Количество незаконных видео- и аудиозаписей саакашвилевского МВД, обнаруженных новым руководством на минувшей неделе, достигло 17 тысяч. Индийские любители из Болливуда нервно курят и пританцовывают в сторонке. В юности Михаил Саакашвили мечтал стать режиссером. Вот он и доснимался, Пазолини хренов.
Если некоторые из этих пленок показать по телевидению, обезумевшие толпы пойдут линчевать "националов", сметая полицейские кордоны, как ореховую скорлупу. Но ведь и тогда найдутся деятели, которые заведут разговор о той самой слезе ребенка и ее относительной цене, пугливо оглядываясь на портрет Федора Михалыча, чтобы тот сгоряча не шарахнул тростью. Важно понять, что защищать они при этом будут не Вождя и не партию, а 10 лет своей, судя по всему, бездарно потраченной жизни.
Your browser doesn’t support HTML5
Пауки, божья коровка и новое грузинское кино
Что ж, можно поговорить и о слезинке, только не абстрактной, а более чем конкретной. Трое полицейских насиловали мужчину на глазах у сына; ребенок плакал и просил их отпустить отца. Священнослужитель, который просмотрел данную видеозапись, говорит, что и в смертный час будет помнить лицо этого мальчика. А один из силовиков, которому по долгу службы пришлось повидать многое, сказал, что в этом проклятом архиве хранятся пленки и пострашней. И ведь не спросишь: "Что же там было такое, полковник?" – есть ситуации, когда заступать за болевой порог нельзя.
"Расстрелять! – тихо проговорил Алеша Карамазов, с бледною, перекосившеюся какою-то улыбкой подняв взор на брата". Но, возможно, именно сейчас тем, кто пережил и преодолел все это, следует отстраниться от роли обвинителей и судей и не спорить с адвокатами режима, поскольку уже не с нами беседуют они, а с кем-то неизвестным и невидимым, где-то там, у закоптелой деревенской бани с пауками, о которой бормотал Свидригайлов. Муки совести и покаяние или отсутствие оных – это их сугубо личное дело. И касается оно не граждан Грузии, а совершенно иных инстанций.
Ах, если б нашелся хотя бы один, который сплюнул бы на мостовую, с презрением процедив что-то вроде "нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели". Так ведь нет; цепляются липкими пальцами, с неповторимой жалобной наглостью заглядывают в глаза и ноют: "Это были перегибы на местах. Мы ничего не ведали и строили великую Грузию". Противно, ей-богу, и не всегда понятно, что делать.
О каких политических перспективах мы говорим применительно к партии, в годы правления которой были созданы система тотальной слежки и пресловутый "конвейер пыток"? Ее будущее черно и мертво, да так, что мертвее быть не может и чернее не бывать. И никто им не поможет, и не надо помогать. Если некоторые политологи хотят почувствовать себя патологоанатомами, то флаг им в руки и ланцет в зубы, а людям доброй воли уже пора покинуть анатомический театр. Сейчас важны не обвинительные речи, гнев праведный и ярость благородная, а осмысление опыта, полученного при диктатуре. Да, эксперты, безусловно, напишут пару вагонов монографий, но, как бы странно это не прозвучало, сегодня Грузии в первую очередь необходимы хорошие фильмы, стихи и проза. Недавно я видел рисунки молодого человека, которого зондеры Саакашвили еще в 2009-м превратили в инвалида. Возможно, его работам не достает мастерства, но это отнюдь не главное. В них нет той тяжеловесной, чуть ли не онкологической серьезности, которой пропитана сегодняшняя Грузия. Он рисует легко, немного иронично, с толикой философии и капелькой метафизики, очень по-грузински, как умели старые мастера, и, скорее всего, делает для будущего гораздо больше, чем все народные обвинители и заседатели вместе взятые.
Дорогие режиссеры, если мы еще не разучились делать хорошее кино, может, займемся, наконец, переосмыслением боли в контексте невыносимой легкости чудовищного грузинского бытия, да так, чтобы знающие толк в "жизни после диктатуры" латиноамериканцы и даже итальянцы лет пять икали от зависти. Безусловно, может возникнуть вопрос, где ж она, та жизнеутверждающая легкость? Да все там же; один бывший заключенный рассказывал, что где-то там, между Чистилищем и Адом, он повстречался с божьей коровкой. Она медленно ползла, а он мысленно уговаривал ее не улетать. Говорил он об этом очень спокойно, с улыбкой. Чувствовалось, что этот эпизод очень важен для него и, возможно, помог ему выжить там, где по углам копошились свидригайловские пауки, а по коридорам носились бесы из смежного романа, дорвавшиеся, наконец, до дубинок и черных масок.
Что станет новым грузинским кино? Неужели эти 17 тысяч пленок, свидетельствующие о вопиющей бездарности несостоявшегося режиссера? Нет, такой кинематограф нам не нужен, и, кажется, кое-кому пора заняться делом.
Вероятно, только с помощью Искусства удастся отторгнуть бесчеловечное и немыслимое, вцепившееся в страну, как сбежавший с полотен Ганса Руди Гигера ксеноморф (он же – "чужой" из фильмов Ридли Скотта). А тех, кто все еще оправдывает садистские действия прежних властей, скорее всего, не следует загонять в угол и бить по голове то Библией, то Уголовным Кодексом – им нужно время для того, чтобы все осмыслить. И не надо бояться, что эти люди когда-нибудь вернутся к власти, этого не произойдет, хотя бы потому, что они не пройдут.
