Состояние непокидающей тревоги

Беженцы из Грузии представляет собой особую группу – узнаваемую в силу непокидающей этих людей тревоги. Акцент, манера одеваться, порой даже два десятка лет, прошедших после возвращения на родину, не меняют их отношения к жизни. Они как-то особенно яростно любят Южную Осетию, работают, учатся, пытаются доказать, что имеют полное право быть полноценными членами общества. Кому-то удается вырваться из нищеты, кто-то продолжает жить с обидой на судьбу и обстоятельства. Борьба за выживание становится смыслом их жизни, который, как самый важный инстинкт, они передают уже своим детям.

Семье Тамаза Келехсаева в чем-то повезло больше, чем семьям остальных беженцев из Грузии. Удалось обзавестись самым главным – крышей над головой. До того – несколько лет скитаний по родственникам и убогие условия жизни в коллективном центре. Рассказывает Тамаз Келехсаев:

Состояние непокидающей тревоги

"Я приехал из Ачабети в 89-м году. Когда на ТЭК пришли грузинские агрессоры, я с первых же минут встал и выехал с семьей сюда и встал на защиту Южной Осетии. Жил пока у родственников, своего дома не было. Ходил туда-сюда, потом в 92-м или 93-м, не помню, переехали в общежитие 131-го училища, где прожили до 2007 года. Затем моей семье государство выдало деньги – 250 тысяч рублей, – и я нашел вот это дом и купил его".

За эти деньги Тамаз смог купить хибару в пригороде Цхинвала, в селе Гуджабар. Но семья была счастлива. Тамазу – 47 лет, жена – грузинка, которая в начале 90-х рискнула вместе с мужем и двумя детьми переехать жить в Южную Осетию. Дом выбирали с участком, чтобы выживать за счет хозяйства. Бывший хозяин домовладения убедил их, что они могут пользоваться заброшенным огородом соседа-грузина, который в начале 90-х бежал в Грузию и с тех пор здесь не появлялся. Тамаз успел разбить виноградник, посадил плодовые дерева, держит коров и свиней. Семья попыталась оформить участок на себя, но ей отказали, а недавно объявился новый хозяин земли, и даже приходили судебные приставы, которые потребовали ее освободить. Говорит Тамаз Келехсаев:

"В этом доме я уже семь лет, посадил здесь деревья, виноград посадил, ухаживаю, все делаю, там у меня свиньи есть, куда мне их сейчас девать?"

Пообщавшись с семьей Тамаза, я не стала вникать в детали судебных разбирательств, хотя на вопрос, каким образом заброшенный грузинский участок вдруг чудесным образом обрел законного хозяина, ответ стоило бы поискать. Было понятно только одно, что приусадебное хозяйство для семьи беженцев, в которой работают только два человека, – единственный источник существования. И теперь Тамаза могут лишить возможности и права кормить свою семью. Для беженцев, привыкших надеяться исключительно на собственные силы, сложившаяся ситуация стала настоящей катастрофой. С обидой Тамаз рассказывал о бывших друзьях из народного ополчения, которые спустя двадцать лет превратились в примитивных чиновников и вспоминают о нем только во время парламентских или президентских выборов. Тем не менее мой собеседник верит в справедливость, он и его домочадцы делились соображениями, к кому еще можно обратиться за помощью.

Удивительно теплый оптимистический настрой людей, которые находятся в бедственном положении, напомнил мне о другой истории. После рассказа на радио "Эхо Кавказа" о жизни беженки Марины в чужом полуразрушенном доме многие сочувствующие попытались помочь женщине. Они обращались к чиновникам с просьбой помочь беженке, оказавшейся в условиях, жить в которых человек не может.

На днях я заехала к Марине. Единственное, чего удалось добиться, – хозяева дома оставили пожить ее с сыном еще на какое-то время. Греясь у дровяной печки, мы говорили, что мир не просто очерствел, он стал агрессивно безжалостным.


Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия