ВЗГЛЯД ИЗ ТБИЛИСИ--Самым большим событием к третьей годовщине российско-грузинской войны стало интервью президента России Дмитрия Медведева, которое он дал сразу трем медиа-организациям: «Эху Москвы», российской телекомпании Russia-Today и грузинскому ПИК. В Тбилиси послание президента восприняли однозначно: между двумя странами продолжается холодная война, и просвета в этой ситуации не видно. А когда нет надежды на окончание холодной войны, главный вопрос в том, может ли она перерасти в горячую.
Исходные позиции обеих стран диаметрально противоположны. Россия исходит из того, что как Грузии, так и международному сообществу следует примириться с «новыми реалиями», создавшимися в результате августовской войны и последующего признания Россией Абхазии и Южной Осетии. А «упрямство» как Грузии, так и Запада (например, недавнюю резолюцию Сената США, которая протестует против российской оккупации Абхазии и Южной Осетии) можно встречать уничижительным сарказмом.
Для Грузии (и не только для президента Саакашвили лично) исходная позиция – именно неприятие «новых реалий». Соответственно, единственная проблема, достойная серьезного обсуждения в отношениях с Россией, - это оккупация, точнее, ее прекращение.
Суть проблемы не только в потере юрисдикции над двадцатью процентами территории. Для подавляющего большинства грузинского общества это положение неприемлемо, но люди также понимают, что в обозримом будущем ничего в этом смысле, скорее всего, не изменится, и надо продолжать жить в этих условиях. Гораздо более насущная проблема: будет ли новая война с Россией? Грузинское руководство и большинство экспертов исходят из посыла, что Россия недовольна результатом августовской войны (поскольку она надеялась на смену режима в Тбилиси). Поэтому у нее остается желание «прикончить» руководство Грузии, которое олицетворяет недопустимое влияние Запада в законной «зоне ответственности» России.
Следовательно, опасность новой войны остается. Начиненность Абхазии и Южной Осетии российскими военными базами составляет проблему не только потому, что Грузия не может контролировать территорию, которую считает своей. Базы представляют собой плацдарм для блицкрига против Грузии и являются символом российской готовности для такого блицкрига. Они делают возможным оккупировать остальную часть страны буквально за несколько дней – т. е. до того, как «мировое сообщество» очухается.
Это не означает, что Грузия постоянно живет в ожидании войны. Такой сценарий считается маловероятным, особенно в ближайшем будущем. Кроме того, неправильно держать людей в страхе, хотя бы потому, что это негативно отразится на экономическом росте.
Но, в принципе, военный сценарий возможен. Нельзя исключить, что в условиях политического кризиса в Москве (или на Северном Кавказе) кому-то понадобится «маленькая победоносная война», а для вторжения в Грузию как раз все готово. Чрезвычайно опасно для Грузии было бы и разгорание военного конфликта в какой-либо другой части региона (например, между Азербайджаном и Арменией или США и Ираном). Мало ли что российское руководство захочет сделать «под шумок» в чрезвычайной ситуации, когда всем важно иметь ее на своей стороне.
Раз такой сценарий, в принципе, рационален и представим, его нельзя сбрасывать со счетов. Именно поэтому единственное, что Грузии сегодня важно в отношениях с Россией, это военно-политическая составляющая. Предложения «восстановить экономические связи» (например, впустить в Россию грузинские вина и минеральные воды) в ответ на снятие грузинского вето на членство России в ВТО для Грузии малоинтересны. Экономические связи между двумя странами сохраняются и сейчас, а несколько лет назад они были достаточно интенсивны. Но экономическое сотрудничество не предотвратило войну в 2008 году; не остановит оно ее и в будущем, если на то будет политический интерес.
С этой точки зрения интервью Медведева не создало ни новых страхов, ни новых надежд. Его ответ на прямой вопрос о возможности новой войны с Грузией здесь восприняли как завуалированную угрозу: исключить нельзя ничего, особенно если российское руководство расценит какие-либо шаги Грузии как «агрессию». Подчеркнутое пренебрежение мнением международного сообщества тоже можно расценить как часть угрозы: нечего вам, грузинам, уповать на американцев и европейцев, все равно мы на них внимания не обращаем. Впрочем, в Грузии надеются, что пренебрежение это во многом наиграно.
Угроза новой конфронтации с Россией висит над Грузией как дамоклов меч. Сегодня у нее нет другого выбора, как отодвинуть эту угрозу на задний план, укреплять партнерство с Западом и продолжать развиваться в существующих условиях.
Исходные позиции обеих стран диаметрально противоположны. Россия исходит из того, что как Грузии, так и международному сообществу следует примириться с «новыми реалиями», создавшимися в результате августовской войны и последующего признания Россией Абхазии и Южной Осетии. А «упрямство» как Грузии, так и Запада (например, недавнюю резолюцию Сената США, которая протестует против российской оккупации Абхазии и Южной Осетии) можно встречать уничижительным сарказмом.
Для Грузии (и не только для президента Саакашвили лично) исходная позиция – именно неприятие «новых реалий». Соответственно, единственная проблема, достойная серьезного обсуждения в отношениях с Россией, - это оккупация, точнее, ее прекращение.
Суть проблемы не только в потере юрисдикции над двадцатью процентами территории. Для подавляющего большинства грузинского общества это положение неприемлемо, но люди также понимают, что в обозримом будущем ничего в этом смысле, скорее всего, не изменится, и надо продолжать жить в этих условиях. Гораздо более насущная проблема: будет ли новая война с Россией? Грузинское руководство и большинство экспертов исходят из посыла, что Россия недовольна результатом августовской войны (поскольку она надеялась на смену режима в Тбилиси). Поэтому у нее остается желание «прикончить» руководство Грузии, которое олицетворяет недопустимое влияние Запада в законной «зоне ответственности» России.
Слушать
Your browser doesn’t support HTML5
Следовательно, опасность новой войны остается. Начиненность Абхазии и Южной Осетии российскими военными базами составляет проблему не только потому, что Грузия не может контролировать территорию, которую считает своей. Базы представляют собой плацдарм для блицкрига против Грузии и являются символом российской готовности для такого блицкрига. Они делают возможным оккупировать остальную часть страны буквально за несколько дней – т. е. до того, как «мировое сообщество» очухается.
Это не означает, что Грузия постоянно живет в ожидании войны. Такой сценарий считается маловероятным, особенно в ближайшем будущем. Кроме того, неправильно держать людей в страхе, хотя бы потому, что это негативно отразится на экономическом росте.
Но, в принципе, военный сценарий возможен. Нельзя исключить, что в условиях политического кризиса в Москве (или на Северном Кавказе) кому-то понадобится «маленькая победоносная война», а для вторжения в Грузию как раз все готово. Чрезвычайно опасно для Грузии было бы и разгорание военного конфликта в какой-либо другой части региона (например, между Азербайджаном и Арменией или США и Ираном). Мало ли что российское руководство захочет сделать «под шумок» в чрезвычайной ситуации, когда всем важно иметь ее на своей стороне.
Раз такой сценарий, в принципе, рационален и представим, его нельзя сбрасывать со счетов. Именно поэтому единственное, что Грузии сегодня важно в отношениях с Россией, это военно-политическая составляющая. Предложения «восстановить экономические связи» (например, впустить в Россию грузинские вина и минеральные воды) в ответ на снятие грузинского вето на членство России в ВТО для Грузии малоинтересны. Экономические связи между двумя странами сохраняются и сейчас, а несколько лет назад они были достаточно интенсивны. Но экономическое сотрудничество не предотвратило войну в 2008 году; не остановит оно ее и в будущем, если на то будет политический интерес.
С этой точки зрения интервью Медведева не создало ни новых страхов, ни новых надежд. Его ответ на прямой вопрос о возможности новой войны с Грузией здесь восприняли как завуалированную угрозу: исключить нельзя ничего, особенно если российское руководство расценит какие-либо шаги Грузии как «агрессию». Подчеркнутое пренебрежение мнением международного сообщества тоже можно расценить как часть угрозы: нечего вам, грузинам, уповать на американцев и европейцев, все равно мы на них внимания не обращаем. Впрочем, в Грузии надеются, что пренебрежение это во многом наиграно.
Угроза новой конфронтации с Россией висит над Грузией как дамоклов меч. Сегодня у нее нет другого выбора, как отодвинуть эту угрозу на задний план, укреплять партнерство с Западом и продолжать развиваться в существующих условиях.