Все кончено. Позади три месяца споров, истерик, битья посуды, грозных жестов и слезливых угроз. Парламент таки внес изменения в Конституцию, вследствие чего Михаил Саакашвили уже никогда, никак и ни за какие коврижки не сможет единолично и самодержавно отправить правительство в отставку и поручить исполнение министерских обязанностей своим назначенцам без одобрения законодателей. Тем самым в идею "легитимного переворота" был вбит осиновый кол.
Оценивая это событие, следует учесть, что политика и психология в современной Грузии переплелись, как змеи в брачный период. Переворот и быстрый реванш "националов" был невозможен и без всяких конституционных ограничений; ресурсов для подобных художеств попросту не существовало. Но досужие разговоры на эту тему создавали психологический фон, который, подобно грозовой туче, висел над грузинской политикой, давил на нее и оказывал более чем ощутимое воздействие. В наэлектризованной атмосфере, в нервической ажитации политики, эксперты и журналисты просчитывали какие-то абсолютно безумные варианты. Многие "националы", мечтая о роспуске правительства и весеннем реванше, с головой уходили в огненные фантазии, от которых дедушка Фрейд и дядюшка Юнг побежали бы в ужасе. А их противники готовились вскочить на коней и крошить, крошить контру в мелкий винегрет и в капусту под майонезом. Но, увы, разгоревшийся было костер шекспировских страстей зашипел под умиротворяющей струей огнетушителя.
Подыскивая по этому поводу возвышенную политическую метафору, можно вспомнить мятежную франкоговорящую осень 1791 года и мятущиеся силуэты в пафосных окнах дворца Тюильри. В начале революции страх, нерешительность и осознание собственной слабости помешали Людовику XVI расправиться с депутатами, а спустя два года после принятия Конституции он потерял юридическую возможность сделать это. Нет никакой возможности провести параллель и даже перпендикуляр между двумя правителями или историческими периодами, но, вероятно, следует отметить, что именно после законодательных ограничений бессилие короля стало явным и общепризнанным, и его окончательно списали со счетов. Понимание того, что вождь не может ничего изменить и неотвратимо становится частью Прошлого, постепенно распространяется среди тех "националов", которые до сих пор считали, что он могуч, как Прометей, сорвавшийся с цепи. Конституционные поправки, убившие и расчленившие надежду на скорый реванш, играют в этом процессе очень важную роль. Можно еще долго всматриваться в сиротливую, как-то внезапно сгорбившуюся фигурку в туманной глубине дворцового окна, хотя большинство, скорее всего, предпочтет заняться чем-то более интересным.
Работы - непочатый край: поля не вспаханы, девушки не целованы, дома не построены, деревья не посажены. Неплохо было бы воткнуть победоносные штыки в землю и заняться всем этим прямо сейчас, когда вопрос о власти решен окончательно и, судя по всему, бесповоротно, а вероятность переворота снижена до микроскопических величин. Полтора года беспощадного политического противостояния, неопределенности и постоянного ожидания дестабилизации завершились, а это, помимо всего прочего, значит, что молчаливый мораторий на критику Иванишвили и его команды, к которым в период борьбы за власть присоединилась большая часть общества, теряет свою актуальность и становится вреден, как колорадский жук.
За что критиковать? А хотя бы за непотизм. За спорные, местами идиотские кадровые решения. За непотребство на местах. За неповоротливость, нерешительность и косноязычность. За излишнюю тягу к властным привилегиям и сопутствующим аксессуарам. За поползновения к "бархатному авторитаризму". Мало ли за что можно и нужно критиковать правительство. Главное сейчас – не дать ему укрыться за маской "меньшего зла". Именно сейчас, потому что потом будет поздно.
Да, власть перестала пытать и убивать заключенных. Полиция не бросается на инакомыслящих с яростью саблезубого тигра. Государство больше не напоминает взбесившийся бульдозер с пьяным колхозником за рычагами, которому ничего не стоит задавить прохожего и снести пару хибарок. В лучшую сторону изменилось многое, и всего, разумеется, не перечислить. Трудно сказать, познается ли зло в сравнении, но все ошибки, которые успело совершить новое правительство, скорее всего, и в самом деле являются меньшим злом. Но из этого вовсе не следует, что это мелкое, увертливое, опасное, как пиранья, зло может быть оправдано и обществу следует смириться с его существованием.
Конституционные поправки подвели своего рода черту под крайне нервным пред- и поствыборным периодом, а, возможно, и под всей старой политикой с ее непредсказуемыми завихрениями и необузданным, не вполне просвещенным абсолютизмом. Скорее всего, это и есть точка окончательного расставания с Прошлым. Для Грузии наступают новые, еще не совсем понятные, возможно, немного пугающие и не слишком уютные, но, безусловно, интересные времена.
Оценивая это событие, следует учесть, что политика и психология в современной Грузии переплелись, как змеи в брачный период. Переворот и быстрый реванш "националов" был невозможен и без всяких конституционных ограничений; ресурсов для подобных художеств попросту не существовало. Но досужие разговоры на эту тему создавали психологический фон, который, подобно грозовой туче, висел над грузинской политикой, давил на нее и оказывал более чем ощутимое воздействие. В наэлектризованной атмосфере, в нервической ажитации политики, эксперты и журналисты просчитывали какие-то абсолютно безумные варианты. Многие "националы", мечтая о роспуске правительства и весеннем реванше, с головой уходили в огненные фантазии, от которых дедушка Фрейд и дядюшка Юнг побежали бы в ужасе. А их противники готовились вскочить на коней и крошить, крошить контру в мелкий винегрет и в капусту под майонезом. Но, увы, разгоревшийся было костер шекспировских страстей зашипел под умиротворяющей струей огнетушителя.
Your browser doesn’t support HTML5
Подыскивая по этому поводу возвышенную политическую метафору, можно вспомнить мятежную франкоговорящую осень 1791 года и мятущиеся силуэты в пафосных окнах дворца Тюильри. В начале революции страх, нерешительность и осознание собственной слабости помешали Людовику XVI расправиться с депутатами, а спустя два года после принятия Конституции он потерял юридическую возможность сделать это. Нет никакой возможности провести параллель и даже перпендикуляр между двумя правителями или историческими периодами, но, вероятно, следует отметить, что именно после законодательных ограничений бессилие короля стало явным и общепризнанным, и его окончательно списали со счетов. Понимание того, что вождь не может ничего изменить и неотвратимо становится частью Прошлого, постепенно распространяется среди тех "националов", которые до сих пор считали, что он могуч, как Прометей, сорвавшийся с цепи. Конституционные поправки, убившие и расчленившие надежду на скорый реванш, играют в этом процессе очень важную роль. Можно еще долго всматриваться в сиротливую, как-то внезапно сгорбившуюся фигурку в туманной глубине дворцового окна, хотя большинство, скорее всего, предпочтет заняться чем-то более интересным.
Работы - непочатый край: поля не вспаханы, девушки не целованы, дома не построены, деревья не посажены. Неплохо было бы воткнуть победоносные штыки в землю и заняться всем этим прямо сейчас, когда вопрос о власти решен окончательно и, судя по всему, бесповоротно, а вероятность переворота снижена до микроскопических величин. Полтора года беспощадного политического противостояния, неопределенности и постоянного ожидания дестабилизации завершились, а это, помимо всего прочего, значит, что молчаливый мораторий на критику Иванишвили и его команды, к которым в период борьбы за власть присоединилась большая часть общества, теряет свою актуальность и становится вреден, как колорадский жук.
За что критиковать? А хотя бы за непотизм. За спорные, местами идиотские кадровые решения. За непотребство на местах. За неповоротливость, нерешительность и косноязычность. За излишнюю тягу к властным привилегиям и сопутствующим аксессуарам. За поползновения к "бархатному авторитаризму". Мало ли за что можно и нужно критиковать правительство. Главное сейчас – не дать ему укрыться за маской "меньшего зла". Именно сейчас, потому что потом будет поздно.
Да, власть перестала пытать и убивать заключенных. Полиция не бросается на инакомыслящих с яростью саблезубого тигра. Государство больше не напоминает взбесившийся бульдозер с пьяным колхозником за рычагами, которому ничего не стоит задавить прохожего и снести пару хибарок. В лучшую сторону изменилось многое, и всего, разумеется, не перечислить. Трудно сказать, познается ли зло в сравнении, но все ошибки, которые успело совершить новое правительство, скорее всего, и в самом деле являются меньшим злом. Но из этого вовсе не следует, что это мелкое, увертливое, опасное, как пиранья, зло может быть оправдано и обществу следует смириться с его существованием.
Конституционные поправки подвели своего рода черту под крайне нервным пред- и поствыборным периодом, а, возможно, и под всей старой политикой с ее непредсказуемыми завихрениями и необузданным, не вполне просвещенным абсолютизмом. Скорее всего, это и есть точка окончательного расставания с Прошлым. Для Грузии наступают новые, еще не совсем понятные, возможно, немного пугающие и не слишком уютные, но, безусловно, интересные времена.