Террористическая атака в Волгограде снова актуализировала проблемы Северного Кавказа и вопросы обеспечения безопасности государства и его граждан. Нижняя палата российского парламента сразу в двух чтениях приняла закон об усилении мер по противодействию терроризму. Среди прочего, данный проект предполагает возмещение вреда, нанесенного террористами, за счет средств их родственников. В какой степени эффективным может быть принцип круговой поруки?
Использование элементов коллективной ответственности за теракт на разные лады обсуждается в российском информационно-политическом пространстве не впервые. Напомню, что 26 сентября законопроект, принятый на днях депутатами, был внесен в парламент президентом Владимиром Путиным. Многим также памятно сентябрьское заявление главы Ингушетии Юнус-бека Евкурова о необходимости сноса домов семей, приютивших террористов. Впрочем, и помимо официальных лиц в блогах и в социальных сетях данная тема активно дискутируется. В особенности после резонансных террористических атак вроде той, что недавно случилась в городе-герое на Волге.
Your browser doesn’t support HTML5
Имперские практики в XXI веке
Однако, как правило, сторонники и защитники принципа коллективной ответственности спорят вокруг юридической обоснованности данного сюжета, а также о соотношении сильного государства и прав человека. Если для одних безопасность и интересы страны на первом месте, то другие считают, что цена вопроса не может быть непомерно высока, а рядовой гражданин не должен становиться легкой мишенью для судебной ошибки или произвола силовиков.
Между тем данная проблема намного шире правозащитных и юридических рамок. Если угодно – это вопрос об адекватности государственной политики и властной оценки существующих реалий и на Северном Кавказе, и в стране в целом. Какие аргументы, как правило, звучат, когда обсуждается идея кровнородственной ответственности за теракт? Кавказ – особая территория России, где слабы российские законы, где право не работает, но люди живут по каким-то своим особым традициям. Однако в этом тезисе лишь половина правды. Действительно, с соблюдением закона на Северном Кавказе есть немалые проблемы (как будто бы они полностью отсутствуют в Москве, Петербурге, Краснодаре или Челябинске). И приватизация власти неформальными группами влияния присутствует, хотя опять же и это не эксклюзивная черта северокавказских республик. Недавно зрителям российского Первого канала был представлен сериал "Станица", повествующий о деятельности таких групп влияния в отдельно взятом сельском муниципалитете. Можно спорить о его художественных достоинствах и соответствии событий фильма реальной истории в станице Кущевской. Но очевидно одно: подмена власти и права силой кулака и криминальной солидарности – серьезный вызов не только для Дагестана или Кабардино-Балкарии.
При этом стоило бы отметить, что, признавая имеющиеся проблемы с наличием эффективной государственной власти, говорить о сохранении неких кровнородственных традиций в неизменном виде чуть ли не со средних веков не представляется возможным. Северный Кавказ пережил не одну модернизацию. Родовые институты там не играют определяющей роли. И все апелляции к мифическим старейшинам и тейпам, способным переломить ситуацию, являются не более чем сотрясением воздуха. Те же чеченские кампании показали, что не только представители одного тейпа, но и даже малой семьи могут оказываться по разные стороны баррикад. А в Дагестане или в Кабардино-Балкарии в одной семье могут быть представители "традиционного ислама" и салафиты, а их отношения будут зачастую отличаться непримиримостью. Да и старики уже не имеют прежнего морального воздействия на молодых. Напротив, в сегодняшних условиях старшее поколение нередко становится объектом для жесткой критики со стороны молодых за нарушение традиций и правильной исламской веры, за показную набожность и атеистические представления. И кто тут носитель традиций, а кто ее ниспровергатель? И самое главное, каких традиций? Так сразу и не ответишь. Зато невольно возникает сомнение в том, не умножит ли такая мера, как кровнородственная ответственность, число противников власти и сторонников подполья.
Кавказ в отличие от остальной РФ острее чувствует кризис общероссийской идентичности. В отличие от регионов Волги и Урала он позже вошел в состав России, многие исторические травмы переживаются здесь намного острее и больнее. Однако и эта часть страны развивается. И полагать, что можно возродить в условиях третьего тысячелетия некоторые практики "замирения населения" прошлых веков наивно как минимум.
Скажу циничную вещь. Мы можем признать российские имперские практики XIX столетия работающими и эффективными. В конце концов, не одна Россия была империей, а Британия в Индии или Франция на Гаити действовали не менее жестко и жестоко. Проблема лишь в том, что сегодня они не могут быть эффективными и работающими. Пытаться приспособить методы кровнородственной ответственности к сегодняшнему Кавказу можно с тем же успехом, что пытаться решать судьбы сельского хозяйства в Воронежской или Курской области на основе практики дореволюционной русской общины. В теории красиво, на практике неприменимо. Вот и получается, что в очередной раз пиаровская эффектность идет впереди политической эффективности, а воображаемая этнография опережает рациональные резоны.
