ВЗГЛЯД ИЗ МОСКВЫ---В предпоследний день октября Терское казачество укрепило свои ряды. В них влился полпред президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александр Хлопонин. На Большом Круге Терского войска в Пятигорске, посвященном двадцатилетию казачьего «возрождения», Хлопонину был вручен комплект холодного оружия, удостоверение казака и серебряный крест в честь юбилея.
Сам форум терских казаков состоялся вскоре после публикации Стратегии-2025, в которой вопрос о «русском элементе» на Северном Кавказе рассматривался в качестве одного из приоритетных в деле замирения и стабилизации проблемного региона. «Моя первая задача - поддержать казаков. А вторая - опереться на казаков», - заявил новоявленный казак уже в ходе самого Круга. Не будем сбрасывать со счетов, что после виртуальной инициативы по сбору подписей за выход Ставропольского края из состава СКФО, власти необходимо продемонстрировать, что ситуация находится под контролем, а край по-прежнему сохраняет роль форпоста на Северном Кавказе. Тем паче, если у власти есть такая опора, как возрождающееся казачество. Однако, для обращения к казачьей теме существуют не только церемониально-юбилейные резоны. Хлопонин заявил о необходимости опоры на казаков. Но насколько эффективна такая опора? Какие актуальные политические задачи решила она за прошедшие с момента начала казачьего «возрождения»? И какие может решить? Каким потенциалом (кроме раздачи крестов и грамот) она обладает?
Начнем с того, что в течение 20 лет казаки так и не смогли стать полноценным современным движением. Понятие «возрождение» и по сей день остается ключевым во всех документах, законодательных актах, публицистических материалах, выходящих из-под пера казачьих атаманов и их высоких покровителей. Между тем, главная цель движения предопределила его ретроспективный характер. Казачье движение (Терское, а также Донское, Кубанское) начало интенсивный поиск «Золотого века», неоконченный до сих пор. Ограниченность подобной идеологемы обрекла современных казаков на путь перманентных шараханий из крайности в крайность, и, в конечном итоге, оставила весьма незначительные шансы на участие в модернизационном проекте. Главная проблема для «возрожденцев» состояла (и состоит сегодня) в том, что обращение к опыту прошлого, «духовному багажу предков», становится для них самоцелью. Практически никто из инициаторов «возрождения» казачества почему-то не удосужился дать ответы на вопросы: «А для реализации каких, собственно, задач необходимо возродить ту или иную казачью традицию? Какие потребности современного государства и общества такое возрождение удовлетворяет?» Вот и на Круге в Пятигорске казаки снова воевали с «наследием Якова Свердлова» (с явным намеком на этничность известного большевистского лидера).
Если же говорить о терских казаках, то симптоматично, что их центром в постсоветский период стало Ставрополье, хотя во времена Российской империи оно было центром не казачьей, а крестьянской колонизации. Некоторые же территории бывшего Кубанского войска были «прирезаны» к Ставрополью уже в советское время, а к историческому Терскому войску относится лишь нынешняя территория Минеральных Вод (бывший Пятигорский округ, а затем отдел Терской области). И это не случайно, поскольку, начиная с 1990-х годов, казаки оказались не в состоянии обеспечить защиту и безопасность русского населения действительно исконных казачьих станиц, расположенных на территории Чечни, Ингушетии, Дагестана, Кабардино-Балкарии. За это время казачье движение не научилось искать и находить союзников среди разных движений Северного Кавказа. И объясняется это тем, что их лидеры с самого начала своей деятельности заявили максималистскую планку требований, не понимая, что нынешнее движение - это отнюдь не толстовские «казаки» и не «11 бриллиантов в короне Российской империи», как характеризовал в свое время казаков донской атаман Петр Краснов. У новых казаков для этого не было ни сильных лидеров, ни ресурсов, ни политического статуса. Непонимание новых социальных реальностей превратило казаков повсюду на Северном Кавказе либо в маргиналов, либо в изгоев и изгнанников, либо в союзников и младших партнеров местных этнократий. Казаки так и не смогли за 20 лет освоить язык гражданской нации и правозащитную риторику. В то время, как права русских требовали и требуют своей адекватной защиты и адекватного же представительства. Вместо этого, лидеры «нового казачества» вывесили портреты Ермолова, взяли в руки хоругви и начали вести ксенофобскую пропаганду, не понимая, что это противопоставляет их всему Северному Кавказу. В то время как у них самих ни воли, ни готовности к жертве (какая наблюдалась у чеченских сепаратистов или нынешних исламистов) не наблюдалось. В итоге, многие инициативы «новых казаков» вырождались в оперетту. Честно говоря, непонятно, о чем думали организаторы праздничной церемонии в честь казачьего юбилея, когда провели ее в пятигорском Театре оперетты. Вышла оговорка по Фрейду?
Но если серьезно, то стратегия «возрождения» нуждается в существенной корректировке. Казачество как род войск в условиях технического прогресса маловероятен. Развитие по сословному пути невозможно в гражданском обществе, обществе равных прав и возможностей. Претензии на этническое возрождение, конструирование особой казачьей этничности, опасно и для самих казаков, вступающих в такой ситуации в двойной конфликт как с федеральным государством, так и с неказачьим (прежде всего русским) населением бывших казачьих областей. Лидерам казаков и северокавказскому полпреду было бы небесполезно обратиться к мнению крупнейшего исследователя социально-политической истории казачества и казачьего права профессора Сергея Сватикова о том, что «казачество не есть явление вечное. Оно вызвано к жизни определенными условиями исторической жизни и исчезнет как таковое, когда эти условия исчезнут». Очевидно, что сейчас говорить о «конце истории» казачества преждевременно, поскольку само его имя притягательно для многих россиян. Но будущее развитие казачества возможно исключительно при опоре на лучшие традиции, выработанные в его среде - демократия, местное самоуправление, уважение к труду и собственности, патриотизм. Однако, все эти традиции должны лишь вписываться в современные социально-экономические, политические, социокультурные реалии, идти вслед за ними, а не впереди них. Настало время отказаться от «возрождения» того, что не прошло проверку временем (казачья сословная обособленность, привилегии, архаичная военная служба) и обозначить границы использования казачьего исторического опыта в современной России.
Сам форум терских казаков состоялся вскоре после публикации Стратегии-2025, в которой вопрос о «русском элементе» на Северном Кавказе рассматривался в качестве одного из приоритетных в деле замирения и стабилизации проблемного региона. «Моя первая задача - поддержать казаков. А вторая - опереться на казаков», - заявил новоявленный казак уже в ходе самого Круга. Не будем сбрасывать со счетов, что после виртуальной инициативы по сбору подписей за выход Ставропольского края из состава СКФО, власти необходимо продемонстрировать, что ситуация находится под контролем, а край по-прежнему сохраняет роль форпоста на Северном Кавказе. Тем паче, если у власти есть такая опора, как возрождающееся казачество. Однако, для обращения к казачьей теме существуют не только церемониально-юбилейные резоны. Хлопонин заявил о необходимости опоры на казаков. Но насколько эффективна такая опора? Какие актуальные политические задачи решила она за прошедшие с момента начала казачьего «возрождения»? И какие может решить? Каким потенциалом (кроме раздачи крестов и грамот) она обладает?
Начнем с того, что в течение 20 лет казаки так и не смогли стать полноценным современным движением. Понятие «возрождение» и по сей день остается ключевым во всех документах, законодательных актах, публицистических материалах, выходящих из-под пера казачьих атаманов и их высоких покровителей. Между тем, главная цель движения предопределила его ретроспективный характер. Казачье движение (Терское, а также Донское, Кубанское) начало интенсивный поиск «Золотого века», неоконченный до сих пор. Ограниченность подобной идеологемы обрекла современных казаков на путь перманентных шараханий из крайности в крайность, и, в конечном итоге, оставила весьма незначительные шансы на участие в модернизационном проекте. Главная проблема для «возрожденцев» состояла (и состоит сегодня) в том, что обращение к опыту прошлого, «духовному багажу предков», становится для них самоцелью. Практически никто из инициаторов «возрождения» казачества почему-то не удосужился дать ответы на вопросы: «А для реализации каких, собственно, задач необходимо возродить ту или иную казачью традицию? Какие потребности современного государства и общества такое возрождение удовлетворяет?» Вот и на Круге в Пятигорске казаки снова воевали с «наследием Якова Свердлова» (с явным намеком на этничность известного большевистского лидера).
Если же говорить о терских казаках, то симптоматично, что их центром в постсоветский период стало Ставрополье, хотя во времена Российской империи оно было центром не казачьей, а крестьянской колонизации. Некоторые же территории бывшего Кубанского войска были «прирезаны» к Ставрополью уже в советское время, а к историческому Терскому войску относится лишь нынешняя территория Минеральных Вод (бывший Пятигорский округ, а затем отдел Терской области). И это не случайно, поскольку, начиная с 1990-х годов, казаки оказались не в состоянии обеспечить защиту и безопасность русского населения действительно исконных казачьих станиц, расположенных на территории Чечни, Ингушетии, Дагестана, Кабардино-Балкарии. За это время казачье движение не научилось искать и находить союзников среди разных движений Северного Кавказа. И объясняется это тем, что их лидеры с самого начала своей деятельности заявили максималистскую планку требований, не понимая, что нынешнее движение - это отнюдь не толстовские «казаки» и не «11 бриллиантов в короне Российской империи», как характеризовал в свое время казаков донской атаман Петр Краснов. У новых казаков для этого не было ни сильных лидеров, ни ресурсов, ни политического статуса. Непонимание новых социальных реальностей превратило казаков повсюду на Северном Кавказе либо в маргиналов, либо в изгоев и изгнанников, либо в союзников и младших партнеров местных этнократий. Казаки так и не смогли за 20 лет освоить язык гражданской нации и правозащитную риторику. В то время, как права русских требовали и требуют своей адекватной защиты и адекватного же представительства. Вместо этого, лидеры «нового казачества» вывесили портреты Ермолова, взяли в руки хоругви и начали вести ксенофобскую пропаганду, не понимая, что это противопоставляет их всему Северному Кавказу. В то время как у них самих ни воли, ни готовности к жертве (какая наблюдалась у чеченских сепаратистов или нынешних исламистов) не наблюдалось. В итоге, многие инициативы «новых казаков» вырождались в оперетту. Честно говоря, непонятно, о чем думали организаторы праздничной церемонии в честь казачьего юбилея, когда провели ее в пятигорском Театре оперетты. Вышла оговорка по Фрейду?
Но если серьезно, то стратегия «возрождения» нуждается в существенной корректировке. Казачество как род войск в условиях технического прогресса маловероятен. Развитие по сословному пути невозможно в гражданском обществе, обществе равных прав и возможностей. Претензии на этническое возрождение, конструирование особой казачьей этничности, опасно и для самих казаков, вступающих в такой ситуации в двойной конфликт как с федеральным государством, так и с неказачьим (прежде всего русским) населением бывших казачьих областей. Лидерам казаков и северокавказскому полпреду было бы небесполезно обратиться к мнению крупнейшего исследователя социально-политической истории казачества и казачьего права профессора Сергея Сватикова о том, что «казачество не есть явление вечное. Оно вызвано к жизни определенными условиями исторической жизни и исчезнет как таковое, когда эти условия исчезнут». Очевидно, что сейчас говорить о «конце истории» казачества преждевременно, поскольку само его имя притягательно для многих россиян. Но будущее развитие казачества возможно исключительно при опоре на лучшие традиции, выработанные в его среде - демократия, местное самоуправление, уважение к труду и собственности, патриотизм. Однако, все эти традиции должны лишь вписываться в современные социально-экономические, политические, социокультурные реалии, идти вслед за ними, а не впереди них. Настало время отказаться от «возрождения» того, что не прошло проверку временем (казачья сословная обособленность, привилегии, архаичная военная служба) и обозначить границы использования казачьего исторического опыта в современной России.