Дагестан: мира не будет

ВАШИНГТОН---28 августа из Дагестана снова пришли трагические новости. В результате террористической атаки смертницы был убит известный суфийский шейх Саид Афанди Чиркейский. Какие последствия это событие может иметь для самой крупной и многонаселенной северокавказской республики? Можно ли ожидать нового витка насилия в Дагестане?

В последние годы сообщения о терактах, диверсиях и криминальных разборках в Дагестане стали уже привычным информационным сюжетом. Однако гибель Саида Афанди Чиркейского выделяется в ряду трагических событий в северокавказской республике. С одной стороны, этот человек не занимал никакого официального поста во властной иерархии. Он не был ни президентом, ни министром, ни депутатом республиканского или федерального парламента. С другой стороны, его влияние на социальные и политические процессы в Дагестане было огромным. Неспроста многие журналисты сравнивают сегодня его гибель с покушением на эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево или с убийством Римского папы. Погибший шейх был духовным наставником многих высокопоставленных дагестанских чиновников и представителей правоохранительных структур, высших лиц в Духовном управлении мусульман республики. Показательно, что на его похоронах (которые прошли до захода солнца в день его трагической гибели) собралось порядка 100 тысяч человек. В республике с населением в 2,5 миллиона - это внушительная цифра. И те, для кого Саид Афанди был авторитетом и учителем, имеют и мощный властный, и финансовый ресурсы, и влияние не только в Махачкале, но и в Москве.

Дагестан: мира не будет

Во-вторых, суфийский шейх был активно вовлечен в процесс переговоров и поиск компромиссов с представителями «обновленческого ислама» или салафийи, то есть с теми, кого пресса называет «ваххабитами». И весной нынешнего года этот процесс дал свои первые положительные результаты. Очевидно, что принимая во внимание масштаб личности погибшего, о мирном процессе, скорее всего, придется забыть. И та риторика, которая звучит в Дагестане, сегодня подтверждает данный вывод. Возникает даже некоторый эффект дежавю. Руководитель Дагестана Магомедсалам Магомедов предложил создать в республике народные дружины для помощи правоохранительным органам. Эта идея не нова. Многие помнят опыт 1999 года, когда добровольческие формирования Дагестана оказали существенную помощь российским войскам и подразделениям МВД в отражении нападения Шамиля Басаева и Хаттаба. Тогда добровольческое движение принесло РФ мощные общественно-политические дивиденды. Оно показало не только всей России, но и всему миру, что на Северном Кавказе конфликты и противоречия не имеют черно-белой цветовой гаммы и не могут быть сведены к формату противостояния между русскими с одной стороны и кавказскими народами с другой. Большинство жителей самой крупной северокавказской республики тогда выразили свое нежелание быть пассивными свидетелями экспорта «ичкерийской революции». Но это была одна сторона медали.

Между тем была и другая сторона, о которой сегодня тоже забывать не следует. Российское государство фактически делегировало свои полномочия по проведению религиозной политики Духовному управлению мусульман республики, местным чиновникам и правоохранителям, которые далеко не всегда заботились о выборе средств и методов продвижения своей «правды». И в итоге внесли свой вклад в радикализацию массовых настроений. Пришлось потратить многие годы на осознание того, что далеко не каждый, кто критически настроен по отношению к официальному исламскому духовенству, - это террорист и радикал. Более того, организаторы теракта против влиятельного шейха прекрасно понимали, что при отсутствии внятной общероссийской политики по отношению к Дагестану эмоции могут захлестнуть республики. И ставка в этом случае делалась как раз на то, что ответная реакция может быть не просто жесткой, а непропорционально жесткой, когда разбирать между правым и виноватым не будут. Риторический вопрос: стоит ли поддаваться на эту «наживку» организаторов теракта.

Сегодня большая часть экспертов спорит о том, насколько правильной или ошибочной может оказаться практика создания дружин. И в самом деле, тут ведь помимо гражданской активности есть и свои теневые стороны. Кто даст гарантии, что минимизировав террористическую угрозу, «дружинники» не примутся делить и перераспределять власть, собственность, сферы влияния. Но важнее здесь другое. Призыв Магомедова, среди прочего, возник и от отчаяния. Отчаяния от того, что ситуацией в республике центральная власть практически не занимается. Показательно то, что про внутриисламский диалог в Дагестане почти ничего не говорили общероссийские каналы. И российское оппозиционное движение Северный Кавказ совсем не интересует. Хорошо, Путин провалил всю работу. Но где Ваша альтернатива, какие идеи можете предложить Вы? Нет ответа. И в условиях этого общероссийского аутизма (и властного, и оппозиционного) Дагестан пытается найти свой ответ на сложнейшие вызовы.

Этот ответ смотрится довольно странно, если пытаться анализировать его в рамках государственного права. Внешне очень похоже на сюжеты из Габриеля Гарсия Маркеса. Но не менее странно (если не сказать, просто вызывающе) выглядит отсутствие интереса Москвы к республике, имеющей для всего Северного Кавказа и для Юга России фундаментальное значение. Кто знает, возможно, августовская идея дагестанской власти будет успешно реализована, как и многие другие инициативы последних двух десятилетий. Но какова будет цена вопроса? Каковы издержки? И не станет ли в таком случае российский Дагестан в гораздо меньшей степени российским регионом? Не по флагам на крышах правительственных зданий и портретам в кабинетах, а по сути.