В Великобритании вышла книга политического аналитика и журналиста Бена Джуды "Хрупкая империя" (Fragile Empire) с подзаголовком "Как Россия полюбила и разлюбила Владимира Путина". Джуда много раз бывал и подолгу жил в России, работая корреспондентом агентства Reuters в Москве. В своей новой работе Бен Джуда анализирует карьеру российского президента и комментирует политическую ситуацию в России.
В британских журналистских кругах Бен Джуда известен как человек, объехавший Россию вдоль и поперек. Обычно работающие в России иностранные журналисты предпочитают не удаляться от Москвы. Джуда же умудрился посетить чуть ли не все российские провинции. Он познакомился с сибирскими и уральскими городами, бывал на Колыме и за Полярным кругом, объездил Дальний Восток и Северный Кавказ. И везде общался с людьми, интересуясь их жизнью, обычаями и мнениями. Встретившись с Беном Джудой после очередного путешествия в российскую глубинку, я попросила его рассказать о впечатлениях от России и ее народа.
– Основное впечатление, когда выезжаешь за пределы Москвы и Петербурга, – население провинциальных городов и сельские жители чувствуют себя брошенными на произвол судьбы обеими сторонами московской элиты – как властью, так и оппозиционным "креативным классом". Люди в провинции считают, что оппозиция не выражает их интересов, но и путинская "Единая Россия" не имеет с ними ничего общего. Я обнаружил в российской провинции растущее разочарование в путинском режиме. Но это разочарование формулируется другим языком, чем это делает оппозиция в Москве и Петербурге. Если в столицах люди выражают недовольство с помощью протестных акций, политических деклараций, оперируя романтическим языком правозащитных и политологических понятий, то в регионах, где протестные настроения не менее сильны, люди говорят на обыденном языке, а протест у них вызывают главным образом бытовые проблемы: плохие дороги, отвратительное медицинское обслуживание, засилье бюрократии, трудности с ведением малого бизнеса.
Обложка книги Бена Джуды "Хрупкая империя"
Я дважды пересек Россию от Петербурга до Владивостока, и у меня возникло стойкое убеждение, что так называемое "путинское большинство", включающее представителей рабочего класса и жителей провинциальных городков, – не более чем миф. Все, кто смотрят российское телевидение и слушают радио, знают о Нижнем Тагиле как прибежище сторонников Путина и его режима, которые пригрозили прибыть в Москву и разделаться с бунтующей оппозицией. Когда я приехал в Нижний Тагил, то не обнаружил никакого пропутинского движения и никаких политических объединений сторонников Путина. Они существуют лишь в воображении местной администрации. А рабочие "Уралвагонзавода" откровенно недовольны центральными властями, которых они воспринимают как коррумпированную и не представляющую их интересы клику. Они жаловались на множество бытовых проблем и не хотели сохранения путинского режима. Однако при этом они ни в коей мере не поддерживали московскую оппозицию, одновременно игнорируя и местных представителей "Единой России".
Рассказывая в своей книге "Хрупкая империя" о России, Бен Джуда много раз употребляет слово "путинизм". Это одно из важных понятий в его описании современного российского политического режима. Можно ли сказать, что путинизм – это новейшая идеология российского правящего класса?
– В самой России много спорят о том, является ли путинизм идеологией или это разновидность политической практики. Мне представляется, что это понятие не ассоциируется с идеологией в такой же мере, в какой, скажем, личность Ельцина ассоциировалась с демократией, а фигура Брежнева – с коммунизмом. Путинизм – это, конечно же, многовекторная политическая практика, которая одновременно закладывает основы потребительского общества и создает вертикаль власти – централизованную бюрократическую иерархию советского типа. Важная часть путинизма – романтизация силовых структур, культ имперского величия при одновременной имитации демократических институтов и процедур, свойственных западным демократиям. Все это существует на фоне растущего культа личности национального лидера и нагнетания атмосферы осажденной крепости.
Бен Джуда называет путинский режим видеократией, а российского президента – "популистской телезвездой". По его мнению, в России главным инструментом управления страной и контроля за умонастроениями ее народа стало телевидение.
– В своей книге о России я пытаюсь анализировать скрытые и явные формы современных авторитарных и популистских режимов и их способы контроля над обществом. Я обнаружил, что путинский режим очень похож на режимы, созданные Реджепом Эрдоганом в Турции, Сильвио Берлускони в Италии, Уго Чавесом в Венесуэле. Все эти режимы создали новую форму контроля за средствами информации. Жесткий контроль над телевидением сопровождается некоторыми послаблениями в сфере печати. Путин также пошел по этому пути. Телевидение в России подконтрольно государству, но оппозиция может выпускать пар на радиостанции "Эхо Москвы" или в "Новой газете". Это очень эффективный способ контроля над населением.
Если вы посмотрите на статистику того, откуда россияне черпают информацию, то убедитесь, что подавляющее большинство получает сведения о событиях в стране и мире по телевидению, и только очень незначительное меньшинство черпает новости из газет. Таким образом, цензурированная и препарированная информация предлагается массовому зрителю, а оппозиционному сообществу среднего класса предоставляется крошечное свободное информационное пространство. Это то, что я называю телепопулизмом, который лежит в основе путинского политического режима, получившего в моей книге название "видеократия".
В России телевидение появилось довольно поздно по сравнению с западными странами. В Америке первым телепрезидентом был Кеннеди. Он общался с избирателями не по радио, не с помощью газет, а с экрана телевизора. Характерно, что в России образы всех ее лидеров до Путина разрушались или искажались телевидением. Брежнев выглядел на телеэкране ужасно, вызывая лишь насмешки. Поначалу Горбачев воспринимался на телевидении вполне респектабельно, но вскоре утратил положительный имидж в немалой мере благодаря обязательному присутствию супруги, что не одобрялось рядовыми зрителями. Ельцин был просто ужасен на экране; его тайные пороки становились явными, его образ рушился на глазах. Путин учел эти негативные моменты. На телевидении он играет роль мужественного лидера и отца нации. Такая подача своей личности свойственна и ряду западных национальных лидеров, скажем, Тони Блэру или Сильвио Берлускони, которые тщательно контролировали свои телеобразы. Путинский телепопулизм прекрасно срабатывает, поскольку зрители воспринимают его имидж точно так же, как воспринимают кинознаменитость или поп-звезду.
Если вы посмотрите на статистику того, откуда россияне черпают информацию, то убедитесь, что подавляющее большинство получает сведения о событиях в стране и мире по телевидению, и только очень незначительное меньшинство черпает новости из газет. Таким образом, цензурированная и препарированная информация предлагается массовому зрителю, а оппозиционному сообществу среднего класса предоставляется крошечное свободное информационное пространство. Это то, что я называю телепопулизмом, который лежит в основе путинского политического режима, получившего в моей книге название "видеократия".
В России телевидение появилось довольно поздно по сравнению с западными странами. В Америке первым телепрезидентом был Кеннеди. Он общался с избирателями не по радио, не с помощью газет, а с экрана телевизора. Характерно, что в России образы всех ее лидеров до Путина разрушались или искажались телевидением. Брежнев выглядел на телеэкране ужасно, вызывая лишь насмешки. Поначалу Горбачев воспринимался на телевидении вполне респектабельно, но вскоре утратил положительный имидж в немалой мере благодаря обязательному присутствию супруги, что не одобрялось рядовыми зрителями. Ельцин был просто ужасен на экране; его тайные пороки становились явными, его образ рушился на глазах. Путин учел эти негативные моменты. На телевидении он играет роль мужественного лидера и отца нации. Такая подача своей личности свойственна и ряду западных национальных лидеров, скажем, Тони Блэру или Сильвио Берлускони, которые тщательно контролировали свои телеобразы. Путинский телепопулизм прекрасно срабатывает, поскольку зрители воспринимают его имидж точно так же, как воспринимают кинознаменитость или поп-звезду.