ВЗГЛЯД ИЗ МОСКВЫ -- В 2009 году мы отметили немало знаковых юбилеев, начиная от пресловутого пакта Молотова-Риббентропа до крушения Берлинской стены, главного разделительного символа времен «холодной войны» и «социалистического лагеря».
Однако в контексте юбилейных рассуждений о формировании «нового облика Европы» и поражении коммунистического эксперимента мы как-то забыли вспомнить блестящую метафору польского диссидента, журналиста, мыслителя Адама Михника, сказавшего в свое время: «Национализм есть обязательная последняя стадия коммунизма».
Между тем эта формула определяла и во многом продолжает определять политическую динамику на территории бывшего СССР. Восемь вооруженных конфликтов, не разрешенных до конца, латентные противоборства, окрашенные в национальные тона, беженцы, вынужденные переселенцы, де-факто государства со спорным статусом – красноречивые тому свидетельства.
20 лет назад, 23 ноября 1989, года начался грузино-осетинский конфликт. Именно в этот день споры и проблемы, имевшиеся во взаимоотношениях между Грузинской ССР и Юго-Осетинской автономной областью (входившей в состав советской Грузии), перешли в плоскость идеологически окрашенного вооруженного противостояния. Скорее всего, организаторы многотысячного марша (будущий первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа и его соратники) на Цхинвали и первой трехмесячной блокады города и предполагать не могли, что конфликт даже не регионального, а локального характера станет одним из главных вопросов международной повестки дня.
В своем развитии грузино-осетинский конфликт прошел много этапов. Начавшись как противостояние внутриреспубликанского уровня, он перерос в событие международной значимости. Он стал неким водоразделом в политике России в «ближнем зарубежье». Для его разрешения был создан специальный переговорный формат с участием не только России, Грузии, но и США, Евросоюза, международных структур.
События 23 ноября 1989 года продемонстрировали несколько принципиально важных тенденций. Во-первых, они показали, что растущий национализм сильнее, чем партийно-советская вертикаль. В походе на Цхинвали участвовали не только Гамсахурдиа и грузинские националисты, но и соратники первого секретаря ЦК Компартии Грузии Гиви Гумбаридзе. В это время республиканские компартии старались переиграть националистов «на их поле», а потому, где открыто, а где латентно поддерживали лозунги «защиты своих». Начиная с ноября 1989 года, националистический дискурс окончательно побеждает и в Южной Осетии (верность коммунистическим идеям отбрасывается).
Во-вторых, поход на столицу Южной Осетии показал, что движение, нацеленное против советской власти и союзного центра, далеко не всегда является демократическим или либеральным. В этой связи применение к грузинской (а также армянской или азербайджанской) ситуации восточноевропейских критериев и оценок – это то же самое, что призыв измерить Эверест с помощью обычной школьной линейки. К сожалению, и сегодня, через двадцать лет, эта истина с трудом осознается, хотя ее правильность многократно доказана событиями в Абхазии, Чечне...
В-третьих, события двадцатилетней давности стали началом выталкивания Южной Осетии из политико-правового пространства Грузии. Впрочем, они могли бы не стать фатальными. Возможностей для возвратного движения было много, но они с завидной регулярностью упускались.
Таким образом, двадцать лет назад на территории небольшой автономной области с населением всего 98,5 тысяч человек был запущен маховик насилия, не остановленный полностью и поныне. Националистическая же стадия посткоммунистической трансформации до сих пор не пройдена бывшими республиками и автономиями СССР. И сегодня, без извлечения правильных уроков из событий двадцатилетней давности, трудно надеяться на ее безболезненное преодоление.
Однако в контексте юбилейных рассуждений о формировании «нового облика Европы» и поражении коммунистического эксперимента мы как-то забыли вспомнить блестящую метафору польского диссидента, журналиста, мыслителя Адама Михника, сказавшего в свое время: «Национализм есть обязательная последняя стадия коммунизма».
Между тем эта формула определяла и во многом продолжает определять политическую динамику на территории бывшего СССР. Восемь вооруженных конфликтов, не разрешенных до конца, латентные противоборства, окрашенные в национальные тона, беженцы, вынужденные переселенцы, де-факто государства со спорным статусом – красноречивые тому свидетельства.
20 лет назад, 23 ноября 1989, года начался грузино-осетинский конфликт. Именно в этот день споры и проблемы, имевшиеся во взаимоотношениях между Грузинской ССР и Юго-Осетинской автономной областью (входившей в состав советской Грузии), перешли в плоскость идеологически окрашенного вооруженного противостояния. Скорее всего, организаторы многотысячного марша (будущий первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа и его соратники) на Цхинвали и первой трехмесячной блокады города и предполагать не могли, что конфликт даже не регионального, а локального характера станет одним из главных вопросов международной повестки дня.
В своем развитии грузино-осетинский конфликт прошел много этапов. Начавшись как противостояние внутриреспубликанского уровня, он перерос в событие международной значимости. Он стал неким водоразделом в политике России в «ближнем зарубежье». Для его разрешения был создан специальный переговорный формат с участием не только России, Грузии, но и США, Евросоюза, международных структур.
События 23 ноября 1989 года продемонстрировали несколько принципиально важных тенденций. Во-первых, они показали, что растущий национализм сильнее, чем партийно-советская вертикаль. В походе на Цхинвали участвовали не только Гамсахурдиа и грузинские националисты, но и соратники первого секретаря ЦК Компартии Грузии Гиви Гумбаридзе. В это время республиканские компартии старались переиграть националистов «на их поле», а потому, где открыто, а где латентно поддерживали лозунги «защиты своих». Начиная с ноября 1989 года, националистический дискурс окончательно побеждает и в Южной Осетии (верность коммунистическим идеям отбрасывается).
Во-вторых, поход на столицу Южной Осетии показал, что движение, нацеленное против советской власти и союзного центра, далеко не всегда является демократическим или либеральным. В этой связи применение к грузинской (а также армянской или азербайджанской) ситуации восточноевропейских критериев и оценок – это то же самое, что призыв измерить Эверест с помощью обычной школьной линейки. К сожалению, и сегодня, через двадцать лет, эта истина с трудом осознается, хотя ее правильность многократно доказана событиями в Абхазии, Чечне...
В-третьих, события двадцатилетней давности стали началом выталкивания Южной Осетии из политико-правового пространства Грузии. Впрочем, они могли бы не стать фатальными. Возможностей для возвратного движения было много, но они с завидной регулярностью упускались.
Таким образом, двадцать лет назад на территории небольшой автономной области с населением всего 98,5 тысяч человек был запущен маховик насилия, не остановленный полностью и поныне. Националистическая же стадия посткоммунистической трансформации до сих пор не пройдена бывшими республиками и автономиями СССР. И сегодня, без извлечения правильных уроков из событий двадцатилетней давности, трудно надеяться на ее безболезненное преодоление.