайта, писавшего в 40-х годах:
Диктор: “Поведение Гоминьдана на публике - безупречно. Его единственный недостаток - то, что его лидеры коррумпированы, его секретные службы безжалостны, его обещания ложны, и его ежедневная диета - кровь и слезы китайского народа”.
Марина Ефимова: Автор книги “Последняя императрица” - Ханна Пакула – упрекает в непонимании подлинной демократии и саму мадам Чан Кайши. Она согласна с мнением о ней Элеоноры Рузвельт, которая писала:
Диктор: “Однажды я спросила мадам Чан, что нам делать с воинственным лидером шахтерских профсоюзов Джоном Льюисом. Она не сказала ни слова, но ее маленькая красивая рука поднялась и сделала жест, перерезающий горло. Мадам Чан могла красиво говорить о демократии, но она не имела представления о том, как с ней жить”.
Марина Ефимова: Супруги Чан Кайши, побежденные, как известно, коммунистами, бежали в 49-м году на Тайвань. Туда коммунистов не пустили, и правительство Гоминьдана правило там до самой смерти Чан Кайши в 1975 году. После его похорон мадам Чан уехала в Нью-Йорк, где жила уединенно, окруженная слухами и сплетнями:
Диктор: “В элегантной 18-комнатной квартире на Ист-Сайде с мадам Чан жили три собаки и 20 слуг. Говорили, что ее соседи по дому жаловались на сильные запахи китайской кухни и на тараканов, ползущих из ее квартиры. Ходили слухи, что шкафы в ее квартире полны золотых слитков”.
Марина Ефимова: Если вернуться от легенды мадам Чан Кайши к тому политическому режиму, символами которого стали она и ее муж, то нужно признаться, что с позиций гуманизма трудно защищать правительство, которое в 1927 году устроило “варфоломеевскую ночь” коммунистам, уничтожив за месяц 12 000 человек. Однако хотелось бы знать, что бы выбрали в 49-м году китайцы, умудренные нынешним опытом: мрак ограниченной, неполной, жесткой тайваньской демократии Чан Кайши или свет маоцзедуновской “культурной революции”, унесшей жизни миллионов, миллионов и миллионов?
Марина Ефимова: Мадам Чан Кайши говорила про себя: “единственное китайское, что у меня есть – это лицо”. Преувеличение, но не сильное. И не только потому, что она с десяти лет жила и училась в Америке, но и потому, что в Китае она росла в семье “западника”. История отца мадам Чан Кайши не менее интересна, чем ее собственная
Диктор: “Он был крестьянским сыном. В 12 лет уехал в Америку, где получил к своей китайской фамилии Сун новое, американское имя – Чарли. Он учил язык и работал на торговых судах, в порту, в типографиях, где придется. И так заработал себе на образование. В 20 лет, окончив Вандербильдский университет, он вернулся в Китай, где начал собственное издательское дело и вскоре разбогател на издании... Библии”.
Марина Ефимова: Его шестеро детей, включая Мэй Лин (будущую мадам Чан Кайши), выросли под влиянием западных пристрастий отца. Вразрез с китайской традицией, он готовил достойное будущее не только своим сыновьям, но и дочерям. Они получили образование в Америке, в Джорджии – сначала в хорошей школе, потом в женском колледже Wesleyan College.
Диктор: “Когда в 1913 году 15-летняя Мэй Лин поступила в колледж, она была не столько китаянка, сколько американская южанка, и говорила по-английски, как Скарлет О’Хара – героиня романа “Унесенные ветром”. Ее внешность тогда не была многообещающей: пухленькая коротышка, с круглым детским лицом и с закрывающей глаза челкой, которая ее совсем не украшала. Но к окончанию колледжа в Мэй Лин появилось что-то новое – некая уверенность в том, что ее ждет незаурядная судьба. Она явно не для того получала западное образование, чтобы коротать свои дни за игрой в маджонг”.
Марина Ефимова: Обе сестры Сун вышли замуж удачно. Мужем старшей стал первый (после свержения императора) президент Китая - Сунь Ятсэн. А в 1927 году состоялась пышная церемония бракосочетания самой Мэй Лин - с бывшим военным советником Сунь Ятсена генералом Чан Кайши. Через год он станет генералиссимусом, главой националистического правительства Китая и пробудет им до 1949 года.
Диктор: “Чан Кайши был закаленным и жестким солдатом. Он не курил, не пил, носил простую хлопковую форменную одежду и соломенные сандалии. Словно специально для эстетического контраста, мадам Чан стала к тому времени женщиной изящной и элегантной. Но гораздо важнее было то, что, несмотря на свою миниатюрность, она производила на мужчин действие, близкое к гипнотическому. В Америке, судя по слухам, у нее был роман с Венделом Уилки, кандидатом в президенты, проигравшем Франклину Рузвельту”.
Марина Ефимова: Чан Кайши не говорил по-английски, поэтому жена стала его главным переводчиком, а потом и советником во всем, что касалось западной политики. Будучи воспитанницей Америки, мадам Чан Кайши сглаживала все острые углы в отношениях и самого генералиссимуса, и его правительства с Западом. И в глазах американской интеллигенции эта пара стала главной силой, модернизирующей Китай. Их подняли на щит. Журнал “Тайм” в 1938 году назвал их “мужчиной и женщиной года”. В начале 40-х Мадам Чан Кайши писала для “Нью-Йорк Таймс” и для журнала “The Atlantic Monthly”. Пик ее популярности пришелся на 1943 год, во время ее тура по Америке, куда она приехала просить поддержки Гоминьдану (Национальному правительству Китая) в его борьбе с Японией. Она была первым частным лицом, получившим право выступить перед американским Сенатом и перед Палатой Представителей. Еще более убедительным доказательством популярности мадам Чан Кайши в Америке было то, что в Лос-Анджелесе она выступала перед залом, битком набитом голливудскими звездами.
В книге “Последняя императрица” многие главы посвящены, как и обещает подзаголовок, политической истории Китая. Эти главы (которые, разумеется, уводят читателя от увлекательных деталей личной судьбы маленькой правительницы) сильно раздражили рецензента книги – критика Дуайта Гарнера:
Диктор: “Ханна Пакула вложила, конечно, гигантский труд в исследование истории Китая времен Чан Кайши, но изложение этой истории иногда похоже на изнурительный переход через монотонные монгольские степи”.
Марина Ефимова: Однако в том, что касается изложения китайской истории этого периода, важнее не стиль, а интерпретация событий. На действия правительства Чан Кайши (зажатого между наступающими войсками японцев и бунтующими коммунистами) оба - автор книги и ее рецензент - смотрят с безопасной колокольни своей устойчивой американской демократии. Гарнер цитирует смелого журналиста Теодора Уайта, писавшего в 40-х годах:
Диктор: “Поведение Гоминьдана на публике - безупречно. Его единственный недостаток - то, что его лидеры коррумпированы, его секретные службы безжалостны, его обещания ложны, и его ежедневная диета - кровь и слезы китайского народа”.
Марина Ефимова: Автор книги “Последняя императрица” - Ханна Пакула – упрекает в непонимании подлинной демократии и саму мадам Чан Кайши. Она согласна с мнением о ней Элеоноры Рузвельт, которая писала:
Диктор: “Однажды я спросила мадам Чан, что нам делать с воинственным лидером шахтерских профсоюзов Джоном Льюисом. Она не сказала ни слова, но ее маленькая красивая рука поднялась и сделала жест, перерезающий горло. Мадам Чан могла красиво говорить о демократии, но она не имела представления о том, как с ней жить”.
Марина Ефимова: Супруги Чан Кайши, побежденные, как известно, коммунистами, бежали в 49-м году на Тайвань. Туда коммунистов не пустили, и правительство Гоминьдана правило там до самой смерти Чан Кайши в 1975 году. После его похорон мадам Чан уехала в Нью-Йорк, где жила уединенно, окруженная слухами и сплетнями:
Диктор: “В элегантной 18-комнатной квартире на Ист-Сайде с мадам Чан жили три собаки и 20 слуг. Говорили, что ее соседи по дому жаловались на сильные запахи китайской кухни и на тараканов, ползущих из ее квартиры. Ходили слухи, что шкафы в ее квартире полны золотых слитков”.
Марина Ефимова: Если вернуться от легенды мадам Чан Кайши к тому политическому режиму, символами которого стали она и ее муж, то нужно признаться, что с позиций гуманизма трудно защищать правительство, которое в 1927 году устроило “варфоломеевскую ночь” коммунистам, уничтожив за месяц 12 000 человек. Однако хотелось бы знать, что бы выбрали в 49-м году китайцы, умудренные нынешним опытом: мрак ограниченной, неполной, жесткой тайваньской демократии Чан Кайши или свет маоцзедуновской “культурной революции”, унесшей жизни миллионов, миллионов и миллионов?