ВЛАДИКАВКАЗ---Осетинское население, покинувшее в результате грузино-югоосетинского конфликта в 90-е годы Южную Осетию и внутренние районы Грузии, за прошедшие годы, преодолев колоссальные трудности, сумело интегрироваться в североосетинское общество.
Первые беженцы появились в Северной Осетии еще в самом начале 90-х гг., после прихода к власти в Грузии Звиада Гамсахурдия. И с тех пор они стали неотъемлемой частью жизни республики. Но местные власти встретили их, как непрошенных гостей – люди, потерявшие кров и имущество, не могли рассчитывать на помощь и внимание к собственным бедам. На них махнули рукой, мол, делайте, что хотите! Поиск жилья и работы, который беженцы вели самостоятельно, превращался для них в нескончаемую муку без всякой надежды на положительный результат. Сложности при приеме на работу в государственные учреждения возникали разные - прежде всего, у приезжих не было необходимых связей, но, кроме того, беженцы из внутренних районов Грузии не всегда хорошо владели русским языком. Но главное препятствие заключалось в том, что североосетинское руководство с подачи Москвы занимало однозначную позицию: беженцы должны вернуться в места прежнего проживания.
Однако какая-то работа была - беженская община стала очень потихоньку осваивать рынок труда: и непрестижные, малооплачиваемые виды деятельности, и предпринимательство, требовавшее рискованных денежных вложений и умения ходить по самому краю. Людям, потерявшим все, последнее было не в диковинку. Проще всего было устроиться на стройку разнорабочим, пойти торговать на рынок, сесть за баранку такси, но со временем появились и новые горизонты – кто-то купил или получил землю и стал ее обрабатывать, а кто-то стал заниматься бизнесом. Время шло, и люди, начинавшие свое дело с нуля, мотивированные отчаянием и непреодолимым желанием обосноваться на новом месте, стали добиваться каждый в своей области зримых успехов. Одним удалось поднять и развить свое дело, другим – стать сотрудниками милиции или даже обосноваться в высоких прокурорских кабинетах. Осознав необратимость происходящего, власть в начале 2000-х выдвинула новую программу: «Беженцы должны быть интегрированы в североосетинское общество».
С этого момента процесс интеграции стал набирать обороты, но, как отмечают эксперты, в различных сферах деятельности по-разному: в экономической активнее, нежели, например, в культурной. Степень интеграции также очень зависит от возраста: дети, в отличие от родителей, уже не отличаются по языку и стереотипам поведения от местного населения. Говорит Нодар Каберты, кандидат экономических наук:
«Безработица среди беженцев из Грузии и Южной Осетии в два-три раза выше. Интеллигенция адаптировалась намного лучше. Основные проблемы были у людей низкоквалифицированных профессий. Среди них очень высок уровень безработицы. Их много на разных неорганизованных биржах труда».
Несмотря на достигнутый относительно высокий социальный уровень, уроженцы Южной Осетии в органах власти Северной Осетии практически не представлены.
Петр Козаев, историк, руководитель общественной организации «Зилахар», полагает, что «у нас много людей выходцев оттуда. Не тунеядствуют, как это пытаются подавать. Они нормально работают. Что касается процента беженцев в криминальных группах группировок, он не выше, чем процент местных жителей. На руководящих постах республики южных осетин встретить можно крайне редко. А потомки выходцев из Южной Осетии 1920-го – 1944-го гг. вообще не представлены в руководстве республики».
К процессу возможного возращения беженцев в места прежнего проживания мои собеседники относятся скептически.
Инал Санакоев, кандидат политических наук, политолог, считает, что «возврат в Южную Осетию возможен и желателен, но отсутствуют социально-экономические условия. В Грузию же вообще большинство не хотят возвращаться. В Южную Осетию хотели бы вернуться, но они знают, что, вернувшись туда, они столкнутся с таким проблемами, решить которые практически невозможно. Прецеденты, о которых мы иногда слышим, обычно заканчиваются ре-возвратом. Там всё на стадии становления пока, и югоосетинские власти сами признают, что они хотели бы вернуть людей, но мало чем могут им помочь».
По мнению экспертов, в целом североосетинское общество уже не отделяет себя от «пришлых», «чужаков», но считать процесс интеграции завершившимся еще рано.
Первые беженцы появились в Северной Осетии еще в самом начале 90-х гг., после прихода к власти в Грузии Звиада Гамсахурдия. И с тех пор они стали неотъемлемой частью жизни республики. Но местные власти встретили их, как непрошенных гостей – люди, потерявшие кров и имущество, не могли рассчитывать на помощь и внимание к собственным бедам. На них махнули рукой, мол, делайте, что хотите! Поиск жилья и работы, который беженцы вели самостоятельно, превращался для них в нескончаемую муку без всякой надежды на положительный результат. Сложности при приеме на работу в государственные учреждения возникали разные - прежде всего, у приезжих не было необходимых связей, но, кроме того, беженцы из внутренних районов Грузии не всегда хорошо владели русским языком. Но главное препятствие заключалось в том, что североосетинское руководство с подачи Москвы занимало однозначную позицию: беженцы должны вернуться в места прежнего проживания.
Однако какая-то работа была - беженская община стала очень потихоньку осваивать рынок труда: и непрестижные, малооплачиваемые виды деятельности, и предпринимательство, требовавшее рискованных денежных вложений и умения ходить по самому краю. Людям, потерявшим все, последнее было не в диковинку. Проще всего было устроиться на стройку разнорабочим, пойти торговать на рынок, сесть за баранку такси, но со временем появились и новые горизонты – кто-то купил или получил землю и стал ее обрабатывать, а кто-то стал заниматься бизнесом. Время шло, и люди, начинавшие свое дело с нуля, мотивированные отчаянием и непреодолимым желанием обосноваться на новом месте, стали добиваться каждый в своей области зримых успехов. Одним удалось поднять и развить свое дело, другим – стать сотрудниками милиции или даже обосноваться в высоких прокурорских кабинетах. Осознав необратимость происходящего, власть в начале 2000-х выдвинула новую программу: «Беженцы должны быть интегрированы в североосетинское общество».
Слушать
Your browser doesn’t support HTML5
С этого момента процесс интеграции стал набирать обороты, но, как отмечают эксперты, в различных сферах деятельности по-разному: в экономической активнее, нежели, например, в культурной. Степень интеграции также очень зависит от возраста: дети, в отличие от родителей, уже не отличаются по языку и стереотипам поведения от местного населения. Говорит Нодар Каберты, кандидат экономических наук:
«Безработица среди беженцев из Грузии и Южной Осетии в два-три раза выше. Интеллигенция адаптировалась намного лучше. Основные проблемы были у людей низкоквалифицированных профессий. Среди них очень высок уровень безработицы. Их много на разных неорганизованных биржах труда».
Несмотря на достигнутый относительно высокий социальный уровень, уроженцы Южной Осетии в органах власти Северной Осетии практически не представлены.
Петр Козаев, историк, руководитель общественной организации «Зилахар», полагает, что «у нас много людей выходцев оттуда. Не тунеядствуют, как это пытаются подавать. Они нормально работают. Что касается процента беженцев в криминальных группах группировок, он не выше, чем процент местных жителей. На руководящих постах республики южных осетин встретить можно крайне редко. А потомки выходцев из Южной Осетии 1920-го – 1944-го гг. вообще не представлены в руководстве республики».
К процессу возможного возращения беженцев в места прежнего проживания мои собеседники относятся скептически.
Инал Санакоев, кандидат политических наук, политолог, считает, что «возврат в Южную Осетию возможен и желателен, но отсутствуют социально-экономические условия. В Грузию же вообще большинство не хотят возвращаться. В Южную Осетию хотели бы вернуться, но они знают, что, вернувшись туда, они столкнутся с таким проблемами, решить которые практически невозможно. Прецеденты, о которых мы иногда слышим, обычно заканчиваются ре-возвратом. Там всё на стадии становления пока, и югоосетинские власти сами признают, что они хотели бы вернуть людей, но мало чем могут им помочь».
По мнению экспертов, в целом североосетинское общество уже не отделяет себя от «пришлых», «чужаков», но считать процесс интеграции завершившимся еще рано.