Необывательский взгляд Адгура Дзидзария

ПРАГА---Сегодня в рубрике "Гость недели" Адгур Дзидзария – председатель Союза художников самопровозглашенной республики Абхазия.

Андрей Бабицкий: Адгур, после распада СССР во многих северо-кавказских и южно-кавказских республиках наблюдался рост национального самосознания, что привело к тому, что эти национальные общества стали испытывать высокий интерес к традиционным формам жизни, традиционной этике, родоплеменному устройству – на этом они пытались построить свою новую идентичность, и это очень серьезно меняло культурный контекст. А в странах, где шли войны, эти процессы зашли очень глубоко. В частности, это касается Абхазии. Как вам кажется, в целом все это привело к тому, что культура абхазского общества находится сейчас в упадке, или все-таки у нее появились какие-то новые ресурсы развития?

Адгур Дзидзария: Однозначно сложно сказать. Где-то прибыло, где-то убыло. Это естественный процесс: война разрушила тонкие структуры, и культура как раз наиболее уязвимая сфера, поэтому у нас, конечно, много чего было разрушено (я имею в виду именно институты, т.е. я не имею в виду физические разрушения). Но относительно самосознания абхазского этносемейства, до войны оно было даже острее, а после войны, когда появилось больше самостоятельности, как инструмент самоидентификации, может быть, оно стало не очень активным. Мне сейчас сложно сказать, куда именно оно направлено, но сильных изменений нет. Если судить об изобразительном искусстве и вообще об искусстве, так как эта тема ближе, какие-то процессы, конечно, идут. В основном это касается, скорее, национальной хореографии. А в классической сфере особых изменений нет, особого движения тоже не наблюдается. Процесс довольно ровный.

Необывательский взгляд Адгура Дзидзария

Андрей Бабицкий: Все-таки абхазская культура, как и культура других малых народов, сосуществовала в процессе становления с русской культурой, русским языком. Собственно говоря, процессы рефлексии, насколько я понимаю, уже достаточно сложные – на уровне литературы, происходили именно на русском. Сегодня эта часть жизни угнетена, или интерес и потребность к русскому языку остаются прежними?

Адгур Дзидзария: Опять же, как инструмент, русский язык, который дает возможность знакомства с мировой литературой, естественно, остается в приоритете. Но все-таки Абхазия слегка изолирована, и широких возможностей для перемещения у нашего населения нет. Это в первую очередь касается молодых. Есть разница и среди молодых – некоторые (их, может быть, не так много) сегодня получают образование не в России, а в Европе, но мейнстрим все-таки – русский язык и, естественно, русская литература.

Андрей Бабицкий: А влияние Европы как-то ощущается? Может, даже не через этих людей, которых, как вы сказали, единицы, а через интерес к Европе, проявление какого-то индивидуалистического элемента, потому что, насколько я понимаю, в абхазской культуре остается очень значительной родоплеменная архаика. Может быть, это как-то в большей степени распадается, и европейские формы жизни кажутся более привлекательными?

Адгур Дзидзария: Во-первых, есть разница между городским и сельским населением. Я опять же по Сухуму могу судить. Сегодня есть доступ к интернету, который дает возможность знакомиться. Просто все зависит от того, кого что интересует. В основном мы сейчас говорим, наверное, о молодых людях, потому что взрослым сложнее меняться.

Андрей Бабицкий: Я бы, скорее, говорил о настроениях, которые просто ощущаются, которые можно как-то соткать из воздуха, не интересных исследованиях, а о вашем ощущении.

Адгур Дзидзария: По моему ощущению все-таки есть некая аудитория, например, попсы. Здесь очень многие молодые люди – я не знаю их уровень образования – с удовольствием слушают русскую попсу. Тем не менее я знаю других молодых людей, для которых это не является источником музыкальных предпочтений – они все-таки слушают что-то другое. Другое дело, насколько это массово. Но попса всегда массовая. Это свидетельствует о том, что, например, кто-то видел другую жизнь, куда-то ездил, т.е. меняются их предпочтения, и они знают, что является причиной, а что – следствием. Может, наоборот, этот интерес их там куда-то выталкивает, а может, они где-то побывали, у них и вкусы другие. Но основная масса молодых людей мало куда выезжала, мало что видела, у них и вкусы попроще. Я не вижу тут какой-то особенности. Я думаю, если дать этим людям возможность увидеть что-то другое… Но это нужно принимать и как-то развивать. Нас, конечно, война откинула далеко назад, но другое дело, насколько все это податливо. Надо знакомить, привозить. Если сюда будут приезжать – сегодня два человека, завтра – пять, послезавтра – десять, – кому это будет интересно? Но эти процессы, мне кажется, ничем особенным не отличаются.

Андрей Бабицкий: Адгур, часто приходится слышать, что молодежь не хочет ничего делать. Наркотики, безделье, вольная жизнь, пристрастие к криминалу – это тоже все-таки явление в большей степени новых времен, и оно, насколько я понимаю, заняло значительную часть абхазской жизни. Так ли это?

Адгур Дзидзария: Я не делил бы по возрастным категориям. Я мог бы людей значительно старше назвать с такими же интересами. Но я знаю молодых, которые прекрасно и тонко образованы, которых волнует экология, проблемы урбанизации. Люди, как и всегда, во всех возрастах – разные. Другое дело, что общество тогда успешно, когда критическая масса здравомыслящих людей достаточно большая, чтобы они могли влиять на процесс. Об этом нужно думать, и таких людей как-то объединять. К сожалению, у нас нет площадок для тех же здравомыслящих молодых людей, потому что под их интересы ничего не делается. Как раз надо приложить усилия тем, кто имеет какую-то возможность и понимает значимость и важность этого. Я сам нахожусь в таком положении и пытаюсь. К сожалению, это идет со скрипом, тяжело, но что делать?

Андрей Бабицкий: Нынешнее общественно-политическое устройство как бы не содержит социальных рисков, которые могли бы дать возможность молодежи реализовать свой потенциал.

Адгур Дзидзария: Попытки, опять-таки, есть. Есть у нас такая организация – комитет по работе с молодежью. Они что-то пытаются делать на уровне своего понимания. Они, конечно, не могут охватить все, объять необъятное. Но есть более тонкие сферы. Просто, видимо, у них не так много людей, и они не посвящены во многие вопросы, но стараются свою часть сделать. Но я думаю, что это, скорее, на плечах тех, кто постарше – интеллигенции, людей, которые имеют хоть какой-то вес в обществе, хотя у нас сейчас акценты чуть смещены. Тем не менее добиваться можно, т.е. надо все время это делать, потому что другого выхода просто нет. Человека это делает человеком, может, человечество давно бросило бы все усилия и устремилось в какие-то материальные радости, но нет – все-таки есть что-то другое, всегда находятся люди – их иногда называют донкихотами, чудаками, – которые не дают человечеству погрузиться во тьму. Может быть, я просто тороплю время, мне хочется видеть быстрый результат, но он, наверное, не такой быстрый. Те, о ком я говорю, должны помогать в создании этих площадок, это всего нашего общества касается – у нас нет скамейки запасных. У нас на каждого здравомыслящего человека большая нагрузка, в этом смысле нам сложнее. Россия – огромная, там один утомился бороться за какие-то хорошие вещи, но есть тот, кто подхватит. А у нас сложнее – не так много людей, которым небезразлично, что происходит, и которые мыслят шире, не обывательски.


Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия