Меня не единожды уличали в крамоле (впрочем, как и всех остальных на этом сайте), поэтому надеюсь, что еще одно неочевидное утверждение мало что прибавит к моей репутации. Мне все-таки кажется, что при Джабеличе сограждане хранили и даже крепили бодрость духа. Ненависть к власти, вибрировавшая и звеневшая в каждом отдельно взятом теле, постепенно собирала людей воедино, делала их одним организмом, нашедшим свою идентичность именно в отталкивании от потерявшего все берега Кокойты и его компании. То есть Джабелич, сам того не зная, да и не желая, держал народ в хорошем тонусе.
Собственно говоря, он и не был таким мрачным, озлобленным диктатором, который стремится не просто раскатать горизонт в ноль, но и с садистским сладострастием выворачивает наизнанку любого, кто посмел не преклонить перед ним колени. Несмотря на изгнанных из республики, брошенных в тюрьму и даже убитых, Джабелич, скорее, был склонен поспорить, наорать, исполнить зажигательную джигу со сцены, но не применить силу. Он всеми силами старался внушить любимым соотечественникам нечто, чего сам не умел сформулировать, чего он не мог собрать в голове в форме связанной идеи. Они должны были как-то невзначай понять, что он прав, прав во всем, а им просто не хватает воображения увидеть, как через его тело к ним властно протягивает руки Ее Величество Сермяжная Правда. Ему, как человеку, сформированному криминально-спортивной средой, просто не хватало аргументов, цельности мировоззрения, и поэтому он в большей степени полагался на язык жестов, на танец своей совсем не балетной физиономии, сокрушительную силу эмоционального напора.
Отсюда его неуемная страсть на всех площадках – встречах, народных торжествах, праздничных мероприятиях – выступать кем-то вроде массовика-затейника. Он пытался дать знать, не умея это выразить, как он их любит, как желает им добра, как не может жить без них - таких дорогих и близких. Система подавления, им выстроенная, конечно, была безжалостна, в кровь разбивала морды, пинком отправляла людей за пределы республики, иногда могла и угробить, но это все равно была какая-то дурацкая самодеятельность. На системные и масштабные репрессии она была неспособна, действовала ситуативно, выдвигаясь на "стрелку", как криминальная пехота, только в случае необходимости.
Джабелича не боялись, страх вызывали его тонтон-макуты, которые могли прямо на улице исколошматить до полусмерти любого, кто им почему-то не пришелся по душе. Он стал объектом ненависти из-за беспардонного и повсеместного воровства – в условиях послевоенной разрухи в нищей Южной Осетии чиновники грабили народ без малейшего стеснения. Можно сказать, что, возбудив такую к себе ненависть, Кокоев вырастил из просто жителей одного большого и очень бодрого гражданина, который и проводил его во время выборов по известному маршруту. И сегодня героя обороны Цхинвала не демонизируют, не проклинают, а, скорее, даже жалеют: мол, из неплохого в общем-то парня получилось на удивление хреновое и вредоносное нечто. Но ведь вполне могло случиться и иначе.
Нынешняя власть – совсем другая. Тут уже нет фигуры, персоны, никакого тебе массовика-затейника. Она есть коллективный оцепеневший идиот, в толще тела которого и могут проскальзывать отдельные искры, но общей картины это не меняет. Самое главное, что она не любит саму себя, тогда как жизнерадостный Джабелич предавался ласкам с самим собой весело и самоотверженно. Сегодняшнее руководство почти точно уверено, что уровень его хозяйственной и чиновничьей компетентности сравним с уровнем понимания учеником школы для умственно-отсталых теории относительности Эйнштейна. И потому оно, в отличие от Джабелича, не желает коммуницировать с населением, понимая, что в этом случае его (руководства) дремучая неспособность что-либо решать и делать станет очевидной для всех. Оно вообще с удовольствием обошлось бы без всякого народа.
Подозревая себя, может быть, даже в том, в чем оно еще не успело провиниться, нынешнее правительство совершенно сознательно избавилось от вербальной функции, ампутировав себе голосовые связки. Я бы назвал эту болезнь синдромом Бориса Элоизовича. Собственно, глава президентской администрации и есть колыбель этого вида психоза. Он – серый кардинал вовсе не потому, что решает какие-то важные вопросы за спинами у всех, - таковым он является в первую очередь из-за того, что никак не желает доверять своему номенклатурному прошлому, скверному образованию, верить в собственные возможности решить проблему прямо, умно, спокойно и открыто. Он собрал другой набор инструментов для плетения реальности – интригу, сплетню, закулисные запреты, ложь, приправленную изжогой. Но презрение к самому себе – плохой учитель мудрости, оно лишает ума и покоя. И Бог бы с ним – не такое пережили, но сгущающаяся серая тьма вновь плотно спеленала и разъединила людей, лишила их воли и вдохновения, предельно атомизировала общество. И как тут не пожалеть о Джабеличе.
Но все это временно. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его! До парламентских выборов остается совсем немного времени.
Собственно говоря, он и не был таким мрачным, озлобленным диктатором, который стремится не просто раскатать горизонт в ноль, но и с садистским сладострастием выворачивает наизнанку любого, кто посмел не преклонить перед ним колени. Несмотря на изгнанных из республики, брошенных в тюрьму и даже убитых, Джабелич, скорее, был склонен поспорить, наорать, исполнить зажигательную джигу со сцены, но не применить силу. Он всеми силами старался внушить любимым соотечественникам нечто, чего сам не умел сформулировать, чего он не мог собрать в голове в форме связанной идеи. Они должны были как-то невзначай понять, что он прав, прав во всем, а им просто не хватает воображения увидеть, как через его тело к ним властно протягивает руки Ее Величество Сермяжная Правда. Ему, как человеку, сформированному криминально-спортивной средой, просто не хватало аргументов, цельности мировоззрения, и поэтому он в большей степени полагался на язык жестов, на танец своей совсем не балетной физиономии, сокрушительную силу эмоционального напора.
Отсюда его неуемная страсть на всех площадках – встречах, народных торжествах, праздничных мероприятиях – выступать кем-то вроде массовика-затейника. Он пытался дать знать, не умея это выразить, как он их любит, как желает им добра, как не может жить без них - таких дорогих и близких. Система подавления, им выстроенная, конечно, была безжалостна, в кровь разбивала морды, пинком отправляла людей за пределы республики, иногда могла и угробить, но это все равно была какая-то дурацкая самодеятельность. На системные и масштабные репрессии она была неспособна, действовала ситуативно, выдвигаясь на "стрелку", как криминальная пехота, только в случае необходимости.
Джабелича не боялись, страх вызывали его тонтон-макуты, которые могли прямо на улице исколошматить до полусмерти любого, кто им почему-то не пришелся по душе. Он стал объектом ненависти из-за беспардонного и повсеместного воровства – в условиях послевоенной разрухи в нищей Южной Осетии чиновники грабили народ без малейшего стеснения. Можно сказать, что, возбудив такую к себе ненависть, Кокоев вырастил из просто жителей одного большого и очень бодрого гражданина, который и проводил его во время выборов по известному маршруту. И сегодня героя обороны Цхинвала не демонизируют, не проклинают, а, скорее, даже жалеют: мол, из неплохого в общем-то парня получилось на удивление хреновое и вредоносное нечто. Но ведь вполне могло случиться и иначе.
Нынешняя власть – совсем другая. Тут уже нет фигуры, персоны, никакого тебе массовика-затейника. Она есть коллективный оцепеневший идиот, в толще тела которого и могут проскальзывать отдельные искры, но общей картины это не меняет. Самое главное, что она не любит саму себя, тогда как жизнерадостный Джабелич предавался ласкам с самим собой весело и самоотверженно. Сегодняшнее руководство почти точно уверено, что уровень его хозяйственной и чиновничьей компетентности сравним с уровнем понимания учеником школы для умственно-отсталых теории относительности Эйнштейна. И потому оно, в отличие от Джабелича, не желает коммуницировать с населением, понимая, что в этом случае его (руководства) дремучая неспособность что-либо решать и делать станет очевидной для всех. Оно вообще с удовольствием обошлось бы без всякого народа.
Подозревая себя, может быть, даже в том, в чем оно еще не успело провиниться, нынешнее правительство совершенно сознательно избавилось от вербальной функции, ампутировав себе голосовые связки. Я бы назвал эту болезнь синдромом Бориса Элоизовича. Собственно, глава президентской администрации и есть колыбель этого вида психоза. Он – серый кардинал вовсе не потому, что решает какие-то важные вопросы за спинами у всех, - таковым он является в первую очередь из-за того, что никак не желает доверять своему номенклатурному прошлому, скверному образованию, верить в собственные возможности решить проблему прямо, умно, спокойно и открыто. Он собрал другой набор инструментов для плетения реальности – интригу, сплетню, закулисные запреты, ложь, приправленную изжогой. Но презрение к самому себе – плохой учитель мудрости, оно лишает ума и покоя. И Бог бы с ним – не такое пережили, но сгущающаяся серая тьма вновь плотно спеленала и разъединила людей, лишила их воли и вдохновения, предельно атомизировала общество. И как тут не пожалеть о Джабеличе.
Но все это временно. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его! До парламентских выборов остается совсем немного времени.