Женевский синдром

МОСКВА---Зураб Абашидзе и Григорий Карасин провели за столом переговоров где-то на окраине Женевы около четырех часов. Судя по объявленным результатам и в полном соответствии с ожиданиями, будто бы для того, чтобы делом доказать известную китайскую мудрость: лучше вести переговоры, чем не вести их. Хотя бы для того, чтобы каждая сторона хоть немного поняла, зачем эти переговоры нужны ей самой.

По дороге к власти Бидзина Иванишвили обнадежил многих соотечественников, видевших личное и государственное спасение в возрождении российско-грузинского единения. В том, что можно продать вино, а на вырученные деньги купить в Северной Осетии молибден, а на Кубани пшеницу. Бидзина Иванишвили, действительно, близок той Грузии, которую не убедили вестернизаторские призывы Саакашвили. Которая уверена, что война в Южной Осетии – это одно, а советское прошлое и ресторан "Арагви" на улице Горького – совершенно другое.

Для республиканцев – либералов и западников, – может быть, куда более последовательных, чем вестернизированный президент, улучшение отношений с Россией было велением не душевным, а чисто политическим. Нельзя идти на Запад, будучи отягощенным проблемами на Востоке, вне зависимости от того, кто их создавал, тем более что немалое их количество – творчество совместное. И ведь в Грузии отнюдь не только республиканцы сомневаются в том, что Абхазия вернется. Но кто-то должен и в публичной политике исходить из реальности, а не из убаюкивающего мифа.

Женевский синдром

Словом, сведенные в одну "Грузинскую мечту" одной лишь нелюбовью к Саакашвили, Иванишвили и республиканцы нашли общий подход в "русском вопросе". В несомненный мотив былого верноподданичества вплетается альтернатива: мы идем навстречу исключительно в силу своей цивилизованности, но никак не от любви, и если это не ваш жанр, так и скажите, только чтобы все услышали.

В общем, бывают переговоры не для приобретения, а для минимизации возможных в ходе их проведения потерь. Предварительных условий, как и договаривались, никто всерьез не предъявлял. Конкретных переговорных позиций тоже не было, и, собственно, их отсутствие и было широко разрекламированной повесткой дня. Оставались импровизации на темы, которые никто по-настоящему обсуждать не собирался.

Судя по всему, оба собеседника, которые давно и хорошо друг друга знают, искренне, все это понимая, друг другу и улыбались. И сдержанное коммюнике, которое они, судя по всему, дословно и согласовали, полностью соответствует действительности – никаких сенсаций. Обе стороны оказались заложниками ситуации: вроде, встретиться надо, а говорить не о чем.

Для Тбилиси сам факт встречи выгоден хотя бы тем, что он, возможно, был немного сомнительным для Москвы. Ведь все послевоенное четырехлетие, игнорируя Грузию, Кремль избегал риска обсуждения всего, что было бы связано с августом 2008-го. Но Москва, похоже, этот потенциальный порыв сразу нейтрализовала, явив совсем другой и куда более прикладной жанр. О том, что Гиви Таргамадзе не только готовил с Удальцовым совместный бизнес по взятию Кремля, но и руководил им, Кремль вспомнил как нельзя более кстати. И не только перед "Маршем свободы" в Москве, но и накануне переговоров в Женеве. И если это так, то теперь понятно, что за конкретные шаги со стороны Грузии интересовали Лаврова. Готова новая грузинская власть настолько отречься от прежней, чтобы сдать одного из одиозных ее представителей в рамках совместной борьбы с оранжевой угрозой? Грузия не готова. Поэтому Женева – Женевой, а очередной раунд переговоров Грузии с Абхазией и Южной Осетией последние демонстративно срывают. Не пытаясь, кажется, скрыть соответствующих пожеланий Москвы.

Это и есть жанр. Начать такие переговоры не главное. Главное, кажется, – сохранить возможность в любой момент и вовремя их прекратить.