ВАШИНГТОН---23 марта исполнилось 10 лет с момента принятия Конституции Чеченской Республики. В 2003 году голосование на референдуме за республиканский Основной закон рассматривалось как один из ключевых моментов в процессе замирения Чечни и ее инкорпорирования в общероссийское правовое пространство. Нынешние юбилейные торжества были призваны продемонстрировать лояльность руководства республики Москве, лично Владимиру Путину, а также неизменность курса, обозначенного 10 лет назад. Более того, центральная власть преподносит опыт Чечни как пример для других северокавказских республик. Но можно ли говорить о том, что интеграция Чечни является сегодня решенной задачей?
Любой государственно-правовой документ (и Конституция Чеченской Республики не исключение) не появляется в вакууме. Он становится востребованным в определенных политических контекстах. И мартовский референдум десятилетней давности следует рассматривать в рамках эволюции российской политики на чеченском направлении. За время, прошедшее после распада СССР, Чечня стала одним из важнейших тестов для постсоветской российской государственности. Для решения этой проблемы было испробовано много методов и способов: от предоставления республике де-факто независимости и до антисепаратистских военных кампаний. Однако при всем кажущемся многообразии подходов Кремля их объединял один базовый принцип – отказ от глубокого вовлечения в разрешение проблем Чечни и реактивный (а не стратегический) стиль управления проблемным субъектом РФ.
Your browser doesn’t support HTML5
Итоги десятилетнего замирения
С одной стороны, в настоящее время вопрос о выходе Чеченской Республики из состава России не стоит в актуальной повестке дня. Республиканской и федеральной властью выстраивается постконфликтная модель ее развития, а открытие новых строящихся объектов вкупе с демонстрацией чрезмерной лояльности Владимиру Путину становятся ее зримыми символами. С другой стороны, очевидно, что в ходе подготовки конституционного референдума десятилетней давности Москва сделала ставку на "чеченизацию", то есть делегирование значительной части государственных полномочий республиканской элите, которая обеспечивалась властной автономией, недоступной другим регионам РФ.
С 2000 по 2003 гг. президентские назначенцы вели жесткую борьбу с властями Татарстана, Башкирии, Тувы, чтобы убрать всяческие упоминания о суверенитетах, гражданах республик и прочие намеки на особый государственный статус из текстов их основных законов. В Конституции же Чечни образца 2003 года сохранялись многочисленные формулировки, которые смотрелись бы как крамола для других российских регионов. За имидж "новой Чечни", "мирной республики" приходилось жертвовать и некоторыми правовыми определениями. Таким образом, еще тогда Москва дала понять Грозному, что у Чечни будет особый статус, положение "более равного" среди равноправных субъектов РФ. За 10 лет многое изменилось. И в декабре 2007 года к республиканскому Основному закону были приняты поправки, устранившие многие юридические двусмысленности и сделавшие его ближе к общероссийскому законодательству. Однако правила игры между Москвой и Грозным остались в целом неизменными.
Главное, что требуется от республиканского руководства, – демонстрация лояльности Москве. Данное требование Грозный с блеском реализует. В своих публичных выступлениях Рамзан Кадыров называл себя "пехотинцем Путина", а самого президента России "даром Божьим", чье слово является "законом". За это Москва закрывает глаза на республиканскую самодеятельность и экстравагантные инициативы главы Чечни, начиная от выдвижения территориальных претензий к соседям до комментариев по внешнеполитическим сюжетам и проблемам большого спорта. Прибавим к этому разного рода самодеятельность соратников и политических клиентов руководителя Чечни. Такой союз привел к определенным и достаточно серьезным результатам: по сути, с Кремля и с "силовиков" была снята ответственность за борьбу с боевиками. При этом центр не сильно беспокоился по поводу методов, которыми такая борьба осуществлялась, равно как и по поводу "цены вопроса" в виде обособленности Чечни. И дело ведь не только в боевиках, открыто выступающих против Российского государства. Это – лишь часть проблемы. Следует также подчеркнуть, что у Кадырова внутри республики не осталось серьезных оппонентов. Все те, кто бросал ему вызов (а среди них было немало и таких, кто поддерживал Россию и помогал ее борьбе с сепаратистскими и исламистскими устремлениями), так или иначе, сложили оружие. Такой концентрации власти в республике не было ни при Джохаре Дудаеве, ни при Аслане Масхадове.
В этой связи снова и снова возникают одни и те же вопросы. Насколько единоначалие в Чечне будет работать на единство Российского государства? Насколько личная преданность первому человеку в Кремле может означать верность общенациональным идеалам? И означает ли лояльность "божьему дару" в лице Путина лояльность всей России? Да, Кадыров и вся республиканская элита встраиваются в общероссийское бюрократическое пространство, а через него втаскивают в Россию и Чечню. Однако вслед за этим следует сделать важную оговорку. Само по себе бюрократическое пространство России, представляющее большой административный рынок, "маркетизирует" и Чечню. Таким образом, бюрократы кадыровского розлива выступают не столько в качестве идеологически мотивированных государственников, сколько играют роль эффективных административно-рыночных менеджеров. Да, они сменили камуфляж на элегантные костюмы. Да, они тысячами нитей связаны с Москвой и другими регионами РФ. Однако их служение России сильно ограничено соображениями, во-первых, циничными, а во-вторых, финансово-экономическими (бюджет). Но никто не даст гарантий, что прибыль и рентабельность всегда будут ассоциироваться с российской государственностью и общероссийскими национальными интересами.
