Тема Сирии заняла прочное первое место в мировом информационном пространстве. Форматы военной интервенции в эту ближневосточную страну интенсивно обсуждаются действующими политиками и экспертами. Называются даже возможные даты для начала такого вмешательства. В какой мере положение дел в Сирии влияет на геополитическую динамику на Большом Кавказе? Чем опасно разрастание противостояние на Ближнем Востоке для кавказских государств?
Развитие событий в Сирии подошло к опасной черте. С самого начала гражданского конфликта в этой стране вероятность полномасштабного иностранного военного вмешательства с участием самой мощной на сегодняшний день державы мира США не была еще никогда столь высока. Вне зависимости от того, как будут развиваться события дальше, сирийская проблема уже переросла узкие региональные рамки Ближнего Востока. Вокруг нее сфокусировались интересы США, отдельных стран Европы и ЕС в целом, монархий Персидского залива, Израиля, Китая, России, Ирана. Уже в силу этого возросшего значения "сирийского вопроса" стоит обратить внимание на его международные последствия. Тем более, для региона Большого Кавказа, переполненного неразрешенными и латентными этнополитическими конфликтами.
Your browser doesn’t support HTML5
Возможные риски практики интервенции
Прежде всего, ситуация в Сирии в очередной раз выпукло обозначила изъяны существующего международного права. Ведущие игроки не могут договориться о четких критериях, по которым может происходить вмешательство во внутренние дела других государств. Россия и КНР настаивают на консервативной версии, в соответствии с которой интервенция недопустима, а национальный суверенитет неприкосновенен. США и их союзники выступают за большие возможности для внешнего вмешательства и подчиненную роль национального суверенитета по отношению к универсальным ценностям.
Впрочем, на постсоветском пространстве в целом и в Закавказье в частности это разделение ролей не всегда строго выдерживалось. Так, Россия не единожды прибегала к вмешательству в дела соседних стран, как это было в 1993 году в случае с внутригрузинской гражданской войной или во время "пятидневной войны" пятилетней давности. Правда, в последнем случае речь не могла идти об интервенции в чистом виде, ибо Дагомысские соглашения 1992 года о прекращении огня предполагали передачу суверенитета над Южной Осетией, частью международно признанной грузинской территории, Смешанной контрольной комиссии, в которую входила и Россия. Заметим, с согласия Грузии. В то же самое время Вашингтон и его союзники опасались, что вмешательство Москвы в дела бывших союзных республик приведет к возрождению либо советского, либо имперского доминирования в Евразии.
Как бы то ни было, а этнополитические конфликты на Кавказе остаются неразрешенными. При этом Москва, Вашингтон и Пекин не достигли консенсуса относительно того, когда и при каких условиях интервенция для их разрешения желательна, а когда, напротив, губительна. Но в случаях с Абхазией и Южной Осетией некий силовой статус-кво достигнут. В частично признанных республиках есть российские базы, а Грузия продолжает свою кооперацию с НАТО. Что же касается нагорно-карабахского конфликта, то после его "заморозки" в 1994 году он остается в некоторой степени "бесхозным". Стороны не разделяются миротворцами, а Россия вместе с США и Францией пытаются добиться принятия компромиссного решения. Однако не раз представители Госдепа и Белого дома заявляли о том, что статус-кво не может длиться вечно. В академических же кругах высказывалась идея т.н. силового арбитража в решении затянувшегося противостояния.
В этой ситуации вмешательство в сирийский кризис может иметь двоякое последствие. Пройди оно без особых осложнений, практика интервенции, как универсальной отмычки для разрешения этнополитических проблем, получит дополнительных сторонников. И кто знает, не станет ли она обсуждаться применительно к главному оппоненту США – Ирану, у которого также есть и свои кавказские интересы. Не говоря уже о сложных отношениях с Азербайджаном и неоднозначной роли в нагорно-карабахском процессе. Не вполне ясно и то, какие уроки из возможной интервенции в Сирию извлечет Турция, стратегический союзник Баку и оппонент Еревана. Неудача же вмешательства в сирийские дела, напротив, может подстегнуть дипломатические усилия на Южном Кавказе, оставив "силовые идеи" на обочине.
Конечно же, говоря о Сирии, не следует забывать и про роль радикальных исламистских группировок в гражданском конфликте. Спору нет, оппозиция режиму Асада крайне пестрая и неоднородная. Однако наличие в ее рядах сторонников пресловутой "Аль-Каиды" и других известных террористических группировок заставляет даже самых ярых противников сирийского президента на Западе быть сдержаннее и осторожнее. Нередко в войнах и противостояниях побеждают не сторонники умеренной линии, а самые последовательные радикалы. В кавказских контекстах (по обе стороны горного хребта) такой сценарий, как крах сирийской государственности и превращение ее во второй Афганистан, был бы крайне опасен. Тем паче, что среди исламистов есть немало противников и российской политики на Северном Кавказе, и светской власти в Азербайджане.
Когда-то пушки называли "последним доводом королей". Хочется надеяться, что современные политики прибегнут к нему лишь в самую последнюю очередь, поскольку в противном случае умножение нестабильности и распространение ближневосточного пожара на соседние регионы весьма вероятно.
